От друзей

Карта сайта

Герои: Илларий, Север

Время действия: пятая глава «Даров не возвращают».

Плечо разболелось во сне, и Илларий долго ворочался, оттягивая пробуждение. Сломанные кости в сырости срастаются плохо, твердил лекарь-имперец, да Илларий и сам понимал. Как всегда в полусне хотелось вдруг оказаться дома… ладно, где его дом? В заколоченном, похоже, навсегда родовом особняке Кастов, в гестийской цитадели, что была домом не ему – консулу Максиму, а Илларий просто подхватил упавшую консульскую бляху. И вместе с бляхой всю провинцию, не дав ей упасть, разлететься на тысячи кровавых осколков. У него получилось? Ну-ну. Консул Лонги спит в деревянной двухъярусной хижине, где после дождя по стенам течёт вода и хлюпает на полу, ливни же в Трефоле часты. И союзника, ненаглядную белобрысую гадину, с рассвета унесло к нелюдям под хвост. Если и правда к нелюдям, в разведку, Северу не поздоровится.

Война замерла, распалась на короткие стычки после долгих поисков в огромных холодных лесах. Напав на Трефолу, нелюди попробовали их на зуб, поломали несколько и отступили. Иди речь о людях, обычных врагах, Илларий думал бы: затаились, силы копят. С Инсаар не угадаешь, разума не хватает. Насилие для них способ насыщения –  когда жратва лупит тебя по зубам, что ты делаешь? Проклятье! Для того Илларий и влез в эту войну, чтобы чудовища никого больше не съели.

Он повернулся, осторожно выпростал больную руку из-под тёплой полости, похлопал по мехам справа от себя. Север ушёл давно, волчьи и медвежьи шкуры, устилавшие ложе, успели остыть. Сверху хлюпнуло, Илларий задрал голову к пологу из кожи, только на днях прибитому по его приказу, и тихо выругался. Оставаясь один, он начинал сомневаться, и это было хуже всего. Хуже протекающих крыш, беготни по оврагам и болотам, тревоги за Брендона, ссор с союзником, даже хуже опалы. Дом теней не отпускает души, но явись Максим сейчас непутёвому ученику, что бы тот услышал? Вернись в Гестию, верни своих людей по домам, начни переговоры с Кладием, пошли богатые дары его жадным любимчикам. Ты имперский консул, Илларий Каст, пусть и угодивший под суд и в немилость, тебе не место среди варваров. Сумасшедшая война с богами – не твоя война.

Илларий рывком отбросил полость, сел в развороченных мехах. Лекарь снял повязку прошлым вечером, но казалось, деревянные дощечки и навощённые для крепости обмотки никуда не делись. Мускулы почти не слушались, рука ныла от плеча до пальцев, боль отдавала в бок и под лопатку. Нелюдь подрал его серьёзно, хорошо, подох поганец! И серые уши сгнили, нанизанные на верёвку. Ненависть – вот что тут держит, а на одной ненависти далеко не уедешь. О любви он не смел и заикаться, даже лёжа в собственной постели не смел. Союз заключён от отчаянья, от того, что жизнь императорского племянника завертелась кувырком. Он и вертится, на ноги встать не может.

Илларий сунул босые ступни в мягкие войлочные сапоги – шупы, как их здешние называют. Раздвинул губы в улыбке, злой, неискренней, дражайший дядюшка её не терпел, да и союзничка передёргивало. Без Севера висеть ему на первом суку, собственные командиры повесили бы, а не они, так посланные дядей убийцы. Он и Астигат вместе влезли в самую безумную войну, какую земля видала, бросили вызов богам. Из-за сомнений бой не прекращают, да и клятва карвиров не позволит предать, хотя есть же лазейки… рыжий выползень Ристан отыскал бы выход, подлость бы подсказала. Илларию дворцовая наука тоже временами шла впрок. Оставить в Трефоле несколько отрядов для ловли нелюдей, самому рвануть в Гестию, брошенную после осады на милость голода и разрухи. Связаться с дядей, внушить ему, что судьба переменилась и у опального племянника найдётся защита. Дядюшкин страх довершит остальное, и не придётся себя на части драть.

Диска с молоточком – рабов позвать – в опочивальне владык Лонги не было. Необходимость орать, едва проснувшись, бесила больше луж на дощатом полу. Завести бронзовый диск ничего не стоит, как и полог прибить, и потребовать тёплую купальню, и приборы для разделки мяса к столу, и поприжать дикарскую простоту хотя бы вокруг себя. Сделать несуразный деревянный дворец похожим на дом. Илларий терпел неудобства молча, разве вот полог – ну, так вода же на постель лилась! И теперь сообразил, почему не гонял здешнюю прислугу, не тыкал в нос союзнику. У базилики Сарториска он понимал многое, но не всё. О своей драгоценной персоне думал, как варвар его унизит, о давно никем не тронутой заднице, о перепуганной дядюшкиной роже, об очевидных выгодах союза. И не предвидел главного: союз убил Предречную Лонгу, без малого триста лет оплот имперский. И имперского консула Каста, сына Марка, внука Великого Гая, тоже убил.

Илларий закружился по спальному покою, наступая шупами в лужи, натыкаясь на лавки. Народ валил в Трефолу толпами, ясно – где вожди и армия, там и прибыль, и спасение от врагов, от разбойничьих шаек и неурожая. Предречная мелела быстро, как притоки в засуху, зато Заречная наливалась силой, богатством, удачей. Если он решит остаться, назвать столицу лонгов домом, провинция изменится непоправимо. И сам Илларий Каст пропитается варварским духом, растворится в ласках на этом ложе из мехов, в общей драке, забудет, кто он есть и для чего заключил союз.

Он врезал кулаком по ближайшей лавке, гаркнул хрипло – прибежали. Постельный раб с чистой одеждой, раб-цирюльник с деревянной миской и принадлежностями для бритья, дюжие дворцовые прислужники с лоханью воды. Хорошо, заставил хотя бы воду для омовения горячей держать. Север мылся холодной – и на привалах, и во дворце – и дразнил неженкой. Ёжась от озноба, прижимая к груди больную руку, Илларий подставлялся под мочалку и терпел отвращение. Рабы прятали глаза, то ли боясь хозяйского гнева, то ли прикидывая, как им мыкаться в дикарском городе, выстроенном посреди чащобы.

Вымывшись и одевшись, он вышел в приёмную, опять же, деревянную, с лавками по кругу, с лужами в середине. Отстранил лекаря с целебной мазью, отыскал сухую скамью, уселся, завернувшись в плащ. Сжав зубы, велел звать просителей. Командир Второго легиона влез, расталкивая очередь: лонги не дают место для ночёвок, жалеют дрова для обогрева. За плечом командира подпрыгивал низенький трибун из Пятого: лонги забрали себе бочки с солёной бараниной, нам вонючие потроха оставили. «Врезать бы в рожу их старшому, консул, да ведь союз не позволит!» Армейские дрязги они с Севером обычно улаживали сообща, но сегодня Илларий закусил удила. Что значит «места не дают, дрова жалеют»? Вы безрукие разве, сами нарубить не в состоянии, поляну для палаток не расчистите? Вчера варварский командир плакался Северу, мол, имперцы спят в крепких палатках, а мы в протекающих шатрах. Впору посмеяться, только совсем не весело. А с мясом он пошлёт разобраться, и пусть явится глава провиантской службы Пятого, вот с кого шкуру спустить.

