РОМАН С КОРОНОЙ

Глава первая,

в которой Лионелю грозит крах карьеры

Сон был вроде и не страшным, но на редкость паршивым. И главное – бессмысленным. Ну что можно почерпнуть из рассматривания кровати? Если б на ней еще кто-нибудь лежал… но кровать девственно пуста. Лионель уверен, что уже где-то видел этот предмет мебели: толстые темного дерева ножки, драпировка неброской, но изысканной расцветки. Кровать так и манила к себе, что было еще более бессмысленно, поскольку капитан Личной королевской охраны отчетливо сознавал: он спит и видит сон, а стало быть, и без того уже лежит. На кровати, надо полагать. Если бездельники-братцы, уходя, не скинули его на пол. Но нет, он точно помнил, как попрощался и даже запер за ними дверь. Между тем навязчивое ложе упрямо маячило перед мысленным взором, и Лионель досадливо вздохнул. Словно бы подслушав его мысли, бог сна – может быть, Анэм, а может, и Астрап, капитан не слишком хорошо помнил, кто там ведал сновидениями у абвениатов – сменил картинку. Роскошная ткань медленно поползла вверх, обнажив нижнее покрывало. Темный провал подкроватного пространства тянул к себе неодолимо. Лионель плюнул и опустился на колени. В конце концов, во сне можно позволить себе выглядеть глупо, чай, не парад. Под кроватью было, конечно же, жутко темно, но постепенно глаза привыкли, капитан присмотрелся и заметил в самой глубине влажно мерцающий огонек. Проклиная фамильное любопытство, «Вдовью слезу», которой накануне вечером было выпито немало, и отчего-то Рокэ Алву, Савиньяк протянул руку. Пальцы сомкнулись вокруг холодного железа, что-то царапнуло ладонь. Замирая от предвкушения, как ребенок в канун дня рождения, капитан вытащил странную штуковину на свет. На его ладони лежала корона. Обыкновенная корона, ничего патетичного. Лионель каждый день видел ее на голове законного обладателя – Фердинанда Второго Оллара. Но… Чужой бы побрал все кэналлийские вина и привычку пить на ночь! Что делает под кроватью корона Талига?!

Лионель вздрогнул и проснулся. Он и в самом деле лежал на узкой кровати в собственных дворцовых апартаментах. Мундир валялся на стуле, там же стояла недопитая бутылка «Слезы». Бутылку на стуле оставил Арно, это Лионель помнил точно. Капитан запоздало подумал, что нехорошо позволять своему пятнадцатилетнему брату много пить, тем более во дворце. И хмыкнул, представив, как воспринял бы Арно некстати проснувшийся воспитательный пыл брата и сюзерена. Но до чего же дурацкий сон ему привиделся! Не хватало еще лазить под кроватями в поисках корон, дел у него других нет… Пяток заговоров, куча корреспонденции, два теньента, так некстати вчера затеявшие ссору с охраной кансильера. И это не считая, собственно, оберегания достоинства и покоя Его Величества. И Ее Величества, которая способна лишить сна сотню теньентов, сорок капитанов и даже пару-тройку маршалов, не говоря уж о корнетах! Мысль об августейшем семействе вновь напомнила о сне, и Лионель бросил взгляд на тонкие, шаткие ножки собственного ложа. М-да, как-то раз они с Марианной… капитан оборвал воспоминания об упоительном вечере, когда ему пришла в голову фантазия привести переодетую куртизанку к себе и, насвистывая, принялся одеваться.

Уже отзвонил колокол Святого Франциска, откликнулась Святая Мартина, отголосил Святой Танкред, значит, до Малого королевского выхода осталось совсем немного времени. Лионель прошествовал через пустые пока залы и галереи. Придворных еще не было, только слуги торопливо наводили порядок, пуховками сметая пыль и полируя золоченые ручки. В этот утренний час навстречу Савиньяку попался только Леонард Манрик. Со своим обычным педантизмом он вскочил на ноги раньше начальства – дабы уличить того в небрежении, подумал Лионель, приветливо кивая рыжему полковнику. Манрик с достоинством поклонился и, поджав губы, проследовал дальше. Дойдя до Коронного зала, капитан принял у кастеляна ключи и открыл дверь. Зал был чудо как красив в лучах восходящего светила, похмелье окончательно отступило под натиском хорошего настроения, и капитан, напевая почти в голос, снял с шеи ключ. Этот ключ – «главное сокровище Талига», как выразился его предшественник, – Лионелю торжественно вручили в день вступления в должность. Согласно принятому еще Франциском уложению, капитан Личной королевской охраны должен был день и ночь носить его на шее на особой серебряной цепочке. Лионель полагавший, что главное сокровище Талига – красивые женщины, воспринимал «святой» ключ как неизбежное зло. Вроде, допустим, Манриков или Штанцлера. Ключом отрывалось хранилище короны… ну и что? Подумаешь, корона! Кому она нужна? Даже самому Фердинанду не очень. Другое дело – королевство! Ну, тут при живом Вороне можно ни о чем не беспокоиться.

Капитан беспечно подбросил ключи, поймал и принялся открывать замок хранилища. За окном пели птицы, отлично смазанный замок даже не подумал скрипнуть, и вообще все было замечательно. Только короны Талига на месте не оказалось. Она исчезла.

Глава вторая,

в которой Лионель собирается арестовать Первого маршала

Спустя час начальник Личной королевской охраны, распугивая утренних прохожих, галопом мчался к особняку Первого маршала Талига. Лионель отнюдь не был уверен, что поступает правильно. Точнее, он был убежден, что большей глупости отродясь не делал. Ему удалось скрыть пропажу от кастеляна, захлопнув дверцу хранилища прямо перед его носом. Малый королевский выход прошел для Лионеля, как в тумане. Он ежесекундно втягивал голову в плечи, ожидая вопля: «А король-то голый!», после чего капитану, видимо, полагалось застрелиться, дабы смыть позор со своей и королевской Чести. Но придворные восприняли монарха без символа власти на челе как нечто само собой разумеющееся, а сам Фердинанд благожелательно улыбался собравшимся, ласково пожурил Манрика за нездоровый цвет лица и поинтересовался у Лионеля, какому святому угоднику посвящен этот день. Узнав, что сегодня удостоились канонизации Святой Август и Святая Родегонда, расцвел еще больше и тут же поздравил кансильера. Король забыл о короне! Воистину, Создатель не оставил Талиг и род Савиньяков!

По окончании Малого выхода, Лионель выбрался на дворцовое крыльцо, дабы собственным нездоровым цветом лица не перещеголять всех Манриков на свете. И тут, как на грех, ему под ноги попался младший братец. Арно выглядел как нельзя более довольным, что в любое другое время могло графа лишь порадовать, но сегодня его раздражало решительно все. И тем более дурацкий вопрос, который задал братец: не случилось ли у него чего  да не помочь ли чем?!

У него ровным счетом ничегошеньки не случилось, просто произошла катастрофа, а тут всякая мелюзга под ногами путается! Арно вообще в последнее время вел себя так, как и полагается пятнадцатилетнему мальчишке, то есть глупо, нагло и настырно, но всему ж есть предел! На днях Арно замечтался за обедом и опрокинул на старшего брата полную супницу. А потом еще и кинулся отчищать его мундир, будто бы для этого нет слуг! А при мундироспасательных действиях порвал рубашку, точно неловкая камеристка, которую из деревни взяли в приличный дом. В общем, Лионель с наслаждением прогнал виконта Сэ из дворца и помчался на конюшню.

Увидев хорошо знакомых Воронов на воротах, Савиньяк набрал в грудь побольше воздуха. Дышать он будет потом, если выживет, вестимо. Человеку, решившему сообщить Рокэ Алве о намерении обыскать его родовой особняк, дышать не нужно. Все едино – не надышишься. Но Лионель твердо вознамерился покончить жизнь самоубийством на службе королю и Талигу именно таким способом. Слишком уж кровать из сна напоминала ложе, отнюдь не каждую ночь принимавшее в объятья тело Первого маршала. Да что там! Это она и есть! Лионель хорошо помнил кровать Ворона, потому что на заре туманной юности граф Лэкдеми и маркиз Алвасете имели милую привычку заваливаться в нее в обществе разнообразных брюнеток и блондинок. Иногда даже рыжие попадались, но редко. Савиньяк старался не думать о том, за какими кошками герцогу Алва воровать корону Талига. Капитан видел перед собой монументальные ножки из темного дерева, изысканную ткань покрывала и свято верил в свой сон. Хотя бы потому, что больше никаких зацепок просто не было.

Алва только что встал и вид имел весьма помятый, что Лионеля испугало еще сильней. Только одна причина могла подвигнуть Ворона бродить с утра пораньше по гостиной в одном халате – жуткое похмелье. А, как известно от Ардоры до Холты, похмельный Ворон страшнее семи казней гальтарских. Однако старого приятеля Алва встретил весьма приветливо, то есть приветливо с его точки зрения. А именно, пробурчав нечто маловразумительное, велел Кончите подать вина в спальню. В спальню! Лионель, мысленно прощаясь с жизнью, маршальской перевязью, Марианной и братьями, поплелся вслед за хозяином.

– Рокэ, – если уж топиться, так быстро, – я намерен просить вас об услуге, – Савиньяк поперхнулся. Разве так должно разговаривать с государственными преступниками? Но кровать Алвы, с темным пологом, тяжелыми подпорками, которые даже ножками назвать было сложно, маячила перед глазами и толкала к решительным действиям. Тем более в глубине души Лионелю хотелось убедиться, что сон подло врет и Алва не крал короны. А для этого нужно было как можно скорее заглянуть под ложе Первого маршала.

– Просите, – зевнув, разрешил Ворон, – если для того чтобы вам помочь, не нужно будет никуда идти, я готов вас выслушать.

– Я желал бы… желал бы… – Савиньяк даже вспотел. Наверняка хуже не было даже тем блудливым русалкам, которых Астрап превратил в ызаргов, им хоть разговаривать не требовалось!

– Желайте скорее, – подбодрил Алва, принимая из рук Кончиты бокал «Черной крови».

– Желал бы заглянуть под вашу кровать, – выпалил капитан и услышал, как рядом охнула горничная, а за дверями спальни кашлянул Хуан.

– Да? А почему не в туалетную комнату? Или в ночной горшок? Или…

Алва мог развлекаться до возвращения Раканов на трон, поэтому Лионель решительно его прервал:

– Рокэ, поймите! Дело государственной важности!

– Даже так? Стоило Сильвестру уехать, как тут же начались дела государственной важности. Говорил же я ему, что в его возрасте тащиться за тысячу хорн, чтобы всего лишь помолиться, крайне неосмотрительно. Враги могут углядеть в паломничестве скрытый смысл, и пойдет потеха… Если уж брать отпуск, то по более важной причине. Например, любовь позвала в дали далекие… нет, плохая рифма.

Алва мечтательно прикрыл глаза, а Лионель взвыл:

– Рокэ, Чужой бы тебя полюбил, да покрепче! Я говорю: дело плохо! Очень плохо!

Герцог приоткрыл один глаз:

– А если вы пошарите под моей кроватью, дело пойдет хорошо? Ну что ж… Хуан, окажи графу такую услугу.

Лионель рассчитывал немного на другое, но выбирать не приходилось. Домоправитель, сделавшись мрачным, как истинный работорговец, подтянул штаны на коленях и полез под внушительное ложе соберано Кэналлоа. Когда капитан и Первый маршал проводили взглядом исчезнувшие под кроватью сапоги кэналлийца, Рокэ осведомился:

– Источник твоих мучений находится в моей спальне? Ты в этом уверен?

Линель вздохнул и принялся рассказывать. Впрочем, рассказывать было особо не о чем, так что, прежде чем Хуан окончательно забрался под кровать, герцог Алва стал счастливым обладателем государственной тайны.

– Украли корону, Рокэ, корону украли, – Савиньяк дернулся так, что державшая поднос с вином Кончита снова ойкнула.

– Вместе с королем?

Поглядев на Первого маршала, Лионель почувствовал себя немного отомщенным. Большего ужаса он на лице Ворона никогда не наблюдал.

– Да нет, кому он нужен…

– Лионель, а ты знаешь, что пугать меня с утра не рекомендуется даже лучшим друзьям? Даже родичам? Даже Леворукому? Я ведь могу и испугаться.

Вот сразу видно – не хочется человеку править! Не крал Алва корону, конечно, нет, глупый сон врет, как вообще можно было поверить?

Покаянные размышления Савиньяка были прерваны глухим воплем из-под кровати:

– Соберано!

Алва оборвал свой монолог и раздраженно откликнулся:

– Ну что там? Нашел корсет моей первой любовницы?

– Соберано, – в голосе Хуана, хоть и искаженном немалым кроватным весом, слышался неподдельный ужас, и Лионелю в который раз за утро захотелось себя ущипнуть. Мир положительно сходил с ума.

– Соберано, вам бы лучше самому поглядеть… там…эээ, там, в общем…

Ворон выругался и, подобрав повыше полы халата, встал на четвереньки. Узрев нижние конечности хозяина, Кончита отчего-то залилась краской. Причины смены цвета лица горничной Лионель не понял. Ноги как ноги. Подумаешь – ноги! Не задрал же Алва халат выше талии, хотя мог. Вот тут было б чему пугаться!

Алва, постояв немного на четвереньках, очевидно, сообразил, что в этой позе ничего не увидишь и, выругавшись еще раз, растянулся на ковре:

– Это урок. Никогда нельзя считать, что испытал все на свете. Всегда найдется нечто новенькое, – окончив философствовать, Рокэ сноровисто полез под собственное ложе. Савиньяк проследив, как исчезли голые пятки, переглянулся с Кончитой. Вид у горничной был полуобморочный.

– Лионель, лезьте сюда, – голос Алвы казался веселым, и капитан с готовностью хлопнулся на пол, краем глаза отметив, что кэналлийка закрыла лицо передником. Втиснувшись под кровать, Лионель благословил предков Рокэ, не только верой и правдой служивших Талигу, но и ценивших современность в ущерб старине. Попробуй-ка так залезь под парадное ложе герцогов Окделлов или герцогов Придд! Да тебя раньше пауки сожрут, или духи предков покарают. Теперь Алва и Лионель лежали голова к голове, при этом в полной темноте. Где-то рядом сопел Хуан.

– Нель, ты ее видишь?

– Кого? – и почему вопрос кажется ему тупым? Впрочем, в таком положении все глупо.

– Да вон же – блестит! Неужели не видишь?

Савиньяк присмотрелся и наконец увидел в глубине тусклый блеск металла.

– Что это?

– Думаю, она самая, – Алва веселился все больше и больше, а вот капитану внезапно захотелось оказаться под кроватью Мирабеллы Окделл –  да хоть Эсперадора! –  потому что в подкроватных недрах лежала корона!

– Рокэ, – Лионель попытался привстать, дабы вытащить из ножен шпагу, пребольно стукнулся головой, заехал Алве локтем в бок и тут опомнился, – я скажу, что не застал тебя дома. Ты уедешь через Южные ворота, никто не узнает, я ее просто положу на место…

– Талиг – замечательная страна, – Ворон усмехнулся в темноте, – Хуан, вытаскивай ее! А вам, граф, очевидно, понравилось лежать под моей кроватью, и без приказа вы не выберетесь? Наслаждайтесь, сколько хотите, только, пожалуйста, уберите вашу ногу с моей спины.

Все трое выбрались из-под ложа государственного преступника, посягнувшего на величие монархии. Рокэ Алва украл корону Талига! Немыслимо! Но Лионель уже принял решение. Ворон – его друг, а значит, если он совершил это злодеяние, на то была причина.

– Рокэ, ты бы сказал просто, а? Я б сам ее тебе дал… на время. Красть-то было зачем?

Алва, мерзавец, только хмыкнул. И кивком головы указал на предмет в руках отплевывающегося Хуана. Лионель взглянул и обмер. Это была корона, но не та! Золотая, внушительная, украшенная драгоценными камнями, в точности как корона Фердинанда, но… во-первых, корона, которую держал домоправитель, была немного меньше потерянной, во-вторых, от ободка тянулись тонкие цепочки. У символа монаршего достоинства Олларов таких украшений не наблюдалось. Корона также не могла служить символом власти кэналлийских правителей, потому как Лионель точно знал, что из-за неприязни Альбина Борраски ко всевозможным головным уборам, корон на полуострове не признавали. Вместо венца соберано носили особый меч. Догадка напрашивалась сама собой, но озвучивать ее было бы некуртуазно.

– Я передам… э-э-э… даме этот… э-э-э… предмет, – это ж надо, в пылу страсти позабыть у любовника корону! Ну, Катарина!

– Лионель, раз ты уже заподозрил меня в государственной измене, оскорблении величества, краже, прелюбодеянии, может быть, на сегодня ты исчерпаешь список моих грехов? Или мне ждать еще и подозрения в мужеложстве? Или в эсператисткой ереси? – Алва развлекался просто-таки с наслаждением. Лионель почувствовал, что цвет его щек становится насыщенней, чем у горничной. Что-то здесь определенно было не так!

Капитан взял из рук Хуана корону и принялся внимательно ее разглядывать. Эта вещь не могла принадлежать Катарине, хотя и была женской – тонкие цепочки предназначались для крепления к сложной, высокой прическе! Но на ободке короны не было золотого Леопарда, сплетенного в объятии с Драконом. Кроме дальней родственницы Савиньяка, за четыре тысячи хорн к северу от Олларии и за четыре тысячи – к югу, не было женщины, что могла б надеть корону на законных основаниях. Но Рокэ Алва не только исхитрился отыскать такую женщину и привести ее в свою спальню, но и настолько задурил ей голову, что, уходя, она забыла свою корону под его кроватью! Уважение, которое с малых лет питал Лионель к Рокэ Алва, выросло до немыслимых пределов. Капитан, стараясь сохранить остатки достоинства, поклонился, а Первый маршал хлопнулся в кресло и весело спросил:

– Так ты расскажешь мне, в чем дело?

Глава третья,

в которой Лионель домогается королевы

– Так ты расскажешь мне, в чем дело? – Алва махнул рукой, и Кончита куда-то унеслась. Должно быть, к поварихе – поведать о том, что у соберано есть ноги.

Лионель вздохнул и начал заново. С каждым словом он казался себе все большим глупцом: ну надо же, из-за какого-то сна попытаться арестовать Первого маршала! Но Ворон, видимо, придерживался другого мнения. Услыхав про ночное видение, он внезапно стал серьезным и учинил Лионелю настоящий допрос: какого цвета было покрывало, на каком расстоянии от стены находилась кровать, держал ли Савиньяк корону в руках? Отвечая на вопросы, Лионель думал, что Талиг, спору нет, страна замечательная, но уж слишком много сумасшедших здесь развелось…

– Вот что, – Алва допил вино и задумчиво погладил пальцем золотой венец, который Хуан водрузил на стол, – ты ведь можешь достать ключи от всех апартаментов во дворце?

– Рокэ! – капитан схватился за голову, начиная догадываться, что именно хочет от него главный изверг Талига. – Ты веришь в мой сон и хочешь, чтобы я залез под все кровати во дворце?

– Верю ли я, совершенно несущественно. Достаточно того, что в него веришь ты. И можешь не лазить пока под кровать Фердинанда.

– Какой в этом смысл? – Савиньяк принялся нарезать по спальне круги. – Через час – Большой королевский выход, а на завтра назначен прием посольской палаты!

– Не волнуйся, все, кого стоит опасаться, уже заметили пропажу. А остальные и исчезновение Их Величеств прозевали бы, – Ворон отставил бокал и направился в ванную комнату. Судя по тому, что его походка перестала напоминать пляску морисской танцовщицы в отставке, Лионель понял, что кто-то сегодня отправится в Закат. Воспользовавшись тем, что хозяин спальни скрылся из виду, капитан кинулся к короне с цепочками. На ободке был какой-то знак – вроде бы птица, но рассмотреть его внимательно Лионель не успел. Алва высунулся из ванной: одна щека намылена, на другой все еще колосится щетина.

– Придется тебе навестить дражайшую Катари, – сообщил он таким тоном, будто приказывал в одиночку захватить Паону, не получив при этом ни царапины.

Лионель застонал:

– Она имеет доступ к твоему телу, а не моему! Она не могла снять у меня с шеи ключ и взломать хранилище.

– Она имеет доступ не только к моему телу, но и к умам всех дураков нашей замечательной страны. Так что – к бою, генерал Савиньяк!

Лионель все еще пытался бороться:

– Все равно я не смогу осмотреть кровати в особняках всех придворных, туда у меня нет хода! А еще посольства…

Алва лихо – без зеркала! – расправился с остатками щетины и задумчиво бормотнул:

– Был у Дорака человечек…

– Рокэ, я готов залезть под кровать к гайифскому послу! И даже в кровать готов – только не посылай меня к Катарине!

Вопль не возымел ровно никакого действия. Алва лишь злорадно ухмыльнулся:

– Гайифец уже стар. Узрев тебя под боком, он и скончаться может. Мой тебе совет: пойдешь к Катарине, вспомни, что ты – Человек Чести, а не просто любитель чужих кроватей.

В дверях возникла Кончита. В руках у горничной был свежевыглаженный мундир, в который Рокэ с достоинством и облачился. Вид у Ворона сделался настолько бодрый, что Лионелю невольно стало жаль вора, кем бы он в итоге не оказался.

– Ну, я пошел?

– Иди. И вот еще что…  не проболтайся Катарине про корону.

– Уж она-то наверняка заметила, что с ее мужем что-то не так!

Ну вот, теперь нести бред начал Алва. Просто не день, а конец света!

– Про мою корону! – рявкнул Ворон. – И какой болван назначил тебя капитаном Личной охраны?

Лионель передислоцировался ближе к двери – для пущей верности – и честно ответил:

– Ты.

Дверь захлопнулась достаточно быстро для того, чтобы в голову Савиньяку не угодил метко брошенный сапог.

