УНИЧТОЖЕНИЕ

Газеты нарекли их Братством. Прочитав передовицы, Хэнк вынес приговор: «Увидите, этот монастырь продержится недолго – устав слишком крут, и настоятель первым его нарушит». Чарльз согласился нехотя, он не желал Эрику и Рейвен раздоров, но из сентенции Хэнка будущее вытекало самым естественным образом. Вначале сбежит краснохвостый, утянет за собой приятеля… а на месте Леншера Чарльз бы вообще не доверял Эмме Фрост.

Шелестят серые страницы, разворачивая знакомый прищур: так Эрик смотрел на Церебро до того, как машина заработала. «Братья и сестры, мы должны сплотиться, чтобы нас не уничтожили поодиночке! Братья и сестры, я, Магнето, обещаю вам безопасность и свободу!» Настоятель монастыря лукавил, и это было больней всего. Убежденность, пусть жуткую в своей беспощадности, еще можно оправдать, но хладнокровное стремление втянуть в безнадежный бой тех, кого назвал братьями… Азазель, Риптайд не простят боссу попытки подставить, Эмма попробует предать сама, в монастыре останется только Мистик.

То было странное время, и позже Чарльз осудил себя строже всех. Время ежечасных инъекций, без которых он не мог сесть в постели, ночного морфия, беззвучных криков в подушку. Собственная слабость искажала картинку, заставляя выискивать самое дурное. Краснохвостый черт и создатель вихрей шли с Эриком с открытыми глазами, а Эмма своеобразно понимала предательство. Искалеченный, он калечил окружающих, потому предугаданное развитие событий не помогло – повредило. Алмазное совершенство возникло перед воротами поместья, отбросило белую накидку с тщательно уложенных волос. «Чарльз, вы примете меня?» Он кивнул, но, видимо, вынужденный приют не стал Эмме домом, и она там не задержалась. Жаль, Школе еще один телепат весьма б пригодился.

Школу Ксавье открыли точно в срок, и еще за неделю Чарльз выставил из поместья врачей, включая мануального терапевта. Долгие процедуры вытягивали драгоценные часы, внушали пустые надежды, а у него нет права трястись над собой. Если позволить докторам приковать себя к кушетке, то не стоило и затевать проект. Профессор Икс не цепляющийся за призраки инвалид – полный оптимизма преподаватель. Это очень хорошо звучало в теории, но практика сразу же сломала радужные установки.

****

Девять студентов – и ни с кем не обошлось без проблем.

Питера родители упрятали в психиатрическую клинику, и Чарльз убил день на промывку мозгов медикам, чиновникам и этим монстрам, что произвели его подопечного на свет. Парень всего лишь зеленел при малейшем волнении и в состоянии активной мутации выделял некий гормон, потенциально полезный в животноводстве. Анну Дювэр вытолкали с корабля, пришвартовавшегося в гавани Нью-Йорка – девушка, рассердившись на настойчивого ухажера из числа команды, испарила все резиновые детали, а таковых на судне нашлось немало. Маленькая Обри усилием воли останавливала работу сердца и прочих органов, и ее пришлось забирать из морга. От Лоранса шарахался даже Хэнк, ибо новичок спонтанно выстреливал электроразрядами. Джонни подпрыгивал метров на десять вверх, зависал на воздушной подушке – мутация и помогла ему стать самым разыскиваемым карманником Филадельфии. Эмигрантка Лейла, тотчас же прозванная Сферой, за секунду надувала переливающиеся всеми оттенками шары – весьма приятные способности, если не считать прилагающегося к девушке ревнивого и бородатого жениха.  Кроха Джереми умел не дышать под водой чуть не сутками, потому родные братья привязали ему на шею камни и утопили в пруду возле дома. Малышку Элли полиция отбила у разъяренной толпы – девочка создавала чудесные проекции, но люди воспринимали их слишком серьезно. Элли Старшую, окрещенную Звездой, родители отпустили под клятву – директор Ксавье сделает все возможное, дабы их дочь стала «нормальной». Элли окутывала себя облаком нестерпимо яркого света и раскаляла субстанцию до температуры газовой горелки.

Оглядев свой разношерстный питомник на подготовительном занятии, Чарльз подавил тоскливый вздох. В случае нападения властей он рассчитывал обойтись своими силами – но если в Школу примчится Братство?.. Ничего не умеющие, подавленные, напуганные, что его ученики противопоставят Азазелю, Риптайду, Мистик, Ангел – и Эрику, черт возьми, Эрику? Директор не обманывался: при плохом варианте вся надежда на Зверя, их ударное оружие, и Алекса с Шоном в качестве прикрытия. Весьма хилые шансы, а других в распоряжении не имелось. Упустил Эмму, болван. Стиснув зубы, Чарльз прежде всего занялся Лорансом-Щелчком, Джонни-Попрыгнучиком и Элли-Звездой. По возрасту и по способностям они вполне подходили для обороны. Эрик высмеивал его прекраснодушие, но с тех пор над «идеалистом» Ксавье потрудился отличный доктор – Куба. Школе жизненно необходима защита, ведь Хэнк скоро от них уедет. Чарльз намеревался вернуть того в науку и на перспективу – в политику, обеспечить двойное прикрытие.

Он привлекал к урокам «ударной команды» взрослых жильцов поместья и вечерами отбивался от их скептических замечаний. Алекс и Шон острили, предсказывая, что Щелчок когда-нибудь вырубит сам себя, Попрыгунчик украдет черепицу с крыши и запрыгнет с ней на луну, а Звезда отправится на сцену. Хэнк неодобрительно ухал и ограждал от новичков лаборатории. Чарльз же старательно культивировал жалкие ростки педагогического куража. Контрдовод находился убийственный: вспомните себя и уймитесь! Наедине с собой профессор признавал его несостоятельность. Его первые ученики никогда не были так беспомощны, так… неуправляемы. Уж хотя бы потому, что он тренировал их вместе с Мойрой, Эриком и Рейвен, и каждое занятие приносило удовольствие.

Сейчас же Чарльз натягивал маску терпеливого учителя и таскал ее до отбоя, точно каторжник вериги. Щелчок и впрямь пугался тени, лупил разрядами с хаотичностью взбесившегося ската – как наставник мог избавить его от нервозности, если боялся сам? Попрыгунчик не столько занимался, сколько искал, где чего стянуть, – в поведении студента Чарльз видел отголосок своего жульничества. Звезда рвалась в бой, пытаясь возместить недостаток опыта нахальством, – разве не так же поступал профессор Ксавье? Школа должна действовать, в этих детях залог правоты, мы справимся, ибо на кубинский пляж возврата нет. Мудрые выводы безнадежно опоздали, как всегда опаздывает признание очевидного, но слишком горького. Профессор изощрялся в самовнушении, подталкивал Щелчка, остужал Попрыгунчика и Звезду и мечтал о настоящем таланте. Ученике, чьи способности не придется развивать с нуля, но лишь огранить.

После Чарльз утешался банальщиной: бойтесь своих желаний, они могут сбыться. И даже изобрел мутантский аналог другого избитого выражения: тот, кто печется о мире, уже сеет зерна войны. Десятый студент явился к ним сам, солнечным утром, когда Чарльз с помощью Алекса усаживался в коляску, чтобы покатить на уроки. К следующему занятию классы опустели на треть, и если бы он только знал… все равно поступил бы так же, в этом его ответ Эрику. Единственный ответ.

****

– Вы профессор Ксавье? Меня зовут Саладан.

Он стоял на лужайке – потертые джинсы, рубаха в клетку, рюкзак за спиной. Черные прямые волосы, раскосая тайна взгляда, высокие скулы, чувственные губы, чистота смуглой кожи. На вид лет семнадцать, рекламный красавец, и тело под стать. Широкие плечи, узкие бедра, тигриную гибкость Чарльз ухватил позже – попытка проникнуть в сознание гостя разлетелась жалящими осколками. Еще телепат? Они сцепились глазами, но юнец мигом сдался.

– Я прошу у вас помощи… защиты… слыхал, вы принимаете таких, как я… я болен, опасен. Пожалуйста, профессор!

Взгляд мальчика поплыл, белки заволокло лиловой мутью. Красота стремительно превращалась в уродство, черты лица плавились, и Чарльз оглянулся на стоящего за спинкой коляски Алекса – оглянулся почти в панике. От назвавшегося Саладаном к ним катилось нечто огромное, темное, страшное. Нечто? Ничто!

– Профессор! Сделайте что-нибудь!

– Умоляю… остановите меня!..

Над головой завизжало на непереносимо высокой ноте – Банши сорвался им на подмогу. На лужайке корчилось то, что минуту назад было человеком, и от бесформенного силуэта во все стороны летел ужас. Чарльз сосредоточился, вышвыривая из сознания перепуганных Алекса и Шона, – разум Саладана не подчинить, это не телепатия, иное, совсем иное, необъяснимое… сковать разрушительную силу, заморозить, закуклить… не разорвет ли заморозка мальчишку? В лицо шарахнула жаркая волна – рассуждать некогда! Воздух содрогнулся, подернулся рябью – в лилово-буром коконе замерло на траве распластанное тело, Банши завис меж проводов, Алекс обратился в статую. Обошлось.

Вечером Чарльз постучал в двери отведенной Саладану спальни. Приглашения не последовало, и пришлось вкатиться без спроса. Новенький сидел на постели, беспомощно теребя в пальцах ремень рюкзака.

– У вас тут дети… опасно. Я, наверное, пойду.

Чарльз направил коляску к краю кровати, успокаивающе похлопал по округлому колену. Саладан подчеркнуто сексуален, связано ли это с мутацией?

– Откуда ты узнал про мою Школу?

Полные губы дрогнули, скривились. Не хочет откровенничать.

– Как же я помогу тебе, если ты не желаешь довериться?

Тягучее молчание, злые отблески на красивом лице – мальчик едва сдерживает свою силу.

– Они говорили между собой о вас, я слышал. Когда сбежал, решил: прямо сюда, профессор.

Коготки тревоги царапнули сердце. «Они» – подспудный, никогда не отпускающий кошмар.

– Позволь мне посмотреть, Саладан, пожалуйста. Откройся.

Мальчик помотал головой. Протянул растерянно:

– Я не умею…

– Просто перестань отталкивать меня.

Чарльз сжал вспотевшую ладонь в своей, отвел низко нависшую челку со склоненного лица. Лиловая тьма под длинными ресницами затягивала, и он, не противясь, отдался ей.

…Объятия – властные, крепкие. Мужские руки на смуглом теле. Горячая боль проникновения, сухие губы тычутся в рот любовника, ищут секундное облегчение. Тошнотворно-яркий всполох, серая лужа на полу дешевого номера. Я убил его! Уничтожил. Вой сирен, стук молотка судьи, звон наручников. Не надо меня спасать, я виноват. «Мы пришли за тобой, ты наш брат. Закон пусть убирается к черту!»

…Голос, в котором лязгают шестеренки безотказного механизма. «Аннигиляция, Рейвен. Этот парень способен разнести город, не вздумай лезть к нему. Но как удачно он нам попался!» Знакомые пальцы ласкают синий узор на бедре, женщина шепчет, прижимается с кошачьей покорностью, прячет неизбывную ревность. «Мозг Саладана глушит сканеры, выводит их из строя. Я не сказала остальным, а они слишком глупы, чтобы разобраться…» Ленивый, предвкушающий смешок. «Я бы не стал недооценивать Азазеля. У Шоу он чудеса творил… постой, закрою дверь».

…Зеленый луг, стадо пятнисто-коричневых коров. Уверенные руки ложатся на плечи. «Давай, Сэл, сотри их. Смелее – это не люди». Не стану, не заставляйте!.. Заткнуть уши, не слышать, не слушать, но высокий человек в плаще говорит о расплате, о сроке за убийство, самозащите. «Тебе же хочется. Уничтожь их!» И нечто расправляет крылья, рвется на волю. Крутится лиловый вихрь, вбирая поле, траву и солнце. Кто-то кричит, но уже плевать, уже началось.

Учитель, чей ученик в беде, не может многое. Например, закрыться рукавом, пережидая отвратительный приступ. Эрик и Рейвен вместе, он сам их отпустил. Ты чертов идиот, директор Ксавье, если из воспоминаний мальчика выудил только чужую страсть. Чарльз откинулся на спинку кресла, вытер пот со лба. Мы добровольно забрались в веселенькое чистилище, но Эрику в своем не тесно. Однако в монастыре царит сегрегация, и раздоры плодит отнюдь не настоятель –  его верная помощница. Недаром сбежала Эмма Фрост, не выдержала низвержения с трона. Эрик слишком честен, чтобы презирать тех, с кем рискует бок о бок. Точнее, Эрик был таким, но и над ним поколдовал Доктор Куба.

Саладан разглядывал рисунок на рюкзаке – мультяшного персонажа с огромным клювом – вещь школьника, парню б за партой сидеть, играть с друзьями в бейсбол. Огромное искушение: свалиться в другую крайность, противоположную убеждениям Эрика, и счесть мутацию коверкающим судьбу фактором. Сделать из доверившихся ему ребят жертв отбора матушки природы, превратить поместье в крепость, отгородиться от враждебного мира. Ну нет, не дождетесь. Принимать себя таким, какой есть, учиться с этим жить, и жить полноценно – вот для чего открыта Школа. Хэнк станет знаменитым ученым, подвинет на трибунах лживых политиканов; Алекс и Шон заведут себе девчонок, наделают сотню глупостей, как и полагается молодым; а сам профессор сползет с эшафота, пропустит стаканчик и позвонит Мойре Мак-Таггерт. А потом заставит ее забыть.

– Инстинкт разрушения просыпается в тебе, когда ты возбужден, верно? Я имею в виду возбуждение любого рода, не только секс, хотя толчок дал половой акт…

Саладан дернулся, часто заморгал, и Чарльз спохватился. М-да, привык к научным диспутам и бесстыдству Эрика, предпочитающего называть явления своими именами.

– Не… не знаю, профессор. Я хотел, чтобы он был моим, ну, тот мужчина, с которым мы… а когда пришел в себя… я убийца.

И все это с застывшим выражением, за милю несет страхом сорваться. Чарльз стукнул по подлокотнику кресла раскрытой ладонью, вышло немного резко, мальчик вновь вздрогнул.

– Прекрати бояться, ясно? Пока ты со мной, припадок не повторится, после ты… мы научимся брать способности под контроль. Позволь мне разобраться в происхождении твоей мутации, и все будет хорошо. Скоро вернется из Вашингтона мой друг, он просто гений, вот увидишь…

Да, гений с синей шерстью, зубами льва и привычкой хватать людей за глотку. Познакомившись с Хэнком, Саладан поймет, что звериные инстинкты можно держать в узде.

– Почувствуешь, что не справляешься, позови меня, где бы ты ни находился, в доме или в парке, я обязательно услышу. Еще вопрос: что случилось после того, как ты уничтожил стадо?

– Они… то есть Братство, пытались меня остановить, это я помню… очнулся – воронка вместо поля, и никого рядом. Я сел на автобус и поехал к вам, – Саладан мучительно морщился, комкал тощий рюкзак. – Профессор, они ведь найдут меня, так?

– Вполне вероятно. – Значит, Азазель вытащил команду из-под воздействия «аннигилятора», иначе б им не спастись. Чарльз еще раз потрепал мальчишку по коленке: – Не думай пока о них. Будем работать.

Через двадцать минут он велел ученикам и Алексу с Шоном собраться в холле и в паре фраз обрисовал положение. По сигналу тревоги дети должны спрятаться, старшие покажут куда. Старшие – Щелчок, Попрыгунчик и Звезда – выглядели бодро и выражали готовность ко встрече с опасностью. Алекс предложил вызвать Зверя, но Чарльз забраковал идею: в Вашингтоне куча важных дел, не станет он уподобляться перетрусившему кролику. Он даже не связался с Хэнком и двое суток спустя проклял себя за оплошность. Впрочем, окажись Хэнк в поместье, это б ничего не изменило, маховик неизбежности уже был запущен.

****

«Они» нагрянули в полдень. Возникли в ало-перламутровых искрах, разрывая светлую ткань дня. Дурной сон, тягучий мираж песчаного безумия, густо замешенный на крови. Чарльз зажмурился, а когда через миг открыл глаза, они все еще находились в холле его Школы, не развеялись, не лопнули, черт бы их подрал. Азазель, Рейвен – и Эрик, единственный в троице человек. Внешние признаки обманчивы, о да. Русые волосы ерошил ветерок, поднятый перемещением, сокровенное наружу – читай-зачитайся. Чарльз начал с краснохвостого: с чем бы ни пожаловала часть Братства, приказы уже отданы, настоятель не станет о них думать, а вот брат-исполнитель – вполне. Азазель иронизировал и ждал, странно. Настолько убежден в своей способности взять верх, что и планов не строит?.. Рейвен с каким-то раздраженным изумлением всматривалась в стены дома, где прожила двадцать лет – очень докучала реакция оставшихся на балюстраде парней на ее затянутое в броню женственности тело.

Эрик злился. Бурлящий поток ошеломлял, как и прежде, и Чарльз не сразу отследил причину. Не приют, данный беглому Саладану, вызвал ярость, и не отчетливая нелюбезность приема, вовсе нет. Отлично сконструированное кресло с большими никелированными колесами. До Чарльза вдруг дошло: впервые за год он видит Эрика Леншера не на хрустящей газетной странице. Тугодумие не порок, если причина очевидна. За этот омерзительно бесконечный год не было и дня, когда бы Чарльз не представлял себе – рядом, на расстоянии вытянутой руки, шахматной доски, опрокинутого стакана виски, изменчивого покрова разделенной тишины.

…Темная аллея, за спиной громада управления ЦРУ, уходящая в ночь дорога. «Тогда прочь из моей головы!» Что мне ответить? Скорчиться растоптанным ошметком себя прежнего и завопить:  прочь из моей несбывшейся иллюзии, отовсюду – прочь? Я не гоню тебя, Эрик.

– Наш парень здесь, – Азазель буравил холл чертенячьим взглядом, – я его чую.

– Саладан не ваш и не наш, – кротко возразил Чарльз, леденея от чересчур трезвой догадки.

Пока он еще не слезал с постели, они с Хэнком прикидывали классификацию мутантов – в основном для того, чтобы прогнать ощущение краха. Выходило, что по уровню способностей и умению ими пользоваться «красный», Рейвен и Эрик попадали в третью группу – высшую. Хэнк, правда, относил Чарльза к четвертой, поскольку тот не только влиял на поведение людей, но и мог управлять временем. Профессор Ксавье не соглашался: его телепатия имела строгий радиус, да и «заморозка» ограничена. Мутант третьего уровня – не просто собрание трюков, вроде мгновенного перемещения или способности принять чужой облик. Воля каждого из троицы тренирована куда лучше людской, без абсолютной власти над собой не подчинишь капризную мутацию. Это означает, что телепат не совладает со всеми разом. Счастье, что создатель вихрей и Ангел не пожаловали.

– Мальчик пришел к нам сам и уйдет отсюда лишь по собственному желанию, – для удара Чарльз выбрал Эрика и Азазеля. Стиснул воображаемую секундную стрелку в кулаке: сожми крепче, и незваные гости застынут. – Не советую делать резких движений.

«Красный» напружинился, вот-вот исчезнет… рука в черной перчатке перехватила согнутый локоть, Леншер подвинул Азазеля за спину, шагнул вперед.

– Довольно, – в прошлом Эрик лишь иногда открывался настолько – до предела, до глубоко запрятанного страха перед этой встречей, – мы здесь не для драки. Чарльз, неужели твой мозг заржавел? Ну же, смотри!

«Я бы все равно пришел, понял? Рано или поздно, даже если б ты убрался от меня на северный полюс. Смотри: я не боюсь. Смотри: я твой».

– Мы с профессором Ксавье должны поговорить. Наедине.

Будто пинок в живот. Чарльз медленно проглотил вязкий комок в горле, выдохнул. Кивнул, с трудом осознавая сдержанность произнесенных Эриком слов. Виноват контраст: в их скрученном в узел воображении не было ни поместья, ни замерших в ожидании схватки врагов. Скомканная простыня, теплый свет абажура, гладкость широко разведенных колен. Светлые глаза на покрытом испариной лице, рваный шепот. «Долго будешь любоваться? Бери». И уже за пределом сознания, речи и стыда – «я твой».

Чарльз развернул коляску, троица расступилась, давая ему проехать. Эрик пошел следом.

– Азазель, не двигаться. С места не сходить.

Краснохвостый обернулся к боссу, пожал плечами. Драка откладывалась, отступая – перед чем?..  Не любовью, уж точно.

****

Колеса перемалывали листья, оставляя на дорожке смазанный отпечаток. Эрик не пытался ухватиться за спинку коляски, а Чарльз старался не испытывать сейчас ничего, кроме благодарности за отсутствие непрошеной помощи. Естественный жест – покатать калеку –  бесил всякий раз, однажды он даже наорал на Алекса…

– Я не буду, – быстро, сквозь зубы, – не унижу тебя.

Встряхнувшись, Чарльз разорвал мысленный контакт. Распущенность, ничего больше. Он обязан думать о Саладане, своем ученике, что сидит в подвале и сходит с ума.

– Способности мальчика нельзя назвать аннигиляцией, Эрик, – все только начинается, а самоуверенно натянувший личину оптимизма профессор уже опустошен, измочален, – этот процесс неизвестен современной физике, многократно сложнее. И страшнее.

– Ну, Эйнштейн и Кюри давно бы от нас отказались. Так и знал, что ты заберешься мальчишке в голову. Впечатлило?

– По-твоему, меня должен был впечатлить еще один мутант, невольный убийца? Разве не вместе мы вытаскивали Алекса из тюрьмы? – холодность попросту следствие жалости к себе, конечного осознания: вот он, тот, кого ты любил, тот, кто любил тебя, стоит над тобой. И ничего теперь не изменишь. – Разве ты сам колебался, прежде чем монета вошла в лоб Шоу?

Голос опасно зазвенел, Чарльз осекся. Не хватает еще, чтоб Эрик догадался. Иногда казалось, смерть нациста, пережитая в мельчайших ощущениях, искалечила его до выстрела Мойры. Черт, Эрик не виноват, он понятия не имел о свойствах телепатии, наверняка считал, что Чарльз отпустит Шоу вовремя.

– Прости, – честность – оружие обоюдное, и право выстрела принадлежит хозяину.

Гость откликнулся глухо, со скрежещущей по нервам злостью:

– И ты меня прости.

Замолчали. Минуты текли умиротворенно, под высоким ясным небом, стрельчатыми кронами. Эрик свернул с дорожки в увитый плющом дворик, Чарльз послушно последовал за ним. Моторная память жуткая штука: в этот дворик они удирали от шустрых глаз и длинных ушей своего беспокойного питомника. Там, как и год назад, стелился зеленый покров –  никто его не помнет. Вот бы дотронуться до травы, зарыться босыми ступнями, лечь, почувствовать спиной и бедрами щекотные стебельки … Эрик встал перед коляской, напряглись желваки на скулах.

– Я помогу. Если позволишь.

Он что, не в состоянии захлопнуть двери в свой «чердак», наконец?

– На тебе ничего металлического. Нарочно?

– Клянусь, нет, – Чарльз улыбнулся, легонько стукнул по подлокотнику кресла, – к тому же, этот одр целиком из металла, но ты, безусловно, заметил…

Эрика будто отпустило. Ехидство, подначка, разрешение – и вот они уже в привычной колее.

– Я о тебе самом, – ладонь в перчатке очертила контуры коляски, – это не ты, не продолжение тебя. Хотя… у тебя в кармане фольга.

– Упаковка таблеток, – согласился Чарльз, разжал пальцы и подчинился бережному нажиму. Эрик перенес его на траву так осторожно, словно катализатором служил не алюминий, а хрусталь. Очутившись на лужайке, Чарльз,  наслаждаясь,  запрокинул голову, потянулся. Эрик сел около, цокнул языком.

– Замерзнешь, трава немного мокрая… вечно здесь дожди.

Черный плащ закрыл острые стебли, и Чарльза вновь передвинули. Усевшись на толстую подкладку, он рассмеялся, уже не таясь. «Тебе хорошо? Удобно? Могу доставить подушку с твоего любимого дивана – на ней есть заклепки». Черт-черт, он помнил все, но забыл главное – им никогда не было друг с другом неловко.

– Чарльз, отдай нам Саладана, – на жестком лице дрожал каждый мускул, – Школе мальчишка принесет одни неприятности. Ты же гуманист и не станешь держать его в бункере, чтобы он не поубивал твоих драгоценных детишек.

– Вы что, запирали?..

Эрик поморщился: оправдываться вслух он явно счел лишним.

– Нам пришлось прятать его во время припадков в самолетный ангар на окраине, и, если интересно, того ангара больше не существует, Саладан его… аннигилировал. Не перебивай меня, пожалуйста! Термин подходит не хуже всякого иного.

Леншер привстал на коленях, коснулся его плеча. Вот она – истинная убежденность. Чарльз знал наперед все, что скажет настоятель самопровозглашенных братьев-защитников, и блаженное чувство близости сгорело, точно брошенный в костер лист.

– Тебе не нужен мальчишка, вы с ним не справитесь. Отдай его, пока не случилось дурного. Взамен я обещаю тебе и Школе защиту, пусть только сунутся… Куба им покажется райским уголком, – ненависть не безобразила Эрика, наверное, потому, что безмятежная сладость никогда не имела с ним ничего общего. – Неполноценные твари, неандертальцы, все из-за них. Твоя Мойра, твои цээрушники, полюбуйся, что они сотворили с тобой, с нами!..

– Эрик!

– Помолчи! – в противовес гневному тону рука в перчатке ласкала. – Воображаешь, они позволят разводить тут питомник юных гениев? Люди не простят нам превосходства. Зависть, ненависть и страх заставят их убивать. Даже детишек. Особенно детишек – они беззащитны.

Переход был мгновенен. Быстрее мысли, ярче желания, острее боли. Ревущий поток ударил в Чарльза, вжался губами в его рот, захлестнул не сознающей пределов грозой. Эрик целовал исступленно, стараясь удержать, убедить, доказать – закрытые глаза, сомкнутые губы, одеревеневшие скулы. На плечах бережная ласка сменилась тисками. «Мне все равно-все равно-все равно… эта дрянь, на которой ты ездишь, нас не разделит. Я вытащу тебя из нее, ты встанешь на ноги. Выучи, наконец, уроки, Чарльз!»

Он перехватил широкие запястья, приказал: замри, прекрати. Отпор был силен, Эрик отшатнулся, едва не свалившись на травяной настил. Губы сводило и жгло, но Чарльз отчеканил намеренно внятно:

– Ты приходишь сюда с тем же, с чем ушел. Не ожидал подобной неосмотрительности. Мне не требуется защита такого рода, Школе – тем паче. За последний год ты добился лишь одного – нас боятся. Они не забыли ракеты на Кубе, и я их прекрасно понимаю, эскапады Братства они тоже не простят. Думаю, как раз ты не выучил уроки.

Леншер поднес кулак ко рту, будто стер непроизнесенное, непочувствованное.

– Дурацкий идеализм тебя погубит. Что еще хуже –  погубит и впрямь талантливых ребят, из них вышел бы толк.

Уверенность возомнившего себя полубогом человека. Прежде Чарльз виртуозно владел «огнетушителем», и правда идиотское заблуждение, он убедился в этом на песчаном берегу. Отныне он не станет смягчать повороты, все кристально ясно.

– Толк в убийствах! Ты подталкивал Саладана к использованию способностей для разрушения. Сегодня коровы, завтра – люди, так? Эрик, как ты посмел? После того, что сделал с тобой Шоу. Дай мне руку!

Пусть проникнется якобы беспомощностью противника. Люди никогда не воспринимали его дар всерьез, сознание не вмещало, и Леншер не исключение. Оба дышали тяжело, точно после бега, и, усаживаясь в коляску, Чарльз с трудом утихомиривал удушливо зачастивший пульс. Закрыться от мертвящего разочарования Эрика было еще сложнее.

– Шоу срыл бы твою Школу до фундамента, пожалуй, не ошибся, – вот теперь перед ним тот самый Магнето с газетных полос. – Я предлагаю мирное соглашение.

Чарльз вздохнул. Крайне великодушно – предлагать мир, когда уверен в победе.

– Зря ты не надел шлем, Эрик.

И неприкрытая угроза, и столь же обнаженный отказ. Эрик все оценит правильно, уже оценил: заслонка замкнутости опустилась с почти ощутимым стуком. Узкие губы сложились для колкости, но словесные перепалки кончились. Чарльз застыл в кресле, от беззвучного вопля заныли уши – за занавесью плюща, за укатанными дорожками, у каменных опор особняка взвились лилово-бурые метеоры, поглощая, пожирая… десяток голосов надрывались хором, в какофонии он не мог уловить один-единственный. Саладан устал ждать, пока его судьбу перекроят заочно.

****

Зрение и слух бесполезны – слишком далеко. Внутреннее восприятие пошло вразнос, будто Чарльза с размаху приложили головой о кирпичную ограду дворика. Размытые, расквашенные в мутной жиже тени метались, сходились, пересекались, разлетались и сталкивались вновь. И от каждой несся оглушительный крик. Инстинкт диктовал запереть ловушку времени, сковать любое движение – разберемся после. Чарльз сжал ладонями виски, нырнув в обжигающий омут. Условная стрелка выдуманных часов никогда не сбоила, а сейчас терялась, растягивалась, исчезала, словно все привычные понятия утратили смысл. Лиловая воронка схватила стрелку и втянула внутрь.

– Что происходит? Чарльз!

Эрик – по колено в траве, плащ через руку, светлый вихрь под заломленными бровями. Он сможет успеть, задержать… если захочет. Странная пелена мешала видеть – к лучшему. Стирая капли пота, Чарльз вдавил пальцы в кожу.

–  Иди. Останови Саладана.

Позже Чарльз пытался понять, совпал ли приказ с желанием Эрика, как будто добровольность выбора что-то значила. Через миг после того, как лужайка перед коляской опустела и зашуршал гравий на дорожке, профессор Ксавье поставил себе самый низкий балл из всех существующих.

Сколько делений отмерила вышедшая из-под контроля стрелка? Чарльз успел выбраться на тропинку – страшно медленно, руки не слушались, точно паралич затронул и их. Перед воротами Школы, на расстоянии километра по беглому подсчету, висело тусклое облако. Экран, созданный Эммой Фрост, по сравнению с этим детские игрушки. Саладан не просто блокировал попытки подчинить сознание –  он разрушал ткань бытия, сметая и пространство, и время. У длинного слова «аннигиляция» ясный смысл. Уничтожение.

Саладан замер в центре подъездной аллеи. Никто бы сейчас не признал в мальчишке человеческое существо, нечто, вообще имеющее отношение к людскому роду. Бурый в лиловых прожилках кокон вертелся вокруг растекающегося силуэта, с безумной скоростью набирая обороты. У ног чудовища собралась складками серая лужа. Кто – не понять, мозг мертвеца не прочтешь. Алекса и Банши поблизости нет. Не думать, не думать, что ребята погибли, иначе сам свалишься кучкой дерьма.

В ворохе алых искр на балюстраде возник Азазель, ударил кого-то кулаком в лицо. Кого-то, свалившегося прямо с неба. Попрыгунчика. Зачем парень выбрался из подвала, ведь было велено сидеть, как мыши, присматривать за младшими?! Во рту собралась соленая крошка, Чарльз нагнулся, сплюнул на выщербленный камень. Он загубил тех, кого обязан был защищать, а сам отделается прокушенной губой? Прямо перед Саладаном… синее, гибкое, стремительное – Рейвен. Закрывается локтем от ослепительного света, кисти рук обожжены… Элли-Звезда наступает на сестру,  высокая, почти не проигрывающая ни в ловкости, ни в силе,  стелется по спине каштановая прядь,  облитое лучами тело выгибается дугой. И катится на обеих убийственный поток.

– Рейвен, отойди!

Он услышал Эрика в своем сознании и вновь не понял, чье решение спасло девушек. Сорванный с крыши лист железа вонзился между Саладаном и дерущимися, отдача бросила сестру на плиты. Леншеру до входа еще метров четыреста – четыреста метров построек, камня, дурацких кустов, оград и поворотов! – но видеть тот будет, как собственными глазами, уж Чарльз позаботится. Металл, толщиной в том Библии,  крошился под напором, исчезал серой пылью; девушки скорчились за сомнительной преградой, долго она не продержится.

– Эрик, постарайся отвлечь его. Ну же!..  я попробую, когда Саладан ослабеет…

– У него не было столько… столько!.. Чему, черт побери, ты научил этого звереныша?

Как на Кубе – едины и неделимы. Нерасторжимая связь иллюзорна, помни. Но сейчас в ней их спасение. Сердце Эрика колотилось у Чарльза в глотке, отзывался в такт металл – все, что ковали автоматы или человеческие руки. Ограда, крыша, балки на фронтоне особняка, машины на аллеях, фургон ремонтников на шоссе –  дальше, дальше –  одинокая будка в поле, бруски, приготовленные для стройки. Не подходит! Колючее, напоенное восторгом чувство власти над предметами звенело в подушечках пальцев, заполняло до краев. «Антенна». Догадка была общей. Мгновение утонуло в отчаянном напряжении, и Чарльз рухнул в другой год, другой день и час. Рефлекторно стер след прошлого на щеке. Он не боялся слез, ни тогда, ни теперь, и знал, что там, рядом с ошалевшим Саладаном, Эрик повторил его жест.

Оглушительный скрежет прошил воздух. Гигантская конструкция, что водружали на «черенок» несколько башенных кранов, дрогнула, закачалась и сорвалась с насеста.

– В сторону!

Девушки синхронно замерли перед летящей на них махиной и бросились прочь. Две филигранные статуэтки – свет и тьма, черт бы побрал бездарных философов, для Чарльза не было разницы.

Бетонные столбы, необхватные деревья падали, будто расшалившийся ребенок сшибал щелчком карандаши. Затрещала вывернутая ограда, посыпались обломки, ощетинились балки, вырванные из кладки, и удар поднял землю на дыбы. Коляска затряслась, едва не вытряхнув Чарльза. Лиловые языки исчезли под спрессованным слоем металла, накрывшим «аннигилятора», точно перевернутая чашка. У него в запасе секунды, прежде чем реакция уничтожения восстановится. Девушки в порядке?.. Элли растянулась на траве, закрыв руками голову; Рейвен уже поднялась, встряхнулась, блеснули угрюмой желтизной глаза. Время вернулось на ось, и Чарльз ухватился за стрелку.

Усилие на грани обморока – и хуже всего чернота мыслей мальчишки-монстра. Сеть животных порывов крепче стали, из нее не вырваться… остановись, застынь –  холодом, камнем, безвременьем… Чарльз очнулся, как от толчка, сглотнул тошноту. Небо заволокло дымной завесой, горели снесенные антенной столбы электролинии, кто-то стонал под завалами… Алекс. Проклятое кресло, до входа в дом километр, пока он доберется…

– Рейвен, я подниму «тарелку», бери мальчишку. Азазель!

Слабость навалилась дурманом. Он не удержит разом Саладана, Леншера и его чертово Братство.

– Не смей! – шевелить языком было больно, – я не позволю вам забрать его. Эрик, один шаг, и я прикажу тебе…

– Ты не станешь, Чарльз, – короткий злой смешок, – я знаю тебя. Отпустишь Саладана – мы все умрем.

Разговаривать с пустым покореженным пространством так странно. И безнадежно. Чарльз потер мокрые губы. Циничная сволочь – чересчур мягкий эпитет для того, кто только что целовал калеку. Цинизм проверенный и отстоявшийся –  год назад «идеалист» Ксавье не отпустил Себастьяна Шоу, позволил воткнуть монету и в собственный лоб. Эрику нужна способность Саладана экранировать телепатию, любое воздействие на структуры материи, и Братство шанса не упустит.

Шорох, потом скрежет, антенна приподнялась метра на два, открывая скорченную фигурку. Рейвен скользнула в проем.

– Ты, синяя гадина! Ну-ка стой! – Элли, его бесстрашная, глупая Звездочка. Вскочила с примятой травы, выпрямилась навстречу новой драке, нескладная в своем мешковатом спортивном костюме, слишком наивная, не видевшая крови и беды, не представляющая, как можно убить.

– Рейвен, убери ее!

Эрик, я тебе не забуду. Монету забыл, но этого – никогда.

– Элли, нет!

Девушка не послушалась, шла вперед, катился шар света. Рейвен взвилась вверх, нарушая законы гравитации, как умела она одна. Плавно встала на ноги позади Элли. Щелкнула стрелка невидимых никому, кроме телепата, часов, синие руки потянулись к тонкой шее под пушистыми волосами. Доктор Куба не выписывал такого рецепта. Элли – или дети в подвале, Алекс и Шон под развалинами и черт знает сколько жителей округи, которых зацепит очухавшийся Саладан. Выбирай, тупица-профессор.

Он не учел многое. Того, что сжатое время взорвется в своей тюрьме, разбивая снятую «заморозку» сплошной лавиной антивещества. Того, что Рейвен далеко зашла за год, изменивший их всех, а у Элли настолько хрупкие кости. Взрыв отбросил уже мертвую Звездочку, впавшую в ступор убийцу, только Эрика прикрыла антенна. Багровыми точками обозначая контуры, возле девушек возник Азазель. Подхватил на руки бывшую сестру и сгинул в бушующем лиловом море. Воронка «аннигилятора» распылила металл за считанные секунды и вдруг уменьшилась в размерах. Сжалась во вращающуюся плоскость и исчезла. Там, где находился Саладан, зияла серая дыра, неспешно оседали лохматые, как пакля, комки пепла.

Профессор проглотил лекарство и сделал выбор, но от его правильности не было никакого толку.

****

– Уходи.

Желание кого-то прикончить не делает чести никому, ибо убийство – метод неудачников. К тому же Чарльз не знал, чьей смерти хочет. Он виноват так же, как Леншер, двое погибших на их совести. Саладан разрушил только портик над входом, дом уцелел – нашлось, где положить спешно завернутые в ткань тела. Никто не решился закрыть Элли и Лорансу лица, и Чарльз смотрел на своих мертвых учеников. Каштановая прядка вилась по испачканной щеке Элли, приоткрытые губы словно бы еще возражали наставнику.

Он совершенно четко приказал ни при каких обстоятельствах не бросать малышей, не лезть, не соваться, но Элли нарушила инструкцию и увлекла за собой Лоранса и Джонни. Девочка своевольна, амбициозна – Саладан выбрался из подвала, она помчалась за ним, положившись на способности, которыми не умела управлять. Чарльз учил Элли окружать себя огнем со всех сторон, прятаться в него, как в крепость, тогда эта, синяя… не добралась бы. Плохо учил.

– Чему ты мог научить их за месяц?

Чарльз с трудом отвел взгляд. Эрик стоял, привалившись плечами к деревянной панели, будто вот-вот свалится от усталости.

– Ты еще здесь? Я сказал: уходи.

– Послушай-ка, разве не ты уперся, как осел, и не дал забрать парня? – Леншер почти шипел. – Теперь поздно раскаиваться, мы должны исправить…

Он никогда не знал их настоящими. Дорожил, восхищался, любил – и не знал.

– Я объясню тебе, как должен поступить.

Коляска подчинялась со скрипом, но он развернул колеса, чтобы видеть сжатый в  полоску упрямый рот, свинцовые тени на лице, порванную рубашку, стиснутые кулаки. Эрика Леншера. Да, черт возьми, настоятель монастыря не приказывал убить, он всего лишь велел: «Убери ее». Мистик интерпретировала приказ по-своему. Но кто целый год вбивал ей идеи всевластия и избранности?

– Сейчас я сделаю вот так, – Чарльз поднес пальцы к виску, – и ты вытащишь тот штырь, что торчит из стены. Верно, подлинней и поострее. Установишь его на полу, наклонишься, и он проткнет тебе сердце. Клянусь, нечто подобное случится, если ты еще раз приблизишься к моей Школе.

– Ты сам веришь в то, что обещаешь? – на загорелом горле нервно дернулся кадык. Неважно, верю ли я, главное, чтобы ты поверил. – Ты не используешь телепатию для убийства.

– Да? Положение несколько изменилось, – Чарльз повел рукой в сторону стола, на котором лежала Элли и то, что «аннигилятор» оставил от Лоранса-Щелчка, – после того, как я навещу их родителей, боюсь, моя мораль пошатнется бесповоротно.

Хлопнула болтающаяся на петлях дверь, пропустив хромающего Алекса. Им с Шоном повезло. Завалило под рухнувшим портиком в самом начале буйства Саладана, а Джонни-Попрыгунчика из схватки утащил Азазель. Большая удача – выбраться из кошмара, отделавшись сломанным носом и синяками.

– Дети?..

– Все нормально, – Алекс царапнул Эрика глазами. Леншер помогал разгребать завалы на развороченной в щепки площадке перед домом, без него, пожалуй, парни задохнулись бы. – Профессор, звонил Хэнк, он едет сюда. И еще: Анна Дювэр ушла. Сказала, что боится оставаться в Школе.

Добро пожаловать в жизнь мутантов. Воистину, ею можно гордиться.

Алекс подошел к коляске, явно стараясь держаться подальше и от своего спасителя, и от превращенного в морг центра зала.

– Профессор, на пару слов.

Наверное, даже те, от кого он не скрывался, не прекратят секретничать с телепатом. Эрик единственный воспринял необязательность разговоров и невозможность тайн как освобождение. Констатацию близости. Потому и явился без шлема, восстанавливая перечеркнутое на Кубе. Телепат, не верящий в истинность прочитанных мыслей, не заслуживает собственного таланта. Никто не врал ему, не искажал картинку намеренно – просто они все понимали по-разному.

– Наш мохнатый гений разродился блестящей догадкой? – голос Эрика сочился ехидством.

Алекс повернулся к Чарльзу, выругался с досадой.

– Откуда он?..

Праздный вопрос. Леншер работал с ними и не забыл, что профессор Ксавье скорее теоретик, а практика зависит от поросшего густой шерстью волшебника, умеющего пушинку превратить и в оружие, и в защиту. Ну, или так естественно вернувшаяся в бою связь не желает рваться.

– Чарльз, сумасшедшего вундеркинда надо поймать и обезвредить, – Эрик отлепился от стены, провел ладонью вдоль раскуроченной панели – арматура улеглась в гнездо деревянной обшивки. – Без помощи вы не справитесь. Что предложил Хэнк?

– Уничтожение не дар – проклятье.

 Вундеркинд. Немецкое выражение, будто подхваченное у Шоу. Несчастный мальчишка для Эрика – всего лишь вещь, совокупность выгод.

– Неужели тебе не хватило аргументов? Боюсь, даже отыщи мы Эмму Фрост, экран Саладана не продавить.

– Может, Саладан того?.. – Алекс поднял руку, как на уроке. – Ну, испарился? Он же исчез.

 – Самоаннигилировался? – Эрик рассмеялся негромко. – Не думаю. Саладан выучился эффективней использовать способности, вот только контроль утратил напрочь. Азазель говорил мне о неудачах Шоу в дрессировке мутантов. Еще до того, как мы  столкнулись в Освенциме… тебе известно, Чарльз… Шоу вывел систему. Тот, кто не в состоянии подчинить дар разуму, погибнет или спятит. И чем сильнее мутант, тем обязательней условие. Потому…

– Потому нацист ломал тебя, пока не превратил в управляемый жаждой возмездия придаток мутации, – Чарльз едва не захлебнулся внезапной яростью, – и сейчас ты повторяешь опыт с другими! Если б не поле с коровами, не твои старания заставить Саладана убивать, мальчишку можно было б спасти.

– Возможно, – равнодушно прикрытые тяжелые веки таили горечь, – но метод Шоу действует: я не спятил, не умер и не отказался от самого себя. Удайся тебе покопаться в мозгах Саладана, ты сделал бы из него кастрата. Загнал внутрь умение стирать мир в пыль, принудил к пожизненному притворству. Рейвен – доказательство твоих воспитательных мер, мой дорогой моралист.

Они рассматривали друг друга через стол с мертвецами. Что бы ни произнес каждый из них – все станет ложью, мутным осадком невосполнимых потерь. Чарльз коснулся затылком холодной спинки кресла, пробуя вздохнуть. В третий раз повторить требование убраться из Школы – выбор, ведущий в очередной тупик, ибо Магнето чертовски прав в прогнозе. Им повезет, если, объединившись, они хотя бы обнаружат беглеца, не подвергнув опасности людей.

– Я сообщал Хэнку данные по Саладану, – Чарльз тщательно просеивал слова, – анализ поверхностный, но иного нет. Способность мальчика к уничтожению материи иссякает под воздействием сопротивления. Ты, надеюсь, понимаешь, что и термины я изобретаю на ходу? Хэнк считает, что, вымотав его, мы нейтрализуем…

Эрик стянул на голом животе полы изодранной рубашки, выпрямился, стряхивая усталость. Трудно отыскать существо, столь мало зависимое от понятия «надежда», но собраться Леншер умел, как никто другой.

– То есть, если на вундеркинда свалится груда «тарелок», фонтан заткнется?

– В теории. Хэнк предположил, что металл, пластмасса, любые вещества с перестроенной клеточной структурой подойдут в качестве временного нейтрализатора. Живую материю Саладан искромсает в доли мгновения. Правильно, Алекс?

Тот кивнул, поежился. Упреки подождут, но на будущее парень должен усвоить способы передачи информации не для всех.

– Отлично, – Лешнер не сомневался в том, что торг на поимке мальчишки не закончится, – осталось засечь «аннигилятор».

– Включим новости, – Алекс крутнулся на месте с удивительным для человека с выбитым суставом проворством, – и полицейскую волну.

****

Завтра они похоронят Элли на семейном кладбище за домом. Тело Лоранса властям показывать рискованно, потому Щелчок и Звезда разделят могилу. Повседневные заботы директора школы для одаренных детей, да-да. Здорово помогает отвлечься.

Эрик останавливался у каждой картины на стене, разглядывал рисунки на шпалерах, словно прежде ногой не ступал в гостевой коридор. Ждет, пока инвалид в коляске его догонит.

– Если хочешь что-то сказать, не обязательно кружить вокруг да около. Но проще помолчать, согласен?

– Предлагаю молчать выборочно, – Леншер безошибочно толкнул дверь в комнату, где жил год назад, приглашающе махнул рукой, – у нас несколько часов на сон, но вначале…

– Я попытаюсь достучаться до Саладана, и ты мне не помешаешь, – Чарльз потянул рычаг, направляя кресло через порог, – влезешь, участь Шоу покажется тебе завидной. С этого пункта я готов обсуждать наше перемирие.

Чарльз не входил в бывшую спальню Эрика триста шестьдесят пять дней с добавкой, но здесь ничего не изменилось. По-прежнему согревал покрывало оранжевый свет, и осталась в шкафу одежда. Ворох черных и темно-синих водолазок. Эрик стащил с себя лохмотья, взял с полки одну – конечно, цвета угля –  и не стал надевать.

Отводить глаза глупо. Он запомнит разворот широких плеч, свежий шрам на лопатке, небрежную легкость – знакомую и новую одновременно. Рядом с ним Эрик и Мистик не знали подлинной свободы – и это правда, такая же неизменная, как и память. Тогда, в безлунную ночь, Эрик тоже твердил: «Мне все равно». Условности растоптаны, здравый смысл заглох, точно старый мотор. Торопясь, Чарльз дергал ворот облегающего свитера, зачем-то стараясь уточнить, разложить на параграфы, а Эрик смеялся. Мы забрались на вершину, слышишь свист семи ветров? Скалолаз, преодолевший настороженность и вражду, превративший взаимовыгодный союз в удовольствие и испугавшийся последнего шага – кем ты его назовешь? Позади не плавный спуск – падение; и я себе не прощу, а ты?

«Вверх-вниз, никакой разницы, Чарльз, отпусти страховку».

Для них все было почти впервые – и разговор без слов, беспощадно откровенными вспышками образов, и жестоко-бережные прикосновения. Вытряхнуть, вывернуть себя – без необходимости и пользы, просто потому, что иначе нельзя. Принять и забрать, сочетать несочетаемое, ту степень деликатности, когда невозможно оскорбить, и горячую безудержность самых примитивных желаний. Оба пьянели, будто впрямь на макушке восьмитысячника, где вместо воздуха душегубка, хватались друг за друга, как за баллон с кислородом. Крошечное «почти» без сожалений отправилось на камни у подножия, и, падая на постель, они уже забыли опыт прошлого. Целуя расставленные колени, разминая сведенные мышцы живота, склоняясь к жадным губам, слизывая с них пот, Чарльз понимал: ему не придется прогонять призраков. И Эрик для него начнет все с чистого листа. Не будет ничего, кроме тягучего движения навстречу ноющему паху, ладоней, ласкающих бедра, и толчка, подминающего бунтующее тело. В общем сознании каждый отдавался и брал разом, как бывает лишь с безумцами, и безумцами счастливыми. Утыкаясь лицом в ямку над ключицей, приподнимаясь на вытянутых руках, Чарльз впитывал неизбежную боль, на вдохе ловил потрясенное наслаждение. А после они лежали рядом, вновь не размыкали губ, вслушиваясь в оглушительное молчание.

Секс. Одолев вершину, можно не заниматься тем, что большинство сочтет извращением. Главное между ними случилось не на выглаженных простынях – в до судорог холодной воде залива, расстрелянного лучами прожекторов. Прыгнув с борта, Чарльз не почувствовал ни ледяных клещей, ни страха угодить под пулю. Там, впереди, дрался тот, чья сила привязала его крепче любых постельных изысков. И сейчас, в комнате, зафиксировавшей их блаженную глупость, Эрик продолжает покорять воображаемые эвересты. Пусть для всех профессор Ксавье – сидящий в каталке инвалид, «убийце и террористу» плевать на функциональный одр на колесах. Треклятого кресла для него попросту не существует.

И думает Леншер о том же, что и вынужденно радушный хозяин, но говорить станет о деле. Скомканная водолазка прошлась по груди, стирая свидетельство возбуждения, повисла на согнутом локте. Вот теперь отворачиваться вовсе бесполезно – темные, выступающие соски он помнил подушечками пальцев.

– Не ты изобрел угрозу, – Эрик завел руку за спину, очертив длинный, едва зарубцевавшийся шрам,  – Эмма заставила Рейвен напасть на меня с ножом.

– Не стерпела смещение с поста фаворитки?

– Не совсем. Давай, прочти.

Забираться слишком далеко по извилистым тропинкам памяти всегда жутко, с Эриком – втрое. Никогда не угадаешь, что вцепится в тебя, как в законную добычу. Чарльз взъерошил волосы на виске, зажмурился и увидел белый силуэт на красном бархатном фоне. «Ты зарвался, Магнето. То, что ты предлагаешь, еще безумней затеи Себастьяна. Я устала от проваленных планов, от манипулирования дураками, от твоей наглой гарпии. Прежде чем устанавливать законы мутантов, нужно создать элиту. Не одиночек, выползающих из нор для нападений, – обученную элиту, но разве ты в состоянии…» Режущее сияние сменяет россыпь снежного инея, золотой локон льнет к щеке, сощуренные глаза наливаются презрением – прежде всего к себе, годы угробившей на ублажение мужских заскоков. Взмах расшитого блестками рукава, ругательства, вибрирующий в столешнице нож, набухает красным дерево вокруг острия, крик Мистик, обещающий убийство… Воспоминание заканчивалось мешаниной из злости и сожалений, так, будто Эрик старательно открещивался от правоты своей недолгой соратницы.

– Ч-черт… элита! – в голове не укладывается, насколько они упрямы. – Демонстрация превосходства – это война с людьми, а в бессмысленных сражениях вырастают изгои. Вроде Саладана или красивых умных женщин, забавляющихся со смертью… Как ты спасся? Шрам серьезный.

– К счастью, Эмме далеко до тебя по части внушений, – а улыбка Леншера не дотягивает до торжества победителя, до сих пор жаль размолвки с мисс Фрост. Телепаты не бывают карманными, усвой правило, мой дорогой милитарист. – Сознание Саладана настолько тебя напугало, что ты готов списать его на свалку?

Мужчины тоже любят играть. Чаще всего во власть, но у Эрика размах грандиозней. Полное уничтожение человечества кажется ему смешным и ненужным, перспектива царить над кучкой грызущихся между собой мутантов вызывает содрогание. Честно ли называть врагом того, чьи планы раскрыты пред тобой, будто книжные страницы?

– Я практически уверен – мальчика мы потеряли. В нем…

Эрик представил себе юное, дышащее первозданной похотью тело, сбивая с мысли. Следом за изображением катилось отвращение. «Не мужчина. Дешевая побрякушка в липкой обертке». Несправедливо, но Чарльз не мог сердиться.

– Оденься и сядь, пожалуйста.

Леншер послушался, черная ткань облепила плечи, собралась складками на животе. Сел на постель так, чтобы коляска оказалась на расстоянии шага. Потрясающее самомнение. Стоит нам пожелать, мы и паралич обыграем, да, Эрик?

– Не думаю, что получится убедить тебя, и все-таки выслушай, – запинаться противно до одури. – Я читал ту, что кормила меня с ложечки и меняла пеленки, и только года в три сообразил: гувернантка не понимает, клубничного джема мне хочется или персикового, пока не начну хныкать. Поразительное открытие… я видел творящееся в мозгах президентов, сенаторов, биржевых воротил и маршалов, маньяков-убийц и их палачей, но никогда, слышишь ты, никогда не сталкивался с подобным ужасом. Саладан – семнадцатилетний парень, которого без вины высекла жизнь. Саладан – ничто, сущность его – уничтожение. Из ничто не получается нечто.

– Зачем тогда ты защищал паршивца? – Эрик смотрел в пол, выставив и без того крутой подбородок… что за?.. – Подставил своих деток.

– Он тоже мой ученик, мой гость. Пока есть шанс обуздать «аннигиляцию», я не отступлю, не позволю сделать из Саладана инструмент. Куда ты…

Леншер вдруг вцепился в короткие русые прядки надо лбом, вдавил ладони в виски. Заскорузлая, застарелая тьма со штрихами только что родившегося отчаянья. Чарльз дернулся вперед, силясь заглянуть в опущенное лицо, и уперся взглядом в их соприкасающиеся колени. Ясно.

– А… я ничего не чувствую. Ниже пояса – ничего.

Теперь убедился? Поверь, мне жаль лишать тебя еще одной иллюзии, но ты не всемогущ, Магнето.

В серых глазах пенилось бешенство. Эрик отпихнул его руку, качнулся ближе, наваливаясь на подлокотники кресла.

– Элегантно иронизируешь? – шепот бил в губы. – Где твои врачи, Чарльз? Ты не имеешь права…

– Мои ноги и мое здоровье, что бы ты ни…

– Черта с два!

Леншер вскочил, стальной шквал пронесся по спальне. Кресло дрогнуло, раскачиваясь, и тут же пляска улеглась. Давление стоящего за спиной человека ощущалось физически, словно тебя обнимает гора из металла.

– Сейчас ты меня выслушаешь. Я не… не знал, что все так плохо, – Эрик старался справиться с голосом, пальцы с ровно обстриженными ногтями комкали свитер на плечах. – Где-то полгода назад я написал запросы в несколько ведущих центров. Понятия не имею зачем. Был уверен, что ты не сдашься, не оставишь попыток вылечиться… Чарльз Ксавье, это ты научил меня… неважно! Лучшее предложение поступило от клиники Джона Хопкинса из Мэриленда. Разберемся с вундеркиндом, возьмем билеты…

– Я обратился в клинику Хопкинса сразу после Массачусетского центра, – очень хотелось повернуться, – профессионалы дорожат репутацией и не опустятся до внушения ложных надежд. Обследовав меня, они сразу отказались. Доступная гимнастика, поддерживающая терапия, обещание, что боли прекратятся совсем, но и только. На ноги я не встану. Прости.

Чарльз мягко хлопнул по захолодевшей ладони, удерживающей его за плечо, развернул кресло, заставив Леншера отступить. Спину ломило, и он едва добрался до двери. Массивный замок вызывающе щелкнул перед носом.

– Эрик, нужно поспать. Завтра тяжелый день.

Тот уже совладал с собой, залегла меж светлых бровей знакомая упрямая складка.

 – Мы не люди, для нас не все решают таблетки и уколы. Это обстоятельство ты вечно упускаешь в своих стройных теориях равенства с неандертальцами. Воля, концентрация и вера в посланный случайностью рождения дар – вот наши стержни; Шоу обкатал их на мне, – наверное, с таким выражением настоятель Братства обрабатывает своих адептов, но Чарльз все равно слушал и верил. Не мог не верить. – Если ты утратил силы, я дам тебе свою.

****

В сизо-голубых облаках полудня башни Манхэттена торчали, как глашатаи апокалипсиса. Сюрреалистический образ, подхваченный у насмотревшегося комиксов Алекса, – вот-вот на верхушках запылают зловещие огни… Чарльз передернулся, невольно отстранившись от опущенного окна. Судный день во всей сомнительной красе он считывал у Эммы Фрост, и упивающийся гибелью мира подонок навсегда отвратил от шуток на тему конца света. Машина огибала залив по широкой дуге, дул в лицо соленый ветер, остужая разгоряченную кожу. Скоро они доберутся до места – поводов для волнений хоть отбавляй.

Вцепившийся в руль Алекс нервничал, жалея об отсутствии Зверя, с его обросшими мехом мышцами и диким в драке нравом. Развалившийся на заднем сидении Эрик представлял себе странный цилиндрик из неведомого материала, вертел его и так и эдак, переживая за содержимое. Воля, концентрация… кое в чем Леншер не заблуждался ни на грамм. Та же способность, что давала власть над металлом или удерживала чужой облик при трансформациях, наглухо закрывала глубинные пласты памяти от вторжения. Его бывший друг не хотел, чтобы телепат добрался до явно важного Братству приборчика, и образы размазывались, накладывались один на другой. Мутант должен раскрыться сам, отпуская и подчиняя те сложноизмеримые субстанции, что им управляют. «Если ты утратил силы, я дам тебе свою». Неужели Эрик считает, что Куба сломала в нем нечто, закупорив отчаянье в катафалке болезни… В воображаемый цилиндрик ткнулась фантомная же сигарета, обдавая запахом пепла, и Чарльз не выдержал.

«Об этом тебе говорила Мистик? Саладан глушит сканеры, ты рассчитываешь использовать «аннигиляцию», как защиту от меня и прочих телепатов. Создать волно… Хэнк придумал бы волновому передатчику лучшее наименование».

Отражение в зеркале на щитке даже бровью не повело.

«Третьего телепата я просто не вынесу. Сколько вас может быть? И не считаешь ли ты, что таскать ведро на голове немного несправедливо? У меня нет желания становиться марионеткой, но и дураком выглядеть…»

«Оставь. Ты не надел шлем только потому, что в присутствии Саладана мои способности почти бесполезны».

Раздражение скрежетнуло, точно скальпель по ржавой покрышке. Эрик выпрямился на сидении и ответил вслух:

– Ну, если тебе удобней заблуждаться. Алекс, здесь поворот.

Над кирпичными старыми зданиями и новой облицовкой банковских кварталов серебристо зеленела корона статуи Свободы. Хозяева банка «Трансатлантика» сегодня раскаются в том, что пустили на отделку так много железа, а общество получит дополнительный повод ненавидеть и бояться мутантов. Ночью Саладан добрался до Нью-Йорка, разнес бар в гавани, где, к счастью, обошлось без жертв. Потом двинулся в финансовый район, и к утру в поместье перехватили панические сообщения полицейских. Быть может, они опоздали, и «аннигиляция» уже крушит Манхэттен, не только выбранный Саладаном банк. До чего отвратительно чувствовать себя слепым!

Алекс свернул с шоссе в лабиринт футляров из стали, стекла и бетонных блоков, сбросил скорость. Навстречу машине бежали люди, спотыкаясь на рассыпавшихся товарах в ярких упаковках. Сегодня торговли не будет, возможно, не будет вообще ничего. Алекс ударил по тормозам, и одновременно с его возгласом лилово-бурый протуберанец смерча вошел Чарльзу в мозг.

– Смотрите!

– Как договорились – ты остаешься в машине, – Эрик распахнул дверцу. Сквозь тошноту спокойный голос едва различался: – Воистину, твой драгоценный ученик – идиот со смазливой мордашкой. Разве так грабят банки?

– Он в северном крыле, на лестнице. Третий этаж, – старания передать изображение разбивались о воронку, гасли в ней. – Я уберу из здания людей, попробуй не выпустить Саладана оттуда… меньше жертв.

– Беспокойся о себе, не о почтенной публике, – Леншер наклонился к опущенному стеклу, – пусть «белые воротнички» выручают себя сами. Алекс, поставь машину в переулок, чтобы суметь удрать.

– Знаешь что, Магнето? – Алекс подался к окну, поправил на груди диск. – Мы год справлялись без тебя. Нечего указывать, как я должен защищать профессора. Вспомни кубинский пляж и свое бегство.

– Ты определенно не поумнел за год, – Эрик улыбался с такой злостью, что замутило сильней, – Чарльз не сможет встать и убраться отсюда, если дела пойдут плохо.

– Прекратите, – Чарльз схватился за приборную панель. Очень хотелось сложиться пополам, прекратив муторную круговерть. – Меня сейчас стошнит, и я не собираюсь тратить энергию на ваши препирательства. Я способен позаботиться о себе. Алекс, отгони машину к южной стене. Эрик, ступай. Без разговоров.

Проклятье. Леншеру не хуже телепатов известно: несогласие и ссора нарушают внутреннюю связь. Упертый повелитель железяк, чтоб его… как ни странно, Эрик подчинился. Хмыкнул, неторопливо обогнул машину и лежащий на мостовой прилавок. Вальяжной походкой направился к зданию банка, будто там ждал фуршет в отделе кредитования, и кажется, даже засвистел французский мотивчик. Беспечность, пусть сколь угодно деланная, мигом выручила – картинка обрела четкие очертания. Залитый чем-то желтым асфальт, груды коробок, ноги бегущих в начищенных ботинках и модельных туфельках, раскрытая дамская сумочка, коричневый в крапинку гранит ступеней. Серая лужа у входа, еще две – в холле. Саладан проложил путь по трупам.

Полуразрушенный зал встретил эхом далеких криков. Выстрел, второй… звук падения.

– Полиция. Быстрее!

У него пара минут, пока Эрик преодолеет шесть пролетов. Чарльз моргнул, переключая мысленную сцепку, но успел заметить, как в центре банковского холла Эрик развел руки в стороны и поплыл вверх на чертовой волне магнетизма.

У него всегда хорошо получалось внушать панику. Напугать людей вообще легче, чем успокоить, особенно, когда они и без того трясутся от ужаса. Если б управлять Саладаном было так просто, как застрявшими в переулках и коридорах банкирами, клерками и секретаршами. С полицейскими справиться сложнее: чувство долга – одна из самых сильных человеческих эмоций. И все-таки они отступили, побежали – прочь от беснующейся стихии, от возникшего из ниоткуда спасителя в черном свитере и перепачканных известью брюках.

Они сделали все, что могли, верно? В драке мутантов люди лишние – принцип, примененный на Кубе, сработает и в банковском квартале, что скоро перестанет существовать. Ошибка. В карибской стратегии, как и на развороченной улице Большого Яблока не было ничего от наслаждения превосходством – только вынужденные меры. И все же здесь крылся чудовищный парадокс, который Чарльз опаздывал осмыслить.

Парень в форменной рубашке с нашивками сержанта несся по улице. Налетел на капот машины, свалился на асфальт. Рация болталась на кожаном ремешке, полицейский подхватил ее и заорал:

– Центральная?! Тут Магнето! Поняли меня?! Это номер четыреста двадцать дробь восемь! Братство на Манхеттене. Вызывайте всех!

Чарльз уловил еще что-то про вертолеты и пожал плечами. Времени не осталось. Капля пота потекла по щеке, он прикрыл веки и увидел белую лестницу, испещренную пятнами разрушенных предметов. «Ну и болван. Самое ценное у них всегда в подвалах. Какого черта он потащился наверх?» – в вопросе Эрика крылся ответ. Явившись за деньгами, Саладан убил охранников и вошел во вкус.

– Осторожно. Держись на расстоянии.

Бесполезный совет. Тот, за кем они пришли, стоял в боковом коридоре, за спиной – пористые куски бетона. Эрик никак не минует «аннигилятор».

Все те же потертые джинсы, рюкзак на тряпочных ремнях, смоляная челка закрывает раскосые глаза. Саладан шарахнулся в сторону, округлились темно-розовые губы.

– Ты!.. Ты меня не заберешь!

Как надо обращаться с мальчишкой, чтобы он настолько боялся? Ярость, задавленная, задвинутая на задворки сознания, плеснула, точно стакан кипятка за шиворот. Эрик погубил Саладана, погубил Элли и Лоранса – все равно что собственными руками. Безумие сотрудничать с этим человеком, уничтожающим все, к чему прикасается, быстрее и неотвратимей аннигиляции.

– Профессор, очнитесь!

Чарльз корчился в кресле, силясь сохранить контакт, и трясущий его Алекс казался слепленным из тумана миражем. Иного выхода нет. Там, в коридоре третьего этажа замерли напротив друг друга мужчина и мальчик – сила на силу. А телепат – лишь балансирующий на облаках мост.

– Ну, Чарльз, давай, – Эрик веселился. Он ощутил ожесточенный порыв прервать связь и тем не менее готовился предоставить свой разум внаем. – Милости прошу.

Звенья соединились, встраиваясь так плотно, будто и впрямь они были братьями, сиамскими близнецами, единой плотью, как той далекой ночью. Картинка обрела совершенство – он видел глазами Эрика, втягивал ноздрями запах раскаленного металла, чувствовал дрожь мускулов. Безвольная кукла сделала шаг вперед.

– Саладан, я профессор Ксавье, – низкие обертоны речи звучали привычно, точно собственные, – ты обязан пойти со мной. Ради всех нас.

Мальчик схватился за воротник клетчатой рубахи. Несчастный, загнанный в угол вундеркинд.

– Профессор, я не хотел… оно само…

– Знаю, что ты не хотел, – детское оправдание сводило с ума, – «оно» подчинило тебя. Позволь мне помочь. Откройся. Помнишь, как это делается?

Саладан попятился, замотал головой. Темные пряди хлестали по иссиня-белым щекам.

– Нет! Вы заберете меня и станете запирать! Я не псих.

– Ты болен. – Непередаваемо – стоять на этих длинных ногах, чувствуя, как свободно отзываются на каждое движение тренированные мышцы. – Я вылечу тебя. Обещай, что больше никого не тронешь, и мы уйдем отсюда в безопасное место. Под моей защитой тебя никто не коснется. Саладан, пожалуйста!

Тупик – мозг мальчишки не отзывался. Словно бьешься о гранит бордюров и мрамор ступеней.

– Вы уже предали меня! Хотели отдать Братству! Вы лжец! – Саладан отвернулся, пинком отбросил сорванную занавесь. Вскинул руку – между разведенных пальцев рождались лиловые сгустки.

– Я не лгал. Ты погибнешь, мальчик, остановись! Саладан!

Собственный крик оглушил на миг, а в следующий отдача швырнула назад, врезались в спину острые края перевернутого стола. Воронка сжирала стену, двигалась по коридору, превращая в обломки бетон. Боже мой, нет. Горячее биение жизни, всхлипы, учащенное дыхание – там люди. Несколько человек, которых он не заметил, не достал приказом убраться. Или они попросту не сумели. Чарльз вскочил, в три прыжка догнал мальчишку, прыгнул на плечи. В теле Эрика бой – забава для голодного хищника.

Воронка описала полукруг, Чарльз успел увернуться, закрывшись от уничтожающего смерча огромным куском дерева. Доска крошилась стружками, а Саладан шел дальше. Перегородка рухнула, обнажив прятавшихся людей, истошно закричала женщина. Девушка… с бантом на кружевной блузке, кареглазая, юная. Язык вихря потянулся к ней, какой-то мужчина в спецовке уборщика кинулся наперерез, и смерч всосал их обоих, выплюнув серую слякоть.

– Саладан! – зачем он зовет чудовище? Профессор Икс проиграл – очередь за Магнето. Мутное месиво, тошнота, тяжкий удар, разбитое лобовое стекло, осколки на неподвижных коленях. Приклеенный к креслу калека. Тремя этажами выше тротуара из окон летит мебель.

Картинка вновь размылась, растянулась мириадами точек. Леншер лежит на полу. Монстр метрах в десяти от него поглощает живую плоть.

– Эрик!

Убийца или нет, виновен или приговор можно смягчить, но Чарльз согласится на любые условия, лишь бы сейчас оказаться на третьем этаже. Рядом. 

Эрик распластался на животе, вытер кровь с губ, и Чарльз поднес ладонь ко рту. Кислый, медный привкус – один на двоих, и колотится слабость в висках.

– Все в порядке. Эй ты, ублюдок!

Саладан разнес хлипкое деревянное прикрытие, и тут Эрик поднял руку. Под высоким потолком, где гроздьями свисали люстры, раздался скрежет. Взмыла пыль, завизжал металл, но грохота не последовало – «аннигилятор» стер конструкцию налету.

– Что там говорил Хэнк по поводу клеточной структуры? Уточни-ка.

– Не философствуй, – Чарльз скрутил шею страху и жалости и после не мог понять, как ему удалось, – верхний ярус держится на стальных балках. Бери и…

– Да!

Необхватная балка выскочила из стены, завертелась между этажами. Скорость – как у курьерского поезда… лиловый кокон прогнулся в месте удара, раздавленный металл потек по лестнице. Следующая балка сорвалась еще стремительней, и потом они посыпались дождем. Дождь из брусьев, весом в тонны. Не представляя, как Эрику удается управлять стальным адом, Чарльз следил за буйством и отметил мгновение, когда вихрь цвета перезрелой сливы уже не справился. Захлебнулся.

Эрик стоял на вывороченной оконной раме, удерживаясь лишь чудом мутации – ни этажей, ни лестниц, ни перекрытий не существовало, банк «Трансатлантика» аннигилировался. Заголовки экстренных выпусков, вой сирен, глупый мальчишка, что пытается сопротивляться… почти незаметные сполохи умирающей воронки бередили воздух, Саладан сжался в комок, тонкая полудетская ладонь размазывала слезы.

Пустить в ход заморозку, войти в сознание Эрика, прекратив расправу. Алекс заберет Саладана, гонка начнется заново, только теперь на «вундеркинде» полсотни смертей, и счет будет расти.

– Чарльз.

Он понимал своего друга-врага-любовника с беспощадной ясностью. И знал: тот тоже понимает, и эта секунда останется с ними навсегда. Секунда, когда сдался Чарльз Ксавье, самоуверенный Профессор Икс, вновь поставивший абстрактное благо выше своих желаний. Секунда общей, никому не нужной победы. Чарльз не отозвался. Откинулся на спинку кресла. Кровь еще текла, и он машинально вытер нос, забыв о платке.

Мальчик боролся. Тело, окутанное лиловыми языками, извивалось и съеживалось. Саладан втянется в «аннигилятор», исчезнет… Чарльз щелкнул пальцами, точно в другой реальности, рисуясь перед студентками, по сравнению с прочим заморозка – сущий вздор.  Кокон застыл в хватке времени, мягко опустилась на пол худенькая фигурка.

В хаосе развороченного банка вспыхнули алые искры, потянулся шлейф дыма. Азазель ступил на растрескавшиеся плиты с таким видом, словно они расстались на светском приеме. Братство тоже сидит на полицейской волне – крайне умный вывод. В красном кулаке зажат массивный прибор, торчат провода и линзы – отлично подготовились. Азазель нагнулся над Саладаном, крутнул ручку аппарата. Надо потом показать изображение этой штуки Хэнку. Анализатор сделал забор – чего проще, если подопытный без сознания?

Одна балка все еще вращалась в пустом пространстве. Эрик приберег ее напоследок и обстругивал металл, пока направленный в пол конец не заострился узким лезвием.

– Азазель, посторонись.

Балка ринулась вниз, пригвоздив Саладана к разрушенным плитам. Финал грязен и не торжествен – ни стонов, ни воплей. Сообщество сверхчеловеков по праву может гордиться – свои ошибки мы исправляем сами.

Над крышами загудели широкие лопасти, закашляли мегафоны. Обещанные вертолеты, не иначе. Магнето задрал голову вверх, дернулся кулак с содранными костяшками.

– Не смей.

Слишком высоко, лица не разглядеть, но Чарльз представил хмурый изгиб бровей, складку у губ, сложившихся для возражений. Мировое соглашение расторгнуто:  на линии фронта «вертушки»  – и малейшая попытка их сбить...

Леншер спланировал вниз, небрежно отряхнул брюки, взялся за рукав Азазеля. Разлетелся по пепелищу рой дымно-багряных бабочек.

– Я не прощаюсь.

****

Алекс помог ему выбраться из машины возле утробно вибрирующей бетономешалки. Ко входу в дом ни пройти ни проехать, но ремонт уже начался, скоро расчистят подъезды, уберут обломки, положат асфальт. Школа попробует залатать прорехи – кроме тех, что не возьмет никакая игла.

Техника, снующие на развалинах рабочие, инженер со сметой, ожидающий хозяина одр на колесах – это все Хэнк. Идет вразвалочку, топорщатся бакенбарды, и голосит вокруг стайка учеников.

– Профессор, пруд разрыли! Где я теперь буду тонуть?

Джереми чересчур часто топили, теперь ему предстоит научиться плавать.

– Профессор, глядите, какую я сферу надула! Золотую!

Лейле надо придумать дело посущественней, не прикончив, гхм, творческий порыв.

– Профессор, а я умею седеть!

До сих пор у Обри выходили лишь жутковатые шуточки с остановкой сердца, но вдруг она способна на полное изменение облика? Он разрешит девочке седеть и даже покрываться чешуей, только бы однажды кроха не превратилась в охотно исполняющую приказы «гарпию».

– Профессор, у меня нос заживает! Чешется ужасно.

Джонни-Попрыгунчик и с повязкой завзятый хитрец. Надо свозить его к врачу в Нью-Йорк и проследить, чтобы он ничего не украл.

– Профессор, пусть она рядом со мной не седеет! Мне страшно.

Конечно, страшно, раз Питер цветом кожи слился с уцелевшей травой. Но и Доктор Куба не изобрел пилюль от страха.

– Это вам, профессор.

Элли Младшая застенчиво мнется поодаль, распускается в перепачканных землей ладошках букет полевых цветов. Девочка даже не подошла к могиле своей старшей тезки,  несколько ночей провела на ковре перед спальней Звезды, и никто не смог уговорить ее лечь спать. В возрасте Элли Чарльзу тоже казалось, будто умерший человек еще не ушел окончательно, его надо вернуть… предсказанный третий телепат?

И перекатывается над разноголосицей густой бас:

– Ребята, наш профессор не каменный. Дайте ему вздохнуть.

Хэнк вроде бы догадался. Под выпуклым синим лбом вращается давешний странный «приборчик», в отличие от цилиндра Эрика имеющий форму многоногой каракатицы.

– Не тревожьтесь, Чарльз, – важные разговоры Хэнк ведет с пиететом, – едва ли Леншер создаст эффективный, незаметный и компактный блокиратор телепатии. Экранирование  было нестойким, а мутация обожает подкидывать сюрпризы.

– Русским же удалось. – Вырванное Братством преимущество – не самый весомый повод для тревоги, и они оба это знают. Элита Эммы Фрост, тактика террора Эрика Леншера, Школа Чарльза Ксавье – вынужденные ходы, череда промахов, огонь по площадям огромной шахматной доски. Валятся, падают случайные фигурки, остается сбитый прицел. – И потом, шлем по-прежнему в их распоряжении.

– Ну, тогда мы изобретем антиблокиратор, есть кое-какие наметки. Пойдем в дом, – Хэнк могучей лапой отогнал нависшую над Чарльзом солнечную сферу, – не то они тебя на молекулы раздергают.

Древние внушали: проигранное сражение не равно проигранной войне. Вот она, моя сила – тычется головенками, тянет за пиджак, смеется, стрекочет, поет. Мне не требуется иной, Эрик. Но спасибо – за предложение.