Следующим к нему прорвался не рив – косматый, бородатый, в длиннющей холщёвой рубахе и замызганных штанах мужик. Загудел на весь покой, не дожидаясь толмача. Морщась, Илларий вылавливал отдельные слова. Не простой дикарь к нему пожаловал – жрец. Того единственного в Трефоле, да и во всей округе, храма Инсаар, возле которого Север предал огню тело Максима. Оказалось, беженцы из Предречной, устав ночевать вповалку на площади, вышибли ворота и расположились в храме. Ужом проскользнувший в приёмную толмач-остер шепнул в ухо: в храм не одни имперцы вломились, ещё голодранцы из лесных становищ, что тоже пёрли в Трефолу, будто там мёдом намазано. Илларий обещал к обеду навестить храм, остер перевёл, а жрец всё гудел, пока его стража не вытолкала.

Потом пришлось слушать про беды беженцев, про голод и мор, цепенея от бессилия, глядеть в изъеденные нищетой лица. Армия союза вместе с обозом – сто тысяч душ с лишком, ещё тысяч десять городских, что до войны здесь жили, и в этот котёл добавились сдёрнутые побоищами поселяне речных деревень и усадьб. И каждый день прибывали охотники из племенных стоянок, купцы обеих провинций и сожжённого Астигатом Остерика, всяческие проходимцы, шлюхи и лучше не знать, кто с ними. Дети, женщины, раненые, хворые. Чем прикажете кормить эдакую прорву в краю, где землю пахать начали лишь недавно? Перед ним стоял пожилой аристократ, прежде бывавший на приёмах Максима, и монотонно рассказывал… Сыновей убили на войне, виллу разгромили варвары, увели с собой жену и дочь, сам едва спасся. Старые, тусклые глаза говорили: спасся для того, чтобы увидеть консула в логове заклятых врагов! Илларий не отвернулся, выдержал до конца и отпустил просителя, распорядившись выдать зерна и шкур для шатра.

Купцов он встретил почти с облегчением. Эти не обвиняли, не жаловались, и просьбы у них были выполнимые. Дать охрану караванам в обмен на долю в товарах, дозволить рубить лес, подтвердить звание почётных эмпориатов и даже почтить присутствием свадьбу. Будущих родичей – кудлатого, как положено, лонга, и непривычно заросшего рива – он пригласил к обеду. Копчёное мясо оказалось сносным, вино кисловатым, но сойдёт, а разговоры утешительными. Едва ли варвара и имперца, задумавших поженить детей во имя торгового договора, прельщала обещанная за смешанные свадьбы награда. Они уповали на будущие барыши, между сватами их делить проще. Купцы верили в то, в чём сомневался Илларий Каст, больше чем родич вождя дикарей, верили в союз Лонги.

Илларий ел мясо с ножа, глотал вино из надтреснутого, но всё ж стеклянного кубка. Мерзкие мысли чуть притихли, ярость забилась в угол, готовясь выпрыгнуть на союзника, когда тот явится.

****

Храм, разумеется, возвели из сосен и дубов. Разлапистый нижний ярус, странно нависающий над ним верхний, уродливые балюстрады – явная попытка изобразить творения имперских зодчих, но попытка нечестная. Ни колоннады, ни лепнины, крыша держится на толстых балках, и всюду неуместные в храме кокетливые завитушки. Защитные молитвы от нелюдей, лонгианские руны, объяснил суетливый остер-толмач, истинное святотатство. Илларий хотел огрызнуться, но смолчал. Не хватало остеров втянуть в драку с богами! Только никто, ни в Предречной, ни в Заречной, не будет с благодарностью принимать насилие и убийство в угоду тварям, прикинувшимся высшей силой. От нелюдей следует защищаться, на них следует нападать, а тем, кто лижет серые лапы, с бывшим консулом не по дороге.

Он послал передать запершимся в храме беженцам, что выгонять их не намерен. Ещё получишь камень в голову или стрелу в горло, с отщепенцев станется. Самовольные вселенцы успокоились, высунулись из пропитанных влагой окон, гадая, наверное, зачем он к ним пожаловал. Илларий велел свите остаться за оградой и вошёл во двор храма один, даже толмача прогнал. Бледное маленькое солнце повисло над дощатой верхушкой нелепого строения, ноги мёрзли в неизбежных лужах, пугал и злил буро-зелёный лес, где врагов как деревьев, без счёта. Вот он, за храмовым порогом, и тянет жадные ветви к стенам.

Посреди двора высился столб, под ним плита – каменные, надо же. На плите следы костра. Того самого, погребального. После Максима никого тут не жгли, лонги предпочитают справлять тризну в своей чащобе. Илларий отбросил промокший край плаща, присел около плиты на корточки. Ладонь положить не решился, так и сидел, не чувствуя зова, боясь окликнуть. Стылая капля мазнула по щеке, начинался дождь, в распроклятой Трефоле обычное дело. Неустроенная, страшная, каждой улицей, каждой рожей напоминающая о предательстве Трефола. Чужой город, его город. Отныне и навсегда. Дал слово, скрепил обрядом, повязал себя и всю Предречную намертво, а консул Максим молчит, не о чем ему с предателем говорить.

– Илларий!

Он не вздрогнул, просто поднял глаза. И голос узнал, конечно. Из пелены дождя к нему шёл Север: сапоги союзника увязали в грязи, куртка в пятнах, будто по болоту ползал, волосы растрепались, липнут ко лбу. Свита рядом, таращатся беженцы, не обругаешь, не потребуешь ответа. Илларий встал на ноги, подождал, пока подойдёт, остановится у плиты.

– Здесь?

– Да.

Губы Севера вымазаны синим, Илларий не сразу сообразил чем. Варварский выговор отчётлив, значит, волнуется, а в глазах тяжёлый блеск нагретого исчезнувшим солнцем железа.

– Нашли?

– Да.

– Где?

– От Медвежьего луга семь риеров на запад. Уже отправил туда отряд. Если загонят, завтра поедем.

Значит, неуловимых Инсаар обнаружили, и завтра, даст военная удача, они побеседуют. По-своему, по-людски. Илларий обогнул плиту, с которой дождь смывал и не мог смыть старую копоть, но союзник остановил, коснувшись запястья.

– Постой, а жертва? Забыл?

Илларий мотнул головой, с волос полетели брызги. Ни к чему Максиму капли крови из его пальца или зарезанная на камне курица. Он подарит мёртвому консулу серую морщинистую тушу главного нелюдя или войдёт в Дом теней. Только бы раньше не рехнуться.

Север удерживал, мешая пройти. Рука Астигата была тёплой, и сам он ярким, горячим, будто не проторчал в осеннем лесу полдня, будто не провожал умирающего брата, не объявлял войну богам.

– На вот… последние.

В ладонь посыпалось нечто мокрое, синее и мелкое. Поздние лесные ягоды, кислые, наверняка подмороженные.

– Ешь, не отравлю! – смех ошпарил живительной злостью. Точно запалили костёр, но не тот, погребальный – обычный, что на привалах разводят.

Север потянул его руку вверх, и Илларий взял губами ягоду. Покатав терпкость на языке, проглотил с усилием. Ещё один шаг от себя прежнего, в новую неизвестность.

– Я оставил беженцев в храме, – предупредил он, смаргивая дождь, – им некуда деваться.

– И правильно, – одобрил союзник, поворачиваясь к воротам и свите, – обряды отменили, чего этому сараю пустовать?

****

На потолке, верно, собралось целое озеро, но полог пока держался. Развалившись на меховом ложе, Север хлебал из кубка местное варево, то ли из овса, то ли из хмеля, и рассказывал про разведку. Чисто вымытые волосы обвивали плечи и шрамы золотой сетью, и Илларий невольно жмурился. Пил вино, вопросами почти не перебивал. Завтра они схватят нелюдей, так будет, потому что должно быть. Война покатится дальше, уже по-человечьим законам, и времени на сомнения не останется. Из-за добрых новостей они с карвиром и не поссорились, во всяком случае, не сцепились с разбегу.

В тонкой рубахе из шерсти, с голыми, бесстыже задранными коленями, Север казался отчаянней, уязвимей. Ожидание драки доводило до безумия, срывало броню, и он не прятался за грубость и шутки. Илларий поправил толстую свечу в изголовье, чтобы свет падал на ложе. Перекатился ближе, отобрал кубок, чуть сплеснув на себя. Север засмеялся, показав небритую сильную шею. Ткнул пальцем в пятно на рубахе:

– Эй, грязнуля! Не обвиняй других потом.

Илларий, сморщившись от боли, зачерпнул в горсть мягкие пряди на затылке, оттянул голову Севера назад. Глянул в тёмные, полные лесных тайн глаза, сейчас беспомощно затенённые ресницами, и брякнул вовсе не то, что собирался:

– Почему не разбудил?

– Так у тебя рука… – Север не пытался высвободиться, жёсткая дикарская шкура истончалась, наливаясь весёлым блаженством, – лекарь не…

Поцелуй в горло оборвал оправдания. Илларий помедлил, ощупывая губами нежданно нежную впадинку под челюстью, потёрся о щетину. Зверь подставляет ему шею, не боясь укуса, никакой обряд не заставит так открыться, если не доверяешь.

– Меч я держу правой, – невнятно сообщил Илларий, надеясь, что союзник его понял, а впрочем, плевать, – попробуй ещё раз… оставить меня.

– Загрызёшь?

Снова этот смешок, шальной, дразнящий. Владей он обеими руками, подмял бы Севера под себя, а пришлось просить – поцелуями в горько-сладкие от гадкого пойла губы, лёгкими, щадящими до поры поглаживаниями. Илларий застонал первым, плечо ломило от напряжения, и Север, хохотнув ему в рот, перевернулся на бок, придвинулся вплоть.

Задранные рубахи мялись между телами, Илларий тёрся о подставленные бёдра, твёрдые, тёплые, будто оживший камень, расправлял губами свежие, обнажённо-розовые шрамы на спине. Подсунул искалеченную руку Северу под голову и перестал замечать боль. Оба плыли в запахе нагретого дерева, долгих дорог, ставшей душной сырости, и капли собирались на лбу, текли по вискам. Север был тяжёлым, потным, норовил вывернуться, перехватить ласкающую ладонь, приласкать самому, и радостная злость пела в его стонах. Обошлись слюной, ибо Илларий понял – к сундуку не встанет и пойманную зверюгу не выпустит.

Просто вместить, вдавить себя в него – бьющегося в меховом облаке, по-мальчишески сжавшегося, стискивающего кулаки. Ухватить за плечо, раскачиваясь, двинуть сильнее, и Север распахнёт бёдра, никуда не денется, и рванёт низ живота опустошающий вихрь, натянется, зазвенит раскалённая нить.

Семя выплеснулось, но сцепку Илларий не ослабил, пока не остыла мутная влага, размазанная в паху Севера. Золотые прядки лезли в губы, щекотали нос, Север и не думал отстраняться, двигался на его члене, выпивая досуха. Потом, сыто выдохнув, расслабился наконец, ткнулся лицом в сгиб затёкшего локтя.

– Болит?

– Меньше.

– Ну, я спать тогда.

Не позаботившись одёрнуть рубаху, союзник растянулся на животе, хвастаясь семенем на поджарой, восхитительно красивой заднице. У постели что-то зашипело, Илларий обернулся, чувствуя, что насчёт руки поторопился, и очень. Болит, сволочь! А с потолка льёт, вон свеча погасла. В закатном свете факела у дальней стены Астигат и впрямь божество лесных краёв, распалённое, ублажённое, мускулы бугрятся на пояснице, на длинных ногах, стелется по вмятым мехам спутанная грива.

– Хватит пялиться… то есть не хватит, но… чего не спишь, Лар?

Голос глухой, самую малость томный, будто на продолжение напрашивается. Илларий положил ладонь туда, где на коже высыхали белые потёки, с оттяжкой огладил.

– Это твой дом, – нажав на «твой», сказал он, – может, тебе нравится дрыхнуть в болоте, мне – нет. И не смей исчезать, не предупредив…

– Ты мне доходчиво объяснил, – фыркнул Астигат, соизволив чуть приподняться, –  а болото… осень же, дожди, крыша и протекает. Хочешь, вели управителю заняться, мне лень. Всё едино завтра уедем, и неизвестно, когда вернёмся.

Север завозился, натянул покрывало на себя и вдруг коснулся губами ноющего запястья. Хохотнул со знакомой дерзостью, вновь поцеловал, проводя языком по выступающей вене.

– Это наш город, наш дом. Не нравится, давай переделаем, хоть крышу, хоть нужники. Или новый построим.

В глотке пересохло, и Илларий не нашёлся с ответом. Таращился в потухающие тени на стене, пока не услышал рядом ровное, спокойное дыхание. Предательство не зачеркнёшь, но кое-что исправить можно. Толпы проходимцев и беженцев приставить к делу – пусть восстанавливают разрушенное войной, здесь, в Предречной, и в Гестии, если удастся наладить поставки. Чинят дороги, мосты… за оплату жратвой. Жратву достанут купцы, нечего им даром подряды на лес и пеньку отдавать. Они уедут с рассветом, нужно распорядиться сейчас. Осторожно вытащив руку из-под щеки безмятежно спящего Севера, Илларий встал с постели. Под ногой булькнуло холодным, и он улыбнулся темноте. Бывший консул Каст своротил гору – и шарахается от камешков, переплыл море – и боится дождя. А вот вам, подавитесь! И для начала голодранцы займутся починкой виллы того старика-аристократа, что сегодня его добил.

****

Остер-толмач ещё не ложился, прибежал быстро. Управителя подняли вместе, и тот долго, недоверчиво зыркал, шевелил кустистыми бровями. Заикнулся было про совет с Астигатом, но Илларий попытки разбудить союзника пресёк. Рана приковала его к городу, Север занимался армией и разведкой, теперь они поквитаются.

– Крышу этого… вашего дворца разобрать к нелюдевой матери, – цедил Илларий, невольно подражая венценосному дядюшке, – настелить железом. Достань, где хочешь, а не то на твоё место, лонг, охотники найдутся. Поставить тёплую купальню, с бассейном, и тоже чтобы крыша железная… во Втором легионе есть умельцы, я пришлю.

Он велел остеру послать гонцов в войска, пусть собирают отряды строителей. Потрудятся на благо Лонги, свои и чужие одинаково, глядишь, драк поубавится. Управитель всё пялился, и Илларий навис над ним для внушительности.

– В нашу с вождём спальню – диск и молоток. Бронзовые.

Варвар встрепенулся, каркнул невразумительно: дескать, для чего тебе молоток, господин? Илларий запахнул плащ, прикрывавший испачканную семенем рубаху, и пояснил с достоинством:

– Нерадивых бить буду.

В опочивальню он вернулся на заре. Скоро подъём – и в путь, но согреться успеет. Лужи на полу расползлись маленькими озерцами, капли стучали по лавкам, от окна сквозило морозом. Северу без разницы, умотался и дрыхнет. Астигат перед ним тоже душу до конца не выворачивает, а много чего в той душе накопилось – с этой мыслью Илларий нырнул под покрывала. Пристроил больную руку, здоровой притянул к себе Севера, с силой обнял. Много лет назад консул Максим обмолвился: лучшие союзы заключаются теми, кому никуда друг от друга не деться. Илларий вдохнул запах прелого дерева, передёрнулся и зарылся носом в белобрысые пряди.

БЖД ehwaz

Карта сайта