****

Капитан никогда не считал себя трусом, но пойти к королеве сразу было выше его сил. Для разминки Лионель решил обыскать комнаты придворных. Начал он с апартаментов кансильера, поелику оный кансильер попался ему в одной из галерей, и эта встреча показалась Савиньяку весьма и весьма подозрительной. Проходя мимо, эр Август поймал графа за пуговицу и принялся пространно рассуждать о величии династии. По словам Штанцлера выходило, что величие Олларов держится исключительно на бдительности капитана монаршей охраны. Через пять минут Лионелю захотелось прибить ярого сторонника старых обычаев, а через десять граф твердо уверился в виновности Штанцлера. Ну конечно же – украл корону, а теперь ждет удобного момента, чтобы объявить о пропаже, тем самым подорвав престиж трона!

Под кровать кансильера капитан, наученный горьким опытом ползанья в полной темноте, полез, вооружившись свечой. К сожалению, надежды Лионеля пропали втуне: ложе эра Августа выглядело в высшей степени верноподданно, если не считать за улику порядком потрепанную Эсператию. На всякий случай Лионель дотошно изучил святую книгу еретиков на предмет тайнописи и был вынужден признать провал. Подкроватные недра Манрика-старшего блистали девственной чистотой и пустотой, зато под ложем Манрика-младшего обнаружились два портрета: некой задумчивой девицы и Рокэ Алвы. Обе миниатюры были тщательным образом приклеены к днищу кровати, но даже самый пристрастный следователь Багерлее не обнаружил бы в них и следа заговора. Прикинув, не мог ли рыжий полковник таким способом пытаться навести на Первого маршала порчу, Лионель решил выбросить из головы странные пристрастия Леонарда Манрика. С порчей Ворон справится сам, а к похищенной короне этот след явно не вел. Тот же результат, вернее, его отсутствие дал осмотр кроватей Колиньяра, Придда, Рафиано и обоих Ариго… К полудню у Савиньяка кончились свечи, зато появилась уверенность в том, что, если завтра в какой-нибудь канаве обнаружат его хладный труп, братья даже не смогут отомстить за его смерть. Человек, узнавший за пару часов столько придворных секретов, долго жить просто не должен.

Выбравшись из-под последней кровати – на этот раз принадлежащей Краклу, – Лионель отправился узнавать новости. Дежурный офицер в подробностях доложил о том, что за время отсутствия начальства произошло в столице: во-первых, попытался бежать гайифский посол, однако его уже перехватили и допрашивают. Во-вторых, нашлись пропавшие год назад триста тысяч талов, отпущенных на ремонт дворцовой кровли. В третьих, герцог Алва убил на дуэли не то десять, не то двенадцать дворян… Дальше Савиньяк не слушал. Яснее ясного: Рокэ искал корону, оттого столицу и лихорадило. И лихорадило тем сильнее, чем безрезультатней были поиски.

Отстояв Большой королевский выход, где все повторилось в точности, как утром, только Штанцлер улыбался еще благостней и пакостней, граф выпил для храбрости и понесся к королеве.

Катарина Ариго возлежала в кресле умирающим лебедем – впрочем, как и всегда. Возле лебедя кудахтал придворный курятник, весьма оживившийся при виде Лионеля. Савиньяк железным голосом попросил у королевы аудиенции, всей кожей почувствовав, что завтра главным насильником угнетенной невинности в кои-то веки будет не Рокэ, а он сам. Когда курятник, шелестя юбками, выпорхнул за дверь, капитан взял быка за рога. То есть лебедя за… крылья.

– Ваше Величество уже, вероятно, осведомлены о постигшем страну несчастье?

Чужой бы побрал вечно трагический вид королевы! При ней самый жизнерадостный человек впадает в скорбный тон. Алва, наверное, носит на свидания дюжину платков!

– Увы, да, – прошелестела Катари, – несчастья наши неисчислимы.

– Я хотел бы обсудить с вами сегодняшнее, – уточнил Лионель. Он вовсе не жаждал выслушать повесть о былом возлюбленном Катари, похожем на него как две капли воды, и о том, что только жертва на алтарь Отечества помешала несчастной воссоединиться с ним.

– Что-то с детьми?! – подскочила в кресле королева. Ее глаза сейчас напоминали незабудки, размером приближавшиеся к искомой короне.

Так-так, началось. Решительно прервав стоны Катарины, капитан рявкнул:

– Дайте мне взглянуть под вашу кровать, и я уйду, – если позволить ей говорить, то все оставшееся время он будет гадать, кто же все-таки отец ее детей, и украдкой вытирать слезы. Потому что королева в своем несчастье была воистину прекрасна и невероятно трогательна! Савиньяк даже зажмурился, дабы не поддаваться на провокацию. Увы, зря – тоненький голосок все равно его настиг:

– Это новое издевательство? Что ж, вы сильный мужчина, я – слабая женщина. Как я могу вам помешать?

Лионель, стиснув зубы, кинулся в спальню королевы, торопливо зажег свечу и проделал манипуляции, за сегодняшний день надоевшие ему хуже горькой редьки. Чем бы ни обернулось дело, а лазить под кровати он точно умеет быстрее всех в этом королевстве! Правда, в тюрьме этот навык ему вряд ли понадобится…

Под ложем самой несчастной из королев лежали два предмета. Ни один из них – Леворукий просто бездельник, а его кошки и подавно! – не был короной Талига. Ну что стоит Зеленоглазому объявиться сейчас здесь и если он не желает помочь в поисках короны, то хотя б избавить оставленного Создателем капитана от созерцания чужих секретов? Савиньяк вытащил на свет шпору и благоухающую ленту. Запах, исходивший от полоски кружев, показался графу очень знакомым.

– Лиль?

Лионель вздрогнул от неожиданности. Королева стояла в дверях спальни, и в этот момент капитан понял, что вот уже пять лет держит подле нее самого привлекательного мужчину Золотых земель. Королева, сбросившая маску Беатрисы Борраска, замученной неизвестно каким Ринальди, была восхитительна, а детское прозвище графа Савиньяк звучало в ее устах просто прелестно. Капитан мужественно подавил порыв поплакаться в юбки родственницы – ведь она только того и ждет! – и поднялся на ноги.

– Моя эреа, я виноват, прошу меня простить, – Лионель, не переставая кланяться и бормотать, попятился к выходу, но его удержала нежная ручка, в которую капитан не замедлил вцепиться. – Катари, простишь ли ты меня когда-нибудь? – прошептал Савиньяк, стремительно превращаясь в очередного корнета, одуревшего от сострадания и благоговения. Нелепость собственного поведения он чувствовал тем острее, чем больше оно ему нравилось. Хотелось немедленно поубивать всех врагов этой хрупкой женщины, начав, впрочем, с самого себя.

– А вот это уже лишнее, Лиль, – королева отобрала руку и погладила Лионеля по волосам.

– Катари, помнишь, как я дергал тебя за косички? – графа несло девятым валом воспоминаний.

– Вы все меня дергали, – надула губки королева.

– О да! Ради наших детских проказ!.. Расскажи, что тебе известно, и я унесу это в могилу!.. – что именно он собрался уносить в могилу, Лионелю пока было не ясно, но чувствовалось: где-то здесь должна быть разгадка!

– Ты поцеловал меня в день моего десятилетия, – томно пробормотала Катари, – а потом уехал, я скучала…

– Это был не я! – все тем же тоном влюбленного оруженосца воскликнул Савиньяк.  – Ты путаешь меня с моим предком.

– Неважно. Ты всегда меня обижал.

Что-то нарушилось в хрупкой симфонии согласия, нужно было срочно принимать меры. Старательно вспомнив портреты первых эсператистских святых, а также Святого Алана, граф рухнул на колени, придал своему лицу выражение вроде «жизнь – Талигойе, честь – Агарису» и заголосил на самой высокой из доступных ему нот:

– Наш Великий Дом в опасности, эреа! Наши предки вопиют!.. Кровь вопиет о мщении!.. Нет прощения узурпат… ой! – почувствовав, что слишком уж вошел в роль, Лионель поспешил добавить: – Мы с тобой одной крови. Катари, отдай корону, и я твой навеки!

– Я помогу тебе, благородный эр, – кротко молвила королева, – только не вопияй… не вопий…  в общем, не ори о мщении так громко! Это мы обсудим на досуге.

Вот! Недаром Алва советовал вспомнить о своем происхождении! И эорийство на что-то сгодилось. Граф поднялся с колен и еще раз приложился к лилейной ручке.

– Я не крала корону, Лиль, и не в моей власти помочь тебе отыскать ее, ведь я всего лишь…

– Катари!

– Хорошо-хорошо. Ради Чести нашего Дома и того дела, за которое…

– Катари!

– Я постараюсь отвлечь моего супруга от мыслей о потерянном венце, – королева закатила глазки, – обещаю, он не вспомнит о нем до завтра, но ради этого мне придется принести столь великую жертву, что ты, благородный эр, должен мне пообещать…

– Я не буду убивать Ворона, – торопливо вставил Савиньяк и поспешил добавить: – это все равно бесполезно.

– Я далека от намерения… вот, погоди, – королева метнулась к прикроватному столику и шустро извлекла оттуда небольшой пузырек. – Ты сможешь вылить эту жидкость ему в вино?

– Это яд? – напрямую спросил капитан.

– Нет, – застеснялась Катари, – гляди!

С этими словами Катарина Ариго лихо сделала глоток.

– Стало быть, приворотное зелье? – выказал недюжинную проницательность Лионель.

Повелительница Талига и Северной Марагоны потупила очи и побледнела:

– Я так… я так…

– Несчастна? – догадался Савиньяк и принял снадобье из слабой руки. Ничего с Алвой не станется! Выпьет и даже не заметит. Уж наверняка, это не первое приворотное зелье, которым дамы поили Первого маршала, а результатов что-то не видно.

– Я сделаю то, что ты просишь, благородная эреа, и эта тайна умрет во мне!

– Вот и чудно, Лиль, – королева явно вознамерилась выпроводить капитана восвояси.

– Но за вечную любовь к тебе Ворона мало всего лишь задурить королю голову, – вкрадчиво прошептал Лионель, – ты могла б помочь мне советом.

– Штанцлер не крал корону, – задумчиво произнесла Катари, – он только что был у меня и тоже спрашивал. Ее не крали и Манрики…

– Да-да, и Колиньяры, и Придды, и Алва ее тоже не крал!

– Обещаю тебе подумать, – твердо молвила Катарина Ариго, и отчего-то Савиньяк ей поверил, впервые с того момента, как вошел в ее комнаты.

– Скажи-ка, Лиль, а как поживают твои братья? Миль и малыш Арно? – вопрос застал графа врасплох. Какое дело Катари до его братьев? Какое они вообще имеют отношение к пропаже короны? Но вежливость благородного эра взяла верх, и капитан весьма любезно ответил, что с его братьями все в порядке.

– Значит, малыш Арно стал совсем взрослым? А ты не слишком строг с ним?

Тьфу ты, пропасть! По какой бы причине Катари не спрашивала об Арно, нужно постараться не допускать их более близкого знакомства. Эта женщина способна превратить в патриотичный студень кого угодно.

– Не бойся за Арно, благородная эреа, – проворковал Лионель, – он получает то, что заслуживает.

Королева вновь задумчиво покачала головой. Оставалось лишь отвесить поклон и удалиться, но Катари улыбнулась столь печально, что Лионель буркнул от порога:

– Ну, что еще?

– Прошу тебя не сообщать герцогу Алва о найденном тобой под моим ложем, – стыдливо произнесла королева.

– Это про шпору-то? Не стану, клянусь. Я за равноправие полов, – заверил Савиньяк. В самом деле, если Ворон водит в свою спальню дам в коронах, то почему бы Катари не водить к себе кавалеров со шпорами?

– Ах, нет, – достойная представительница Дома Молний побледнела еще больше. По всем признакам она давно должна была лежать в обмороке, – я имею в виду ленту. Шпора принадлежит герцогу Алва, можешь убедиться сам.

– Ленту?

Насчет шпоры вопросов не возникло, Первый маршал действительно носил именно такие. Но что может быть естественней женской ленты под женской же кроватью? Что может быть в этом предосудительного? На всякий случай капитан кивнул головой, решив оставить разгадку тайны на потом. День стремительно близился к вечеру, а перспективы отыскать корону Талига столь же стремительно таяли.

Глава последняя,

в которой Лионель собирается жениться на куртизанке и устроить государственный переворот

Фонарщики успели отработать сегодняшнее жалованье, все приличные люди принялись развлекаться, а ночная стража начала обход злачных мест в поисках особо увлекшихся этим процессом. И только капитан Личной королевской охраны казался себе изгоем на этом празднике жизни. Если он не найдет корону до завтра, останется лишь вызвать Ворона на дуэль, дабы не уронить Чести рода и стать еще одним Савиньяком, свернувшим шею на ровном месте. Лионель уже принялся прикидывать, как бы ему половчее оскорбить Алву, когда обнаружил, что его собственный скакун, славившийся отличной памятью, везет седока по ежевечернему маршруту, а именно к особняку Капуль-Гизайлей. Граф внутренне возликовал и скормил лошади кусочек сахара: как ему не пришло это в голову раньше?! Марианна – единственный человек, имевший непосредственный доступ к его телу, а значит, и к ключу от хранилища! К тому же, если принять во внимание усилия Рокэ, то только ложе куртизанки, как и ложе обокраденного монарха, еще не подверглись осмотру.

Недолго думая, Лионель привязал верного скакуна к ближайшему дереву и, воспользовавшись ветвями последнего, взобрался на карниз второго этажа. Именно здесь находилась спальня Марианны, и окно – как удачно! – было открыто. Оттуда слышались характерные звуки… Ага! Тут-то он и поймает обоих разом – неверную куртизанку и ее любовника-соучастника! Охотничий азарт заставил Савиньяка сигануть с подоконника прямо в комнату. Он приземлился на ковер, выхватил шпагу, намереваясь пронзить наглеца насквозь, и остолбенел. В ворохе простынь и покрывал восседал никто иной, как его собственный брат-близнец! Из одежды на Эмиле были только сапоги и почему-то генеральская перевязь, а в руке он держал обнаженный кинжал. За его плечом Лионель увидел подобие двух агатовых блюдец, минуту назад бывших глазами государственной преступницы, которая, кстати, и не подумала прикрыться!

– Это не жизнь, а сущий Закат, – пробормотал Эмиль, вкладывая кинжал в ножны, – нигде нельзя отдохнуть от собственного семейства.

– Я вам не помешаю, – пообещал Лионель, – только заканчивайте быстрее, а то до Багерлее ехать далеко.

– Ну вот, – совершенно спокойно протянула Марианна, – в кои-то веки надеешься увидеть сцену ревности, а слышишь про эту дурацкую корону! Надоело! Господа, в самом деле, у вас дел поважнее нет?

– Сударыня, советую вам облегчить свою нечистую совесть! – общение с королевой, несомненно, дурно повлияло на капитана, ибо он никак не мог расстаться с ролью Человека Чести из плохой пьесы и начать разговаривать обычным языком.

– Что-что облегчить? – переспросила куртизанка, высовываясь из-за плеча Савиньяка-среднего почти по пояс. В другое время прелести баронессы заставили бы кровь Лионеля быстрее бежать по венам, но сейчас он был очень зол и, по правде говоря, обижен. Граф взял со столика свечу, несколько мгновений постоял над братом и их общей любовницей с видом восставшего из гроба Эктора Придда, узревшего, что потомки узурпатора и Предателя вполне себе процветают, и полез под кровать. Эмиль и Марианна невольно поджали ноги.

– Дело плохо, – капитан услышал над головой бормотание брата, – как думаешь, кого он зарежет первым?

– Может быть, Коко? Он сейчас кормит морискилл. Граф, вы слышите меня?

– Слышу, – прохрипел из-под одра греха Лионель. В его голосе злость мешалась с облегчением, ибо под кроватью баронессы нашлась куча шпор, носовых и шейных платков, даже епископская ряса, но короны там не было!

– Ладно, братец, – судя по звукам, Эмиль выбрался из постели и принялся одеваться, – у тебя был трудный день, поэтому оставляю поле боя за тобой. Постарайся провести время с толком. И – ради всех женщин мира – прекрати терзаться! Пусть кто-нибудь попробует прилепить тебе эту пропажу! Он будет иметь дело с Вороном, ну и со мной тоже.

Генерал Савиньяк распахнул окно и уже с подоконника добавил:

– А ужинать приходи домой. Сегодня жареная утка.

– Приду… Хоть поем перед казнью как следует, – отозвался Лионель. Выбираться на свет не хотелось, поэтому капитан улегся на спину, подложив под голову рясу, и глубоко задумался. Думал он о женщинах, братьях, любви, верности и дружбе. И о том, что ему надоело быть единственным Савиньяком к тридцати годам не озаботившимся продолжить род. Из скорбных размышлений его вывел мягкий голос и приподнявшееся покрывало:

– Лионель, я весьма уважаю ваши печали, но скоро придет Килеан и…

– Я его убью, – отозвался капитан.

– Это будет весьма недальновидно. Вдруг именно он что-то знает про корону?

Савиньяк быстро выбрался из-под кровати и сжал куртизанку в объятиях:

– Вы правы, сударыня. Мне самому страшно надоели поиски этой треклятой короны! Поговорим о чем-нибудь более приятном?

Марианна гортанно рассмеялась, и Лионель прижался лицом к ее роскошному бюсту. В самом деле, может же он хоть на десять минут забыть о долге? Граф втянул ноздрями привычный аромат и отпрянул, едва не взвизгнув. От Марианны пахло так же, как и от ленты под кроватью Катарины Ариго!

– Абвении! За Талиг и кровь Олларов! Да здравствует Дом Раканов и Великая Талигойя! Разрубленный на мелкие кусочки Змей! – граф сам не понимал, что он, собственно, орет, но орать хотелось, и весьма. Ладно, корона пропала, но чтоб узнать такое!..

– Что с вами, сударь? – такого многоопытная куртизанка в своей постели еще не слышала и попыталась ухватить его за локоть, но капитан пулей вылетел из вороха покрывал и, приняв вид церемониймейстера, перепутавшего титулы многочисленных казаронов, погрозил красавице пальцем:

– Их Четверо, навечно Четверо! Вперед, ребята, общиплем «гусей»! Долой узурпаторов! – Лионель набрал в грудь побольше воздуха и устало закончил: – Я вам Создатель и король, а вы мои унары.

Баронесса смотрела на него с неподдельным интересом, и Савиньяк решился на отчаянный поступок:

– Скажите, что вы знаете про корону, сударыня! И тогда я на вас женюсь.

В очах куртизанки загорелся тот огонек, который появляется в глазах заядлого охотника, выбирающего кого подстрелить:  лося или стаю рябчиков.

– Мой дорогой граф, видите ли, я честная женщина…

Лионель поперхнулся, но благоразумно промолчал.

– И, как честная женщина, должна вам сказать: я не только ничего не знаю про корону, но и знать не хочу, – твердо закончила баронесса. Она выбрала рябчиков. Точнее,  морискилл.

Капитан потянул шпагу из ножен:

– Если вас останавливает супружеский долг, то я…

Коко было жаль, но престиж Талига – жаль еще больше!

– Подумайте, дорогой мой, – куртизанка томно повела великолепными плечами, – сейчас вы в моей спальне, и у вас есть еще десять минут, после чего произойдет смена караула. А мой супруг не посещал эту комнату уже лет пять.

Савиньяк подумал и решил, что аргументы баронессы весьма и весьма весомы. Он сел на кровать и приник к сосуду греха, в просторечии именуемому губами Марианны Капуль-Гизайль. Вдоволь надышавшись компрометирующего аромата, он нечленораздельно пробормотал:

– Вступив в преступный сговор с Катариной Ариго… на почве преступной страсти… вы обманываете своих супругов, любовников и кардинала!

– При чем тут кардинал? – поразилась баронесса. – И с каких это пор страсть женщин к нарядам является преступной?

– Лента, – не сдавался Лионель, – ваша лента под кроватью этой… жертвы правящего режима. Вы потеряли ее во время совместных преступлений против короля и нравственности, – кажется, «человекочестный» тон начал понемногу уступать место человеческому, чему весьма способствовал упомянутый аромат, ну и все остальное к нему прилагающееся.

– Ох, граф! Я и Катари весьма дружны, но только на почве любви к платьям! – куртизанка с неженской силой дернула капитана за перевязь. – Только это тайна. Вы обещаете сохранить ее?

– Я вам не верю, – невнятно вымолвил Савиньяк – губы его были заняты.

– А если я вот так?..

– О!

Действия Марианны были столь впечатляющи, что Лионель мысленно согласился послать к белокурому прародителю Рокэ Алвы и чужие секреты, и чужие короны. Когда через десять минут капитан, наскоро одевшись, взобрался на подоконник, ему захотелось подсыпать ложку дегтя в бочку меда довольной любовницы:

– Я вам, уж так и быть, поверю, сударыня. Но Ворон не поверит!

Марианна лишь сверкнула белоснежными зубками.

Оба братца были дома и только что не похрюкивали от удовольствия. В самом деле, отличный ужин, вино и хорошая книга, что может быть лучше спокойного вечера в кругу семьи? Лионель впервые в жизни пожалел, что он не единственный ребенок. Братцам не было дела ни до престижа трона, ни до перспективы носить передачи в Багерлее!

– Сидите, значит? Ужинаете? Радуетесь? – с обидой вопросил капитан.

Эмиль лишь лениво отмахнулся, а вот Арно с жаром выпалил:

– Я хочу тебе помочь! Я знаю, что…

– Да что ты-то можешь знать?! – Лионель плюхнулся в кресло и с жадностью впился зубами в хорошо прожаренное утиное крылышко. Младший братец обиженно засопел:

– Ну, как хочешь! Потом еще пожа…

Речь Савиньяка-младшего была прервана воплем мажордома:

– Герцог Алва!

Несчастный мажордом не смог должным образом исполнить свой служебный долг, ибо Ворон влетел в столовую так быстро, словно был пушечным ядром, а столовая – вражеским редутом. Первый маршал окинул отдыхающее семейство взглядом, не сулившим ничего хорошего, и тоже принялся за утку. Когда он взялся за бокал, Лионель вспомнил об обещании, данном королеве:

– Рокэ, погоди-ка, – капитан опрокинул пузырек над герцогским бокалом и аккуратно закрыл крышку, – оно, наверное, вкус не испортит.

– Достойное завершение крайне интересного дня, – флегматично сказал Алва, – меня травит лучший друг. Это новая мода – подсыпать яд открыто?

– Это не яд, – Лионель устало прикрыл глаза, что помогло плохо. Судя по всему, Рокэ тоже не повезло с поисками, и перед мысленным взором капитана настырно маячили решетки государственной темницы и, что было намного страшнее,  укоризненные глаза короля. – Это приворотное зелье.

– Кажется, под кровать гайифского посла лазил я, а не ты, – возразил Ворон, внимательно поглядев на Лионеля, – я понимаю, что несчастья могут довести человека до нежданной откровенности…

– Это зелье дала мне Катари. Такова плата за ее помощь, так что перестань молоть чушь и пей, – капитан обиженно подумал: насколько все же мужчины благородней этих ветреных кокеток! Катарина и Марианна могут вести себя подобным образом, а он и Рокэ даже не сумеют им отплатить! Дворянская честь – это вам не шутки. Жаль.

– Если я это выпью, то превращусь в юного оруженосца? – Алва, видимо, сильно устал от лазанья под кроватями послов и чиновников, так как рассматривал вино на свет с весьма заинтересованным видом.

– Это вряд ли! – расхохотался Эмиль. – Но, может, скинешь годков пять – уже польза.

– И буду днем дожидаться ее взгляда, мимолетной улыбки, а по ночам писать сонеты? – не унимался маршал. – Ну что ж… делать нечего, придется пить, ибо на сегодня у меня идеи кончились. Лионель, и почему тебе не приснилось нечто более редкое в нашем благословенном граде? Кроватей здесь больше, чем государственных преступников, но преступником может оказаться каждый, – с этими словами Алва залпом выпил вино.

– Арно, – трагическим тоном прошептал Эмиль, – гляди и запоминай! Признавший собственное поражение Рокэ Алва – за такие мемуары ты прославишься в веках! До сих пор такое случалось лишь однажды. Зашли мы как-то освежиться в придорожный трактир, а там оказалась целая армия хорошеньких крестьяночек. Рокэ увидел их и сказал: «Я сдаюсь». Ох, и надолго же мы там застряли!..

Младший Савиньяк лишь благоговейно вздохнул.

– Послушайте, не могли бы вы задуматься о том, что через несколько часов лишитесь моего общества на долгие годы? А быть может, и навсегда, – капитан жестом приказал лакею принести еще вина и мрачно улыбнулся. – Давайте выпьем как следует на прощание.

– Выпить я готов. Но учти: застрелишься – достану в Закате, – Ворон уселся в кресло, на его лице было такое выражение, словно он с минуты на минуту ожидал не то появления Чужого, не то Святой Октавии. Или еще каких-либо чудес.

– Нет, это вы послушайте! – вдруг взорвался Эмиль. – Почему вы так уцепились за дурацкий сон?! Ты, Рокэ, конечно, гений, а этот балбес – мой брат и сюзерен, но от вашей затеи за хорну несет капитаном Арамоной! Если распутывать заговоры на основании снов, мы все окажемся в Багерлее. И вообще однажды Нелю приснилась Мирабелла Окделлская, и ему этот сон очень понравился. Так что же, теперь я должен на этом основании объявить брата недееспособным и присвоить себе графский титул?

– Ничего ты не понимаешь! – обиделся Лионель. – Корона лежит под чей-то кроватью, мне бы только вспомнить, под чьей именно! А!

Капитан вскочил и забегал по столовой, поминутно натыкаясь на мебель. Братцы привычно подобрали ноги, замечтавшийся Алва не успел и был наказан за это отдавленными пальцами. Впрочем, Лионелю тоже досталось, и, пребольно стукнувшись об угол буфета, он смог остановиться и сформулировать свою мысль:

– Рокэ, придется тебе стать королем. Это наш единственный выход, – твердо промолвил Савиньяк. – Мы осмотрели все кровати, не так ли? Кроме королевской! Значит, корону украл Фердинанд. Больше некому, понимаете?

Арно сдавлено охнул, Эмиль выругался, Рокэ зевнул.

– Но если Алва станет королем, то корону все равно нужно будет найти, – резонно возразил средний братец.

– А вот и нет! Для коронации можно заказать новую. Если все делать быстро, то мы успеем до завтрашнего королевского выхода. Эмиль, поезжай в казармы. Арно, ты останешься здесь  – и чтоб носу не показывал из дому!

Капитан чувствовал, что у него открылось второе дыхание. Все сходится! И очень удачно для Талига.

– Хм. Лионель, не забудь, что для поддержания преемственности власти я должен буду казнить тебя за переворот, – Алва продолжал витать в облаках. Похоже, только этим и объяснялось то, что он пока не убил дерзнувшего вслух сказать подобную ересь.

– Я согласен. Можешь меня четвертовать, главное – не опозориться.

– Потомки тебя не забудут, но еще есть время. До завтрашнего утра, – Рокэ мечтательно покачал головой.

– Это невыносимо! – заорал Эмиль. – Вы оба рехнулись. Алва, у тебя такой вид, будто ты проглотил лягушку и ждешь, когда она превратится в твоем желудке во «Фрошзигер»!

– Ничего подобного, – с достоинством возразил Ворон, – я просто жду, когда подействует зелье.

– Оно уже подействовало! На твои мозги. Все! – Савиньяк-средний зашагал к двери. – Когда нужно будет кого-нибудь убить или арестовать, позовете. А эту дурь я слушать не намерен.

Подумав немного, Арно двинулся вслед за Эмилем, но у самой двери его остановил оклик герцога:

– Виконт Сэ, вы прошлой ночью видели своего брата последним. Вы ничего не заметили подозрительного?

Арно залился краской и уставился в пол. На взгляд Лионеля, младший братец слишком уж благоговел перед Первым маршалом. Что ж, в его возрасте это естественно, но нужно иногда и меру знать.

– Н-нет, монсеньор, – наконец выдавил несчастный виконт.

– Рокэ, ну что может запомнить подвыпивший юнец? Мы только зря время тратим. Марш спать, малявка!

Арно Сэ сверкнул глазами и выскочил из столовой, а капитан повернулся к маршалу:

– Может, объявишь войну Гайифе? – с безнадежным вздохом предложил Савиньяк.

– В качестве расплаты за то, что моя любовница изменяет мне с твоей?

– Ты это знаешь? Но они же там платья меряют! – поразился капитан.

– Запомни, Лионель, – Ворон все так же задумчиво поднял вверх указательный палец, – если ты поверил женщине, то следующий, кому ты поверишь, будет зеленоглазым и белобрысым обожателем кошек. Хотя… можно попробовать предложить им продемонстрировать чистоту, так сказать, их намерений и поступков. Пусть померяют свои платья в нашем присутствии. Что скажешь?

– Скажу, что ты невыносимо легкомысленное чудовище, – обиделся Лионель, хотя перспектива подобного представления живо его заинтересовала, – мы не нашли корону, меня ждет позор, а тебе придется искать нового капитана Личной охраны, да и кардинал вот-вот вернется…

– До завтра! – Алва вскочил с кресла так стремительно, что капитан испугался. Маршал понесся к двери, а Савиньяк лишь тоскливо вопросил:

– Куда это ты?

– К Ее Величеству. Кажется, начало действовать.

Ворон умчался, а Лионель допил вино и досадливо сплюнул. Все было хуже некуда.

Посидев в кресле еще немного, капитан смежил веки и попытался добросовестно подремать. Если завтра его арестуют, то лучше предстать перед палачами выспавшимся и бодрым. Стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором замаячила проклятая кровать и сон повторился в мельчайших подробностях, только на этот раз Лионель успел заметить одну характерную деталь…

Граф проснулся от такого вопля, что, издай он его вслух, соседи бы точно решили, что свершилось нечто ужасное: то ли переворот, то ли незапланированное пришествие Создателя. Вскочив на ноги, капитан промчался по коридорам родового особняка и ворвался в спальню младшего брата. Арно в кровати не было, но местонахождение виконта Сэ интересовало Лионеля меньше всего. Нырнув под кровать, для скорости без свечки, капитан принялся ощупывать пол. Рука наткнулась на что-то мягкое, и граф вторично за сутки приложился затылком о днище, потому что рядом в темноте раздался хорошо знакомый ему голос. Правда, так тоненько и жалобно Арно последний раз пищал лет эдак в шесть.

– Олененок, как ты мог? – только и сумел пробормотать Лионель. Он нашарил чужую ладонь, и тут же его собственные пальцы сомкнулись на острых гранях. Для верности ощупав предмет, капитан убедился, что тот и в самом деле является короной. Во рту стало так горько, словно он выпил бочку катарининого зелья.

– Нель, прости меня, пожалуйста. Я хотел отдать ее тебе, когда ты проснешься, – братец, кажется, шмыгал носом. – Хочешь – убей меня. Хочешь – выпори.

– Зачем тебе это было нужно?! – заорал Лионель, забыв, что под кроватью обычно бывает энное количество пыли. За вздох полной грудью он тут же был наказан жестоким чихом.

– Я хотел… хотел, чтобы ты перестал кричать на меня, чтобы ты понял: я уже взрослый, – торопливо сказал Арно, – я ведь предложил тебе помощь, а ты меня прогнал… как всегда, – и, мужественно скрипнув зубами, достойный представитель рода Савиньяк твердо добавил: – Я виноват.

Нашарив в кромешной тьме вихрастую голову, капитан сгреб в горсть мягкие пряди и коротко чмокнул брата куда-то в макушку. Арно вновь всхлипнул.

– Вылезаем, – бодро приказал Лионель.

Через минуту капитан уже был на крыльце, но сесть в седло немедля ему помешал влетевший во двор гонец:

– Эстафета от Первого маршала Талига! – заорал вестник и, сунув графу в руки небольшой конверт, поднял лошадь на дыбы. Гонец умчался прочь, а капитан быстро вскрыл печать. Записка была весьма лаконичной:

Спроси Арно. Он знает.

Р.

Не успел Лионель подивиться проницательности лучшего друга, как кто-то дернул его за рукав и нежный голосок пропел в самое ухо:

– Граф, поклянитесь Честью сохранить сие в тайне.

– Честью – всегда пожалуйста, – откликнулся Савиньяк, и в ту же секунду в ладонь ему легло надушенное письмецо, а таинственная вестница испарилась раньше, чем Лионель обернулся.

Лиль, благодарю тебя! Все вышло чудесно, я очень счастлива сейчас и хочу, чтобы ты тоже был счастлив. Интересующую тебя вещь взял твой младший брат. Пожалуйста, не будь с ним суров.

Под письмецом стоял вензель, видимо, по мнению Катарины, символизирующий любовь и дружбу. А может быть, даже желание не плести интриг хотя бы до завтрашнего вечера.

У него лучшие на свете друзья! Лучшие на свете братья! Лучшая в мире любовница! И вообще жизнь чудесна, но сам он редкостный болван. С такими мыслями капитан Личной королевской охраны галопом несся по дворцу Фердинанда Оллара. Солнце вставало над городом, радостно пели птицы, а под камзолом Лионеля возле самого сердца пристроилась вновь обретенная корона Талига. Пробегая мимо портрета усопшей, слава Создателю, королевы Алисы, граф услышал удары колокола Святого Франциска. Время поджимало, но капитан замер как вкопанный. На голове дриксенской «гусыни» красовалась та самая корона, которую прошлым утром Хуан извлек из-под ложа Первого маршала! Свисали золотые цепочки, грозно расправлял крылья геральдический Лебедь, сплетенный в объятии с Победителем Дракона. Какой ужас, успел подумать Лионель и помчался дальше. Мрачную тайну Ворона он был намерен унести с собой в могилу.

Уже вовсю голосила Святая Мартина, когда капитан повернул ключ в замке и положил корону на место, только для того, чтобы через минуту в присутствии кастеляна торжественно водрузить венец на черно-белую подушечку и направиться в опочивальню так ничего и не узнавшего монарха. Печатая шаг по коридорам, слыша за спиной мерный топот дежурных гвардейцев, он улыбался. И думал, что, несмотря на занятость, позавтракает сегодня вместе с Арно, но пусть тот только попробует еще раз!..

Эпилог,

который был бы весьма интересен капитану Арнольду Арамоне

Очень далеко от Олларии, на цветущем острове, где никогда не бывает зимы и живут лучшие на свете моряки, темноволосый юноша сбежал по сходням только что вошедшего в порт корабля. В руке он держал письмо, в котором было сказано следующее:

Берто, здравствуй!

Наша затея удалась, получилось ужасно весело! Видел бы ты все это! Самым трудным оказалось достать дубликат ключей, но супница подвернулась очень кстати! Меня не наказали, но стыдно мне до сих пор. Во-первых, Лионель все-таки догадался, и твой дядя тоже все понял. А во-вторых, я сам едва не сознался, так мне было жаль Неля и стыдно перед господином Первым маршалом. Слушай, Берто, в следующий раз мы проучим людей посторонних, хорошо? Каких-нибудь мерзавцев, их везде полно. Правда, братья были милы со мной ровно один день, а теперь опять ворчат и грозятся выпороть, но перестали считать несмышленышем и даже иногда советуются. Вот вчера Нель спросил, какой ему надеть колет – вишневый или багряный? Я сказал, что он в любом колете понравится новому гайифскому послу. Кажется, он обиделся. Зато твой дядя рассказал мне такую историю! Правда, он просил никому об этом не говорить, только, думаю, королева Алиса все равно ведь умерла… представляешь, Берто, твой дядя, когда был нашим ровесником, украл корону «гусыни» и спрятал ее под кроватью своего батюшки. Герцог Рокэ сказал, был жуткий переполох, но венец так и не нашли. Твой дядя про свою шалость попросту забыл, а слуги потом объяснили ему, что нарочно не трогали корону, когда вытирали пыль. Думали, может, соберано она для чего-то нужна именно под кроватью. Жаль, что не мы первые придумали такое, верно? Но ведь твой дядя стал Первым маршалом, может быть, и мы станем?

Будь здоров, и до встречи в Лаик!

Твой друг Арно Савиньяк, виконт Сэ