|
|
|
|
|
|
Мы с тобой вдвоем на свете.
Гаснет.
Никто не ответит.
Смертный еще дышит, нужно поторопиться. Его ждут, время истекает. Бесценное время, когда он мог побыть самим собой, в который раз попытаться собрать себя по частям, вспомнить...
Воздух дрожит от пролитой крови. Они все здесь, мертвые, но дыхание смерти не помешает выжить тому, кто дрался с таким упорством. Он хотел жить, и он будет жить. Смертный это заслужил, а боль предательства... что ж, она утихнет со временем. Зачем и кому ты врешь, Страж Заката?! Такое не забывается, проживи хоть тысячу лет!
Раны смертельны, и много крови... В Кэртиане нельзя пользоваться Силой, но ради этого человека он рискнет.
Одинокий опустился на колени, осторожно приподнял умирающего и прижал к себе – так будет быстрее. У смертного черные слипшиеся от крови волосы. Рокэ Алва. Страж Заката услышал это имя в мыслях одного из мертвецов. Чужое, непонятное имя. Кайэли. Да, точно. Ледяная сила полночи, огненная пляска полудня, звенящая песнь рассвета, чарующий стон заката. Слово невообразимо древнего языка, который Одинокий давно позабыл, а имя осталось – Кайэли. Оно очень подходит смертному.
– Кайэли, – выдохнули губы, а Сила потянулась к человеку и... натолкнулась на ответ.
В бою Одинокий успел позабыть Зов, а сейчас замер в восторге и ужасе. В смертном было неуловимое, но осязаемое нечто. Что же это?!
Ладонь, привыкшая к мечу, легла на измазанный лоб, скользнула по скуле, подбородку, стирая кровавые следы. Будь благословенна Вечность! Человек мог спасти себя сам. Зная, что умирает, он воспользовался Силой, а очнувшись, не вспомнит о своем даре.
– Кто ты такой, Кайэли? – Одинокий говорил слишком тихо, и не его шепот, а магия заставила человека очнуться. Дрогнули иссиня-черные ресницы...
Страж Заката видел, как рождались и погибали миры, чувствовал, как сама основа бытия трещит по швам, как бьется на острие меча бесконечность. Но глаза, смотревшие в его лицо, заставили забыть обо всем.
– ЕЕ глаза, – откуда это беспомощное влечение, слепящая нежность? Почему у Кайэли ЕЕ глаза? Обрывки убитой сотни лет назад памяти все никак не умрут. И мучают, жалят без пощады. Синие глаза, цвета предвечернего кэртианского неба, и черные волосы.
Одинокий, не сознавая, что делает, подался вперед, крепче обнимая плечи человека.
– Я нашел тебя. – Их губы почти соприкоснулись, и тут измазанная кровью рука стиснула горло Стража Заката. В расширенных зрачках горела непреодолимая, беспощадная ненависть. – Тебя можно убить, но не победить, да, Кайэли?
Губы раненого шевельнулись:
– Где ты потерял своих кошек, Зеленоглазый?
Кошек? Откуда Кайэли знать, что он любит этих маленьких храбрых зверьков? Одинокий осторожно попытался разжать тонкие, сильные пальцы, а человек улыбнулся.
– Отпусти. Я не хочу делать тебе больно, – раненый бредит, это понятно, а что происходит с тобой? Разве в ЕЕ глазах была такая злоба, а в улыбке – упрямый вызов? Нет, та, которую ты не можешь забыть, хотя не помнишь, кто она и откуда, смотрела со смертной мукой и прощала причинивших ей боль. Кайэли не простит ничего и никого. У него синие глаза, но это ничего не значит... Отчего же ты тогда не в состоянии уйти?!
Проклятье, задерживаться дольше нельзя, он и так слишком опаздывает! А понять нужно, необходимо! Он вернется, обязательно вернется и найдет Кайэли. Но сейчас...
– Прости, – магия ударила в беззащитное перед ней сознание. Возможно, смертный, обладающий неведомой Силой, смог бы защититься в другое время, но сейчас он был слишком слаб. Одинокий бережно опустил человека на пол и, прежде чем подняться на ноги, еще раз ласково провел рукой по спутанным волосам.
Страж Заката миновал разгромленную гостиную, равнодушно перешагивая через трупы. Светлое пятно на залитом кровью ковре привлекло его внимание. Девушка лежала у стены, худенькие руки все еще сжимали кружевной платок. Тонкая багровая полоса перечеркнула горло и юную жизнь. Жестокая кара за глупость и слабость. Слишком жестокая. Вероятно, кто-то из убийц поторопился расправиться со своей сообщницей, не ведая, что через несколько мгновений умрет сам. Бессмысленная игра людей, не понимающих, что их мир обречен...
Одинокий тряхнул головой и вышел в пахнущую весной ночь. Он не может спасти всех, но Кайэли он раттонам не оставит.
– Я найду тебя. Обещаю, – шепнул он разом и шальному ветру, и оставшемуся в страшном доме человеку.
****
Он уезжает завтра, а сегодня ее похоронят. Сегодня у могильщиков вообще праздник. Вечером они побросают выпачканные землей лопаты в сарай и пойдут выпить за дураков-дворян, помирающих по три десятка в ночь. Траурная процессия уже выехала из ворот храма святой Магдалы и поползла по городу. Если повернуть коня, то он успеет ее догнать. Только не станет он этого делать. Незачем.
– Дурак, отойди с дороги! Не видишь, кто это?! – парочка подвыпивших подмастерьев поспешно вжимается в нишу. Круглые глаза, раскрытые рты... его боятся. О бойне на Винной улице уже слышал весь город. Каждый сплетник с охотой расскажет свою историю, а он, единственный выживший, не знает ничего.
– Ворон... – с придыханием восхищенного ужаса, – вот уж кому Леворукий брат! Вот ведь счастливчик!
Счастливчик... вот так. Если утро среди трупов своих несостоявшихся убийц считать удачей, то он, без сомнения, очень удачлив. А если зрелище мертвого лица той, которую ты любил, той, что любила другого и заманила тебя в ловушку, назвать счастьем, то, да, он счастлив. Невероятно. До безумия счастлив. Ведь только счастливчикам является Повелитель кошек, рубит мечом врагов и исчезает. Как в сказке. В веселенькой такой сказочке. Что на очереди? Выходцы? А может быть, Зверь Раканов?
Два часа в королевском дворце – как два часа в камере пыток. Только палачам не нужна улыбка жертвы, а придворным еще как! Шепотки за спиной, почтительные поклоны, язвительные или искренние поздравления – теперь он во веки вечные не отличит одно от другого. А сейчас он свободен и может даже зарыдать на ее могиле. Напиться в одиночку или в компании. Вызвать на дуэль еще десяток и отправить вдогонку тем, что с Винной... От того, что часть тебя умерла, мир не перевернулся, глупец. По улице на вороной лошади едет полутруп, а ему все завидуют! А ну, прочь!
...Серые стены, переулки, разбегающиеся в стороны люди, ворота городской заставы, не остановят, не посмеют... неглубокий ручей, плетеные заборы, камни столичного тракта сменяет сухая земля... стук копыт, сердце колотится нестерпимо, быстрее, быстрее... вверх на крутой холм – там пусто, там никого...
Одуревший от бешеной скачки конь укоризненно косится на хозяина. Только человеку все равно. Всадник тяжело сползает с седла и падает лицом в жесткую землю.
– Ты не смейся, но я надену другое платье. Я быстро...
– Леворукий!
– Сожалею, герцог, она умерла несколько часов назад.
– Тебя можно убить, но не победить?
Красное марево кружится в безумном танце, горло, кажется, вот-вот разорвет, а слез нет, и от этого еще больнее...
Мягкие лошадиные губы трогают плечо. Конь тихо, встревоженно всхрапывает. Все в порядке, он еще помнит, на каком свете находится. Внизу Оллария зажигает ночные огни, сколько же он здесь проторчал? В сумраке чудятся зеленые раскосые глаза.
– Я найду тебя. Обещаю.
Ты выжил, так радуйся! Любви нет, дружбы нет, ничего нет, но разве это повод сходить с ума? Не ты первый, не ты последний. До отъезда в Торку осталось несколько часов, там те, кому ты нужен. Что с того, что тебе впервые все равно? Вставай! Демон-спаситель – как, однако, нелепо звучит – вернется. Что ты ему скажешь? Что он спас труса и неудачника?
И память о ласке твердой ладони неожиданно дает силы встать и подойти к заждавшемуся коню.
****
Жарко, как жарко. Перекрученная простыня давно полетела на пол, но это не поможет.
– Родной мой, любимый... – губы, пахнущие земляникой, прохладные, нежные, скользят с подбородка на шею. Замирают там, где бьется пульс. Это неправда! Морок, ложь! Слишком часто в последние полгода ему снятся такие сны.
Легкие прикосновения... целует плечи, грудь, опускается ниже. Оказывается, от счастья тоже бывает больно! На этот раз все происходит наяву. Она здесь, нужно только обнять покрепче и не отпускать. Руки смыкаются на податливой узкой спине, губы слепо шарят по душистой бархатной коже. От нее пахнет горьким дымом и земляникой – как хорошо и как страшно. Ты не убежишь, маленькая? Скажи!
– Я не уйду. Я хочу быть с тобой, – почему в ее голосе столько тоски? Безумной, пьяной тоски.
Невесомое тело – рывком на подушки. Заглянуть в глаза – яркие, кошачьи. Он уже начал забывать, какого они цвета. Может быть, такие, как сейчас – цвета мокрой весенней травы. Неважно! Он не станет спрашивать у нее позволения, с реверансами покончено навсегда. Она сама пришла к нему. Но ей будет больно! Что ж, жизнь вообще болезненная штука, никогда не знаешь, где напорешься.
– Ты хочешь?..
– Не спрашивай, – улыбается, маленькая дрянь. Жестокой улыбкой хищника.
Закричала, забилась под ним, острые ногти вспороли кожу на пояснице. Не остановлюсь, не прощу! Не забуду... – забуду. Уже забыл, все на свете, неважно. Огненная волна бежит по позвоночнику, тяжким молотом бьет в сердце. Стройные ноги скрещиваются на спине, полустон-полувздох:
– Любимый...
Лживая кошка! Пусть другие играют в их лживые игры, он уже наигрался. Она мертва, мертва! А он жив и будет жить... без нее. Но не отпускает, притягивает к себе, впивается в губы – жестко, не по-женски. Тянет за волосы, с хриплым стоном в голосе:
– Не все ли тебе равно, смертный?
Как он мог не узнать сразу?! Сильные руки, твердые мускулы под ладонями, обветренные скулы и запах дыма. Закатная тварь, зеленоглазый демон! Ты рехнулся, только безумец возьмет мужчину, как женщину, и не заметит. Но как хорошо, будь оно проклято, как же сладко...
Золотая сеть его волос, жаркие тиски небытия. Какая разница – наяву или во сне, жизнь или смерть? Женщина, мужчина, демон... Мне это нужно, и ему – тоже. Наслаждение скручивает в тугой комок, пальцы впиваются в чужие бедра, тварь выгибается под ним, рывок – и ослепительный блеск радуги и звезд. Все.
– Кайэли... – вот он, Зеленоглазый, стоит посреди палатки, и это уже не сон. Золотая корона волос сияет в свете масляной лампы. Кто ее зажег? Хороши часовые, Леворукий шляется по лагерю, а им хоть бы хны.
Миг – и демон перед ним. Опускается на пол между раздвинутых колен, пальцы зарываются в волосы на затылке, знакомо тянут к себе. Шепчет прямо в губы:
– Ты так на нее похож, Кайэли, пожалуйста... – целует – нежно, будто боится испугать, жадно ласкает. Опрокидывает на кровать. – Я видел твой сон. Ты хочешь.
Тело разламывает истомой. Хочу, но на своих условиях, демон. Но как же сильно хочу... Сбросить его с себя очень легко, и – повторение сна: золотые волосы на подушке, чуть припухшие губы, яркие глаза. В них желание, но нет покорности. Ха, демон, будет или по-моему, или никак!
Следовало догадаться: он не уступит. Конечно, нет. Оттолкнул чужие руки и встал – все же как он красив! Безумно красив, холоден и жесток. И похож на кого-то, только не удается вспомнить на кого. Улыбается – так знакомо. Сейчас сделает вид, что ничего не произошло, и скажет, зачем пришел. Ты бы и сам так поступил. Все правильно, только бы унять колотящееся сердце...
– Я не буду говорить долго, смертный. Ты должен мне поверить. Ты уже веришь, я вижу. Вставай и идем со мной.
– Куда? В Закат? Туда я всегда успею, незачем торопиться, – сюжет для Дидериха. Как к совершенно голому молодому генералу, отдыхающему в своей палатке после ратных трудов, явился Повелитель кошек. Попытался соблазнить, а сейчас потребует душу в обмен на... что? На спасенную жизнь? На трон Гайифской империи? Или на любовь? Ха! С последним он явно промахнулся. Вон как сдвинулись прихотливо изогнутые темные брови.
– Пойми, смертный, ваш мир обречен. Не знаю, сколько отпущено Кэртиане – сто лет или десять, но тебя я хочу спасти.
Вот как? Славно, он сбежит и бросит всех: перепившихся после вчерашней драки товарищей, Фердинанда, Хуана и пятилетнюю чумазую дочку маркитантки.
– Смертный, разве ты этого не чувствуешь? Здесь все ненастоящее, все умирает, а вы воюете свои бесполезные войны! За что ты дерешься?
– Ты не поймешь, демон.
– Кэртиана уже горит, их здесь слишком много, – какие человеческие интонации у бездушного демона. Так говорят усталые проигравшие воины, видевшие очень много смертей.
– Кого «их»?
– Никого. Неважно. Ты пойдешь со мной.
Ах ты, тварь зеленоглазая! Встать одним движением – не опомнится! Так и есть. Прижать к стене широкие плечи. От него пахнет дымом... горьким дымом далеких костров.
– Я в долгу у тебя, верно. Я не забуду. Но не смей мне приказывать, понял, демон?
Может быть, клинок у шеи не испугает Леворукого, но хоть самому легче! Повелитель кошек вздернул голову, открывая беззащитное горло. В сощуренных глазах вместо злости – печаль.
– Меня можно убить, смертный. Режь, если хочешь.
– Я не хочу. Мне нужно понять, – еще умолять не хватало тварь зеленоглазую. Зачем врать? Тебе страшно, Рокэ Алва. Наверное, ты всегда это знал, с самого детства. Надвигается что-то жуткое, очень медленно и потому – неотвратимо.
– Ты поймешь потом, Кайэли. Не задавай вопросов, пойдем, – жесткая рука, рука воина, обхватывает талию, и Рокэ понимает, что все еще обнажен. Закатные твари, что стесняться того, кто лезет к тебе в голову?!
– Ты трус, демон. И меня считаешь таким же?
Зеленоглазый и тут не разозлился, лишь улыбка исказила точеные черты. За такую улыбку хочется не то убить, не то прижать к себе покрепче, чтобы боль стала чуть меньше.
– Да, я трус, наверное. Я пытался говорить со смертными – никто не хочет слушать. Однажды, очень давно, я вмешался в ваши дела. Благословенная Вечность, не дай тебе пережить того, чем все кончилось! Кайэли, я не могу спасти ваш мир, могу лишь уничтожить. Но я не хочу видеть тебя мертвым!
– Так не смотри.
– Я не затем тебя спасал...
– Лучше бы ты спас ее! Ненавижу! Убирайся, тварь!
– Опомнись, смертный! – теперь руки демона вцепились в плечи и трясут изо всех сил – не вырваться! – Послушай себя! Что тебе говорит Ветер? Что кричат Скалы? Молнии? Волны? Слушай!
Водоворот – властный, огромный, беспощадный – подхватил и понес, в глазах завертелись зеленые с золотом огни. О смерти выл Ветер, о смерти стонали Скалы, о гибели вопили Волны и гремели Молнии...
Рокэ заставил себя сбросить спасительные руки и, глядя в безбожно красивое лицо, произнес, четко выговаривая каждое слово:
– Я не пойду с тобой, демон. Здесь мой дом. А ты – прочь.
Зеленоглазый опустил голову. Помолчал мгновение, слушая что-то, ведомое одному ему, потом положил ладонь на рукоять знакомого меча.
– Тебе стоит только позвать, Кайэли. И я найду тебя везде.
****
Как называется этот проклятый трактир? «Веселый пилигрим»? Нет, «Пилигрим» был в Безье, а это «Сорок бочек». Закатные твари, куда эта бутылка все время катится? Постой-ка! В «Бочках» были желтые стены и толстый хозяин, а здесь стены вроде белые и хозяйка – пожилая вдова. Или не вдова? Вдова была в том городишке в предгорьях. Надо же, как крепко запечатали... И кинжал куда-то делся, и шпага... ну, ничего, для того и существуют столы, чтобы бить об них бутылочные горлышки. А называлось заведение вдовицы «Слава Гальтары». Милая вывеска, смелая женщина. Едва ли у нее много постояльцев – в Мон-Нуар путешественники толпами не валят. Разве всякие сумасшедшие вроде тебя. Да нет же, это он сейчас у вдовы... Вот ведь проклятье, «сейчас» это когда? К отрогам Мон-Нуар он спустился шестого Молний, а сегодня... Нет, не вспомнить. Леворукий побери эту бутылку, все время падает! Чего она падает?! Не так уж сильно он и пьян.
Леворукий... давай выпьем! Не хочешь? Что ты отворачиваешься? Не нравится на меня смотреть? Так всегда – сделаешь человеку гадость, а потом и взглянуть на него тошно. Придется потерпеть, родственничек! Никуда ты не денешься! Родичи – это до смерти.
А такие, как у тебя, демон, тем более. Не отцепятся. То от убийц их спасай, то трон подавай. Альдо, задница Всеблагого, Ракану, надо полагать, с пеленок про трон рассказывают. Корону злые узурпаторы отобрали, вот вырастешь – попробуем назад вернуть. А Гайифа и Дриксен подсобят. А с таким родичем, как Повелитель кошек! Ух, сколько наворотить можно! Да не кривись ты, родич! Я ж у тебя трон не прошу... Ничего не прошу и не просил. Кровь попросила, позвала. Родная кровь... А ты... за что? Ну за что, тварь зеленоглазая?! Не хочешь пить? Как же, третий сын кэртианского анакса Ринальди Ракан не будет пить с отродьем... проклятым отродьем. Смотри на меня, демон! Не отворачивайся!
Бутылкой – в красивое, надменное лицо – вдребезги! Зеркало! Зеркало... и осколки на полу. Герцог Алва торчит в кабаке, название которого позабыл или узнать не удосужился, лакает касеру и разговаривает с собственным отражением. Ну и плевать.
Касеры еще много, и пустых бутылок на полу – тоже. А разговаривать можно и с самим собой. Тебе больше ничего и не остается. Ты ехал на свидание к любимой и не знал, что жизнь уже кончилась. Сотни лет назад загнанный в ловушку золотоволосый эпиарх, пожелал тебе того же, что сделали с ним. Четырежды последнее отродье Раканов пройдет через незаслуженный позор, предательство и смерть. Можно ли умереть четыре раза? Глупые вопросы задаешь, отродье. Один раз ты уже умер, а добрый родственник тебя вытащил из-за черты. Сам проклял, сам и спас. Зачем только Дидерих тратил чернила на драмы? Комедии надо писать, фарсы и комедии! Зрители умрут от смеха. Он бы и сам сейчас смеялся, да что-то в горле пересохло. Где бутылка?
Он и там смеялся, в Гальтаре. В несуществующем, неживом, дышащем старым ужасом городе. Плоская вершина холма, четыре каменных меча, четыре лезвия света, огненный венец. Синева Анэма, серебро Лита, золото Астрапа, изумруды Унда. Гордись, ты имеешь полное право на древнее имя Раканов. Предки мило пошутили, а ты заплатишь чужие долги.
А зрителей у этой комедии не будет. Никто не узнает, что произошло на Винной улице, никто не видел его на том холме, никто не сможет посмотреть вблизи, как последний в роду анаксов Кэртианы умоется кровью родича, заплачет его слезами, станет корчиться от его боли. От его и от своей! За двоих! За всех. Никогда больше... никогда... никого. Хватит с него смертей! Маленькая, моя маленькая... она должна была жить! Может быть, она даже любила тебя, любила так же, как ты ее. Теперь правды не узнать.
Кончено... проклятый никому не наденет свадебный браслет, не возьмет на руки сына, никого не назовет другом. Отродье все осознало и приняло свой жребий. Ринальди Ракан был бы счастлив. Будет ли счастлив зеленоглазый демон? Нужно было полоснуть по подставленному горлу, там, в палатке. Вряд ли тварь так легко убить, но, может быть, тогда родич прикончил бы тебя на месте. Впрочем, у генерала Западной армии еще будет возможность...
– Генерал! Откройте, я к вам по делу, – стучат. Убирайтесь к кошкам! Касера еще не кончилась, ему никто не нужен. – Генерал Алва! С вами все в порядке? Да открывайте же!
Вот наглец непонятливый. Кажется, вчера он спустил одного такого с лестницы, тоже все выпить вместе напрашивался. Или это было не вчера?
– Предупреждаю, если вы не откроете, я буду вынужден взломать дверь, – уже интересней. Благо, пистолеты под рукой.
– Ломайте, если жизнь не дорога.
Ох, успел! Что за дурень этот полковник, как бишь его? Олсенберг, кажется. Не заметь ты вовремя значок штаба Первого маршала на мундире, топать сейчас полковнику к Рассветным Вратам.
– Сударь, вас учили, что двери в чужие комнаты ломать нехорошо? – Что им всем от него нужно? Почему не оставят в покое... куда опять пропала бутылка? Закатные твари...
– Почему вы не открывали?
– Что вам нужно? Выкладывайте и убирайтесь. Я, знаете ли, могу передумать и ненароком выстрелить.
– Генерал Алва, вы пьяны?
– Пьян. Вы что-то имеете против, полковник?
– Имею. Между прочим, на этот постоялый двор меня направили слухи о ваших подвигах. Вы – офицер, в такое время присяга обязывает к другому поведению...
– А какое сейчас время, позвольте узнать? Я что-то запамятовал число и месяц.
– Алва, да что с вами, в конце концов? Герцог Ноймаринен надеется на вас...
– Что приказал передать Первый маршал? И, пожалуйста, без лишних тирад о моей нравственности.
– У меня с собой пакет на ваше имя, но в таком состоянии вы приказ читать не будете!
– Вот что, сударь, запасы моего терпения вы уже исчерпали. Давайте сюда пакет. И без разговоров!
– Я не могу ослушаться приказа Первого маршала, а он требовал немедленно вручить пакет, как только я вас найду. Но за оскорбления я буду вынужден вызвать вас на дуэль. Разумеется, когда вы проспитесь.
– Сударь, – руки вроде не дрожат, но сомнительно, чтобы ты смог разобрать написанное, – помолчите-ка.
Закатные кошки! Почему болван сразу не сказал, в чем дело?! Мятеж... в Придде. Этого и следовало ожидать. Карл Борн никогда не отличался особым умом, а наслушавшись слишком чистокровных родственничков и Штанцлера, попер, как бык на пастбище.
– Что герцог Ноймаринен приказал передать на словах?
– Мятежник лично застрелил графа Арно Савиньяка и еще несколько офицеров...
Так вот. Беда уже пришла в Эпинэ, в замок с веселыми башенками. Графиня Арлетта, Лионель, Эмиль еще ничего не знают, еще ждут отца и мужа, а его уже нет. Мало ты их давил, мало! Ты размазывал сопли рукавом, а нужно было докопаться до истины. Покушение на Винной и мятеж связаны, в этом нет сомнений.
– Я буду готов через несколько минут, полковник.
Как забавно, хмель куда-то делся.
– Но я вызвал вас на поединок...
– Вы ведь недавно женились, Олсенберг? Я ничего не путаю?
– Моя женитьба вас не касается, генерал Алва! Извольте принять вызов!
– Меня касается все, что меня касается. Насколько я помню, вы владеете шпагой более чем средне. Не стоит менять любимую женщину на могилу.
– Герцог, вы...
– Можете считать меня бесчестным трусом, но о субординации советую не забывать. Спускайтесь вниз и прикажите седлать мою лошадь, если я еще ее не пропил.
Шпага под кроватью, перевязь на подоконнике, деньги за разбитое зеркало – на столе. Еще триста талов – за выбитую дверь и стекло на полу. Что сейчас в Придде? Не опоздали ли они? Если немедленно не перекрыть «коридор» на Дриксен, мятежник получит помощь – и все станет сложнее. Ты даже не подумал написать Рудольфу с дороги, мерзавец, а тебя искали! Ты вообще дурак и мерзавец, Рокэ Алва. Хорошо, не допился до того, чтобы повеситься на собственной портупее. Вот вам, не дождетесь! Себя можно сколько угодно хоронить заживо, но другие-то тут причем?! «Кэртиана горит, их здесь слишком много», – так сказал зеленоглазый родич. Слишком много серых мерзких крыс... Почему ты его не слушал?! Чья бы кровь ни текла в тебе, а докопаться до правды ты обязан. Хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя дураком перед золотоволосой тварью. И докопаешься, сколько бы веков с тех пор не миновало! Нужно лишь начать сначала...
****
Начать сначала. Легко сказать! Слишком далеко придется забраться...
– Карло, расскажи! Я не боюсь, правда.
– Клянешься, что не станешь трусить?
– Клянусь.
Брат отодвигает полог и садится на постель – тонкая тень на светлой стене.
– Я только что прочел и сам боюсь. Ну, слушай... Один человек, он был очень злой и очень гордый, захотел отомстить своим братьям и своему городу. Его оставили в страшных пещерах, где жили чудовища, а он сказал, что не хочет умирать один и...
– А за что его... в пещеры?
– Он был виноват, очень сильно виноват. Не перебивай, Росио, а то придет Хуанита и выгонит меня. Рассказать не успею.
– Все, молчу.
– Братья и жители города наказали преступника. Когда его судили, он кричал, что невиновен, но ему никто не верил. Его приговорили к смерти, – как Карлос мог об этом читать?! Ведь страшно, сил нет! Невиновного к смерти... а как же ему было страшно и плохо!..
– Все думали, что он умер в пещерах, а он – представляешь, Росио? – он выпустил оттуда чудовищ, – брат вскакивает на постель и вскидывает руки над головой. Жуткая тень мечется по высокому потолку. – Чудовища... Изначальные твари! Вот такие, смотри! У них были огромные лиловые глаза, и они ели людей живьем. Смотри, вот так!
Тень закрывает потолок, тянет к нему руки-клешни. Не спрятаться и не убежать...
Высокие своды, большой зал, люди, много людей в разноцветных одеждах. Они все его ненавидят. Ненавидят и боятся! Он враг, он чужой. Хоть кто-нибудь, пожалуйста! Никого! Я еще не жил, не любил, я так молод, пощадите! Я невиновен! Я НЕВИНОВЕН. Как же вы можете? Как ты можешь, брат?! Почему ты так смотришь? Ты рад, рад, что мне никто не верит и я скоро умру. Ты... это ты... а я дурак! Ненавижу!
– Ты мой брат по крови, так будь же ты проклят этой самой кровью и моей невиновностью до последнего своего потомка! Пусть твое последнее отродье четырежды пройдет то, что по твоей милости прохожу я! – Золотая волна волос падает на белый шелк. Как сильно жжет глаза... Это не слезы, я не заплачу! Это вы будете рыдать! – Да падут эти проклятья на твою душу, Эридани Ракан, где б она ни была...
Пляшет в воздухе зеленый шар. Я любил тебя, брат, и сейчас люблю. И поэтому ненавижу так страшно...
Не смейте до меня дотрагиваться, я сам пойду! Смотрите, ничтожества, не отводите взгляда. Я иду на смерть, а она близка, все ближе. Глядит прямо в душу лиловыми глазами чудовища. Чудовища?! Нет чудовища страшнее человека...
– Хуанита! Мэтр Рэйли! Да помогите же кто-нибудь!
Что случилось? Почему Карлос так орет? Он же весь замок перебудит! У Карло щека в крови... а почему так болят руки? Будто с кем-то дрался. Но я дома, все в порядке, никаких чудовищ нет, их придумал Карлос! И нет равнодушных, ненавидящих лиц и высокого человека с золотыми волосами. Ничего нет!
– Дор Карлито! Что с ребенком?! – вот и кормилица, сейчас начнет причитать.
– Маркиз, вы отдаете себе отчет?.. Кровь? Кто вас поранил?
– Это Рокэ... я не знаю, что случилось. Мы просто разговаривали! А он... может, он заснул, и во сне... Я пытался его удержать, но он так отбивался! Мэтр Рэйли, что с моим братом?!
– Да ничего со мной! Хуанита, перестань! Я уже не маленький.
Так это я так Карлоса ударил? Ничего себе! Карлосу уже тринадцать, а мне на Осенние Волны только шесть исполнилось. Он меня одной левой кладет! Ну, ничего, теперь бояться будет!
– Карло, тебе очень больно? Я, наверное, правда заснул, – нельзя радоваться, когда другому плохо. Они радовались, и их съели чудовища. Но этого же не было! Не было?
– Да ладно, Росио, забудь. С тобой-то все в порядке?
– Сказал же!
Ну вот, Хуанита на руки взять норовит, да еще братец вздумал по волосам гладить!
– Мэтр Рэйли, пусть меня накажут, но я должен объяснить. Я рассказывал Рокэ историю про Изначальных тварей, которую вы велели мне прочесть. Он испугался, а потом... ну, не знаю, что с ним стало, будто это не мой брат, понимаете! Рокэ, ты помнишь, что ты кричал?
А он кричал? Наверное, ругался, как возчики на черном дворе. Надо на всякий случай головой помотать.
– Он какую-то чушь нес – на непонятном языке. Я такого в жизни не слыхал! Мэтр Рэйли, надо разбудить матушку и послать за врачом.
– Еще чего! – не пойдет он к врачу. Вот только бы Хуанита его отпустила, пусть потом ловят!
– Дор Рэйли! Дор Карлито неправильно сказал. Не надо врача, это боги с ребенком говорили. Они знают, что говорить и кому. Не надо им перечить!
– Хуанита, я уже двадцать лет живу в Кэналлоа, но привыкнуть к вашим суевериям так и не могу. Какие боги, помилуйте? Ребенок испугался, такое бывает. Завтра я поговорю с госпожой герцогиней, и о вашем поведении, маркиз Алвасете, также будет доложено.
– Да докладывайте! Напугали!
– Карлос не виноват, это я!
– Фамильный нрав... Господа, я надеюсь, вы извлекли уроки из сегодняшнего случая и подумаете о своем поведении. Вопрос исчерпан?
– Мэтр Рейли, – если он не узнает, то точно не заснет, – а кто такой Эридани Ракан?
– Анакс Золотой империи, правил в конце Круга Ветра, разумеется, Гальтарской эпохи. Но вы еще слишком малы, сударь, чтобы интересоваться историей. Вам будет непонятно...
– Эридани кого-то предал? И убил?
– Скорее, это его предали и убили! Эридани – справедливый и мудрый правитель, но ему не повезло с родным братом. Ринальди Ракан был преступником, сущим чудовищем...
– Дор Рэйли, ребенку пора спать.
– Вы правы, Хуанита. Маркиз, немедленно покиньте детскую и отправляйтесь в свою постель.
Ринальди! Ринальди Ракан. Имя звучит как заклинания, какие поют Анэму и Астрапу в дни Изломов. Ему было страшно и больно, но он не сдался. Он ненавидел до конца, до смерти.
– Ринальди проклял брата? Мэтр Рэйли, что такое «отродье»?
Почему они так смотрят? И учитель, и Карлос, а Хуанита сжала крепче руки на его плечах. Что он такого сказал?
– Росио, я же не говорил тебе об Эридани, даже имени не называл!
– Маркиз, вы забили своему младшему брату голову сущей ерундой. Надеюсь, про Беатрису Борраска вы ему не рассказали? Но, если вам так интересно, сударь, завтра я вас свожу в картинную галерею. Некоторые сентьефики утверждают, что на картине, вот уже шестьсот лет принадлежащей герцогам Алва, изображен Ринальди Ракан. Этот шедевр создал Диамни Коро. Другие ученые, правда, полагают, что на полотне – Леворукий. Именно поэтому на «Пир» ополчились эсператисты. Но это суеверия...
– Дор Рэйли! На дворе ночь.
– Все, ухожу. Маркиз, следуйте за мной.
Тогда взглянуть на картину не удалось. Почему? Забылось с годами. Карло много лет нет на свете, умерли мэтр Рэйли и кормилица. А он стоит в картинной галерее принадлежащего ему замка и смотрит в зеленые глаза своего детского страха. Вот он – «Пир».
****
Камера большая, здесь вполне можно танцевать придворные танцы. «Родственничек» завел привычку навещать тебя пару раз в неделю – не соскучишься. Забавно наблюдать за господином Раканом, как он горячится, доказывает, шутит, криво улыбаясь. А потом начинает угрожать, с каждым днем все более изобретательно. Не будь эшафота и заложников, Альдо можно было бы даже пожалеть. Но стражники не понижают голоса, и ты знаешь, что происходит сейчас в Олларии. Некоторым людям власть противопоказана.
В камере нет окон, еще бы! Кто же посадит Ворона в клетку, из которой можно вылететь? Увидеть бы сейчас закат или рассвет – неважно, просто клочок неба. Глядя в бездонную вышину, легче понять то, что разум охватить не в силах. Зеленоглазый демон сказал: позови, и я услышу тебя везде. Как поймать ветер, как докричаться до безграничной Вечности? Тебе никогда не была нужна его помощь, и сейчас ты справишься сам. Просто... настало время расплатиться с долгом, иначе ты можешь не успеть.
Встать к стене, закрыть глаза, прижаться затылком к холодному камню. Представить себе его лицо, такое, каким его запомнил Диамни Коро. Вспоминать бешеного демона с мечом в руке, рубящего головы направо и налево, или задыхающуюся от страсти и нежности бестию почему-то слишком больно.
Как же жаль, что ты не увидел «Пир Вечных» ребенком! Испугался бы еще сильнее, но, может быть, понял бы что-то уже тогда. Кистью Диамни Коро водили боги. Ушедшие создатели Кэртианы, которые не знали, что потомки променяют оставленную им Силу на мелкие дрязги и большую подлость. Сила с веками переродилась и теперь может стать страшным ядом, чудовищным злом. И все же от картины невозможно было оторвать взгляд, ты и сейчас помнишь малейшие детали.
...За длинными, богато убранными столами пировали мужчины и женщины, и все они были неправдоподобно, нечеловечески хороши. Нарисованные фигуры казались живыми, сильными, наделенными чем-то, что смертным постичь не дано. Они дорожили каждым мигом веселья, потому что помнили о войне, на которую им предстояло вернуться. В левом углу стола сидел светловолосый воин, единственный, кто не пил и не смеялся. Будто бы его притащили на пир силком. Здравствуй, Ринальди, зеленоглазый демон! Я перерыл груды пыльных летописей, прошел дорогами, которые привели тебя в Закат, я даже выучил язык, на котором ты меня проклял. Но головоломка по-прежнему не желает распутываться. И все же я смогу ответить на вопрос, которого ты не задавал. Ты хочешь знать правду, демон? Хочешь...
Твои глаза не врут. В них тоска по несбывшейся мечте, по неслучившейся любви, по дому, отнятому у тебя насильно. По той – синеглазой, которую ты видел, когда целовал меня. Если ты узнаешь правду, то, может быть, вспомнишь ее или сможешь, наконец, забыть.
Я больше не виню тебя, Ринальди Ракан. Рино... так тебя звали когда-то. Я давно знаю, как это: шагнуть за край и выжить, а после уничтожить того, кто причинил тебе боль. Незаслуженную, несправедливую, бессмысленную. И все же... Рино, мы сами творим свои беды. Понял ли ты это? Я понял. Три предателя – перед каждым из них я был виноват. Ты и твое проклятье тут ни при чем. Поэтому я больше не виню тебя.
Сказать правду, я тебе благодарен, Зеленоглазый. За то, что не напоминал о долге все эти годы. За то, что научил прощать. И, Рино, я хочу тебя видеть... У меня всего одна жизнь, мне не жаль с ней расстаться, но все же хотелось бы досмотреть спектакль до конца. Времени остается так мало! А дел так много... всего не успеть, но хотелось бы... попрощаться.
Если ты меня слышишь...
****
Люди в черно-белой одежде продолжали выполнять свою работу, не замечая высокого воина с золотыми волосами до плеч. Одинокий поднялся по широкой лестнице, прошел мимо стражников с мушкетами. Он уже был в этом дворце. Сквозь новую обивку стен, новые ковры проступало прошлое – то, что не стереть. Можно перестроить все – от крыши до подвала, – но суть власти остается прежней. Кровь, смерть, слезы. Солдаты и уборщики уже смыли следы жестокой битвы, но она кипела здесь совсем недавно. Как и четыреста лет назад, Одинокий шел по галереям дворца талигойских королей, а мертвые смотрели ему в спину.
Нет, сегодня все иначе, хвала Вечности! Тогда он знал, что те, кого он успел полюбить, мертвы. А сейчас его ждал Кайэли. Все эти годы Страж Заката чувствовал: синеглазый смертный жив, – но какими же долгими были эти годы! А теперь Кайэли его позвал. Зачем? Может быть, человек смирился и понял: войну не выиграть. Может быть, устал, изверился, отчаялся. Может быть, ему нужна помощь. Кайэли упрям и горд, но жизнь жестока.
Зов вел Стража Заката из зала в зал, пока наконец не привел в большой кабинет, где на стене висел портрет человека, которого Одинокий мигом узнал. Марагонский бастард. Франциск Оллар. Под портретом стоял большой стол, заваленный бумагами, картами, заставленный подсвечниками и винными бутылками. Возле стола собралось несколько мужчин, но Одинокий видел только одного. Благословенная Вечность! Годы не изменили Кайэли. Все то же – впечатанное в сердце – юное, надменное, жесткое лицо, такое совершенное в своей хрупкости и силе, растрепанные черные волосы, отточенные жесты и синие глаза. Только теперь – ЕГО глаза, ничьи больше! И все же... смертный стал совсем другим. Так меняется сталь после огненной купели.
Боль от впившихся в ладонь ногтей привела Одинокого в чувство. Не нужно было слушать Кайэли тогда, в том временном жилище, которое смертные называют палаткой! Пусть бы он тебя возненавидел. Зато был бы счастлив! Или хотя бы спокоен. Но еще не поздно, он попробует убедить человека, если потребуется, будет повторять одно и то же тысячи раз! Или – заставит...
Светловолосый мужчина с алой перевязью через плечо что-то говорил – быстро и уверенно; Кайэли внимательно слушал. Глаза недобро щурились – привычка, которой раньше не было. Страж Заката знал, что Кайэли чувствует его присутствие, но разговор сейчас важнее. Ощутив чье-то внимание, Одинокий перевел взгляд на человека с широкой седой прядью в темных волосах. Казалось, кэртианец смотрит прямо на него. Смертные не могут видеть невидимое – но этот видел... Незнакомое, худое, пасмурное лицо. И все же знакомое. На миг представилось: он сам и этот человек – молодые, веселые – несутся наперегонки по зеленому лугу, не зная, что в мире есть беды пострашнее сломанной лодыжки. Не вспомнить, будь проклята Вечность! Не перешагнуть лиловое пламя Этерны...
Кайэли что-то сказал, остальные засмеялись, знакомый незнакомец вздрогнул и тоже улыбнулся – нить прервалась. И хорошо! Иначе бы он сотворил непоправимое: сбросил покровы Силы и вышел в круг света. Смертные его боятся – все, кроме Кайэли. Нельзя добавлять им бед, и без того хватает! Невероятно, но они смеются и верят в свою победу. И все же каждый из них за дружеским разговором ни на миг не забывает тех, кого здесь нет и уже никогда не будет. Следы кровавой бани остались не только на дворцовых плитах – они в сердцах выживших. Так было и так будет. Они верят в себя и друг друга, а жизнь коротка и уже подходит к концу, как и все в умирающей Кэртиане. Так пусть хотя бы надежда живет до последнего вздоха.
Кайэли кивнул остальным и вышел, на ходу поправляя черный плащ, надетый прямо на грязно-белую рубаху. Страж Заката скользнул следом. Смертный уверенно миновал несколько широких лестниц и галерей и распахнул высокие двери. Огромный зал, на полу обломки разбитой мебели, отметины на стенах, засохшие пятна. Снова кровь...
Кайэли прошел в глубину зала и остановился возле большого кованого кресла с украшенной странной фигурой спинкой. Приглядевшись, Одинокий заметил такие же изображения на стенах – диковинное существо с телом птицы, двумя кабаньими головами, двумя конскими и торчащими в стороны щупальцами спрута.
– Сесть тут негде. Разве что сюда, – Кайэли криво усмехнулся и показал рукой на кресло.
– Это трон, – Одинокий продолжал рассматривать странное, на редкость неприятное седалище.
– Верно. И отныне он принадлежит маленькому мальчику. Король Карл Четвертый скоро вернется в свою столицу, а я – теперь регент этой нелепой страны. Но к делу.
Кайэли сел на деревянный обломок, Страж Заката, не колеблясь, устроился рядом. Нужно ли говорить о том, что он готов помочь? Тот, кто дал раттонам бой четыреста лет назад, не просил о помощи, а Одинокий опоздал. Он не позволит этому повториться. Смертный не покажет своей слабости, но он устал, смертельно устал. Страж Заката легко коснулся плеча человека, тот – благословенная Вечность! – не отстранился.
– Кайэли...
– Оставь, демон. Не думаю, что ты так глуп, чтобы повторить свои попытки. Это было бы слишком пошло.
Одинокий засмеялся – открыто, искренне:
– Такие, как ты, никогда не меняются. Мне следовало об этом помнить. Но ты позвал меня, выходит, я тебе все-таки нужен. Ты боишься, Кайэли, причем отнюдь не за себя, и прячешь свой страх – это не менее пошло.
Резко очерченные губы сжались:
– Туше, демон. Ты мне действительно нужен. Смешно, но я не привык быть у кого-то в долгу. У меня очень мало времени...
– Я слушаю.
Смертный прикрыл глаза ладонями и тут же их отнял – еще один жест, появляющийся у тех, кто считает, что бессонные ночи – средство от всех бед. Ты дашь сожрать себя заживо, но никого не спасешь, никому не поможешь, смертный. Дай же мне спасти тебя!
– Когда-то, а точнее в 397 году Круга Ветра Гальтарской эпохи, в Кэртиане жил один человек, – Кайэли обхватил себя за плечи, тонкие пальцы впились в черное сукно. Почему он раньше не заметил, что у человека дрожат руки? Что с ним? Да проще простого – голод!
– Смертный, послушай...
– Не перебивай, демон, или Леворуким клянусь... – Кайэли прервал себя на полуслове, помолчал мгновение и, справившись с собой, заговорил вновь – медленно, с нарочитым равнодушием растягивая слова: – Этого человека звали... впрочем, его имя я назову тебе позже. Сказать по правде, он был не так уж юн, но беспечен, самонадеян и эгоистичен. И еще глуп до невозможности, – синие глаза смотрели в лицо Стража Заката, остро, холодно. – Его недостатки повредили бы лишь ему одному, но, к несчастью, этот человек был третьим сыном кэртианского анакса и умудрился напакостить очень многим. Ты знаком с нашей историей, демон?
– Я знаю, кто такие анаксы, продолжай, – Одинокий не понимал, куда клонит смертный, но ради пустяков Кайэли бы его не позвал.
– Эпиарх-наследник был весьма озабочен женскими юбками – ни одной не пропускал – и своими фанабериями. Конечно же, этим не замедлили воспользоваться. Всегда найдутся те, кому мало власти и кто не может понять, что для кого-то корона – всего лишь гнутая железка, разукрашенная самоцветами, – Кайэли невесело усмехнулся. – Эпиарху власть была не нужна. Он, хотя и был сущим дураком, любил своих братьев и заодно весь мир. И считал, что мир любит его. Разумеется, он ошибался. Старший брат эпиарха, правящий анакс Золотых Земель, был более достоин своего древнего имени – он решил убрать родича с дороги. Эпиарха обвинили в чудовищном преступлении... хотя, анакс мог бы придумать нечто менее, хм, неординарное. Например, государственную измену. Но, представь, демон: худенькая большеглазая женщина, вся в синяках – добавлю: беременная на последнем сроке, – прошла через весь город обнаженной и предстала пред очи справедливого анакса. Она обвинила эпиарха в похищении и насилии над ней. Дескать, наследник приходил к ней каждую ночь, пока она не понесла, а потом отдал ее своему псу и слугам.
Где-то в огромном дворце мерно капала вода, Страж Заката смотрел в окаменевшее лицо человека, слушал низкий, хрипловатый голос и никогда ему не было так холодно... так гнусно на душе.
– Бедная дурочка, конечно, не знала, что ее используют. Если бы она задумалась хоть на мгновение, то поняла бы: тот, кто всем сердцем любит женщину, которую обнимал на ложе, и зачатого им ребенка, не сможет спокойно смотреть на такой позор.
– Анакс...
– Ты прав, демон. Анакс был отцом ребенка Беатрисы Борраска, так звали ту женщину. Мне всегда было любопытно, как она могла жить дальше? Как она потом смотрела в глаза своему сыну? Пока я не встретил такую же... Впрочем, я отвлекся. Анаксу нужно было облить брата несмываемой грязью, он этого добился. Эпиарха предали суду. Он до последней минуты не верил в то, что с ним происходит. Будто ночной кошмар, стоит только проснуться, и ужас кончится. Он не мог понять, почему ему не верят самые близкие люди – ведь они знают его с рождения! Он не виновен, а они его ненавидят и боятся! Никто не протянул ему руку помощи. Из украшения династии он в мгновение ока превратился в грязного подонка, изгоя, врага, которого нужно убить, как бешеную собаку. Такое тяжело перенести, демон. Эпиарх сломался.
– Откуда ты знаешь, что чувствовал тот человек? Ты говоришь так, будто сам пережил все это.
Кайэли улыбнулся, расцепил замок рук на собственных предплечьях.
– Ну что ты. Моя жизнь, по сравнению с судьбой эпиарха, была очень скучной и пресной.
– Что было дальше, Кайэли? – Одинокий чувствовал: странный рассказ мучителен для человека – и хотел, чтобы тот поскорей закончил.
– Дальше все очень просто. Эпиарха приговорили к смерти, и тогда он сделал то, что обычно делают люди, бессильные перед судьбой. Сходя с ума от боли и ненависти, он проклял брата-анакса, его сообщников и его потомков. Особенно страшную кару осужденный придумал последнему в своем роду – последнему отродью старшего брата. Его не устроила обыкновенная, быстрая смерть, нет. Он хотел, чтобы родившийся через тысячу с лишним лет человек четырежды прошел через те же муки, на которые самого наследника обрек брат-предатель. Брат, которого он любил. За которого, ни на минуту не задумавшись, был готов отдать жизнь. Эпиарх владел магией, может быть, сам того не подозревая, и его проклятье исполнилось. Ринальди Ракан был бы доволен.
Одинокий вскочил на ноги. Голова закружилась, внезапно и резко, и, чтобы не упасть, он ухватился за плечо сидящего человека. Сила несла какие-то образы, что-то показывала, но он не понимал, не хотел понимать...
Смертный, словно бы не заметив его движения, продолжал говорить – спокойно, ровно:
– Сядь, демон, я еще не закончил. Ринальди – ты понял, так звали эпиарха – закрыли в Гальтарских подземельях, где, по преданию, обитали жуткие чудовища – Изначальные твари. Больше никто в Кэртиане не видел его живым, зато тварей увидали все. До сих пор существует легенда о Враге рода человеческого, спустившем чудовищ на беззащитный город. Анакс заявил, что загонит тварей обратно, спустился в катакомбы и исчез. Но твари пропали вместе с ним – просто ушли. Как ты понимаешь, демон, мне отнюдь не тысяча лет, и я не знаю, как Ринальди удалось выжить и вернуться в Кэртиану, – Кайэли поднялся с импровизированного сидения, закинул руки за голову, потянулся, словно большая кошка. – Видимо, его спасло собственное проклятье. Ринальди очень хотелось увидеть своими глазами, как невиновные будут платить за виновных и не расплатятся. Что ж, демон, смотри. Ты рад?
Лопнув, зазвенела струна, пол ушел из под ног, ощерясь, захохотало многоголовое чудище на стенах... Будь проклята Вечность! Пусть смертный скажет, что ошибся или соврал! Иначе он спалит этот дворец и этот город, спалит дотла!
Сила взломала преграду, и чужая память стала собственной.
Кайэли стоит перед великолепной картиной и смотрит на золотоволосого человека с тревожными, потерянными, злыми глазами. Это лицо и зеленые глаза Страж Заката видел тысячи раз – в тысячах зеркал.
Тонкие пальцы, украшенные сапфирами, перебирают пожелтевшие свитки, смертный всматривается в причудливую вязь забытого языка. И думает он отнюдь не о Ринальди Ракане, а о тех, ради кого осужденный эпиарх должен был драться до конца, должен был вернуться. О художнике, раз за разом переносившим на холст боль своей потери. О шестнадцатилетнем мальчишке-калеке, взвалившем на себя непосильное бремя Золотой анаксии. О юноше, чья внешность заставляла окружающих вспоминать изображения бога Анэма, и именно потому не возникло никаких подозрений. Альбин Борраска переплыл море, силой оружия добыл себе то, чего желал, а на его гербе Ласточку сменил Ворон. Кэналлийский Ворон отказался от родины, имени, веры. Но вылить по капле кровь, что текла в его жилах, он не мог. И проклятье догнало его последнего потомка.
Внезапная догадка, страшная, как смерть друга, заставила Одинокого сжать плечо человека. Страж Заката рванул ворот грязно-белой сорочки, откинул черные пряди и вытащил на свет массивный древний медальон. Кайэли даже не шелохнулся.
– Откуда он у тебя? – спросил Одинокий, уже зная ответ.
– Достался по наследству. От предков.
Только не это, благословенная Вечность... Он столько раз представлял себе, как встретится со своим прошлым, но так... Знать, что изуродовал, непоправимо искалечил жизнь человеку, которого... Чем можно расплатиться за такое?! Почему именно Кайэли?! Ты хотел подарить ему все, чем владеешь сам, хотел увидеть в синих глазах радость и... не ври себе, Страж Заката, ты хотел назвать его своим.
Не может быть... это слишком. Вспомни Зов Силы, который привел тебя в тот дом много лет назад! Есть способ проверить, и, если его догадка верна, что ж... пусть убьет. Это будет справедливо.
Одинокий взял смертного за руку, поднял ее вверх, переплетая пальцы. Прикосновение к горячей, гладкой коже заставило вздрогнуть всем телом. Ты лишил этого человека любви. Имей мужество посмотреть ему в глаза. Не можешь?! Широкий рукав черного плаща сполз вниз, обнажая запястье и багровые следы тяжелых кандалов. Ярость, простая и чистая, как первый снег, стиснула горло. Кем бы ни был тот, кто надел на Кайэли кандалы, он умрет.
Послушная хозяину Сила нанесла две небольшие ранки – тонкой струйкой потекла кровь. Его кровь и кровь Кайэли. Сейчас он все узнает. Падает в Вечность секунда, другая... Четырехцветный венец охватывает соединенные запястья... Теперь ты знаешь.
Страж Заката поднял голову и посмотрел в точеное лицо, – так похожее на его собственное, – как он раньше этого не видел?! На заострившихся скулах ходили желваки, а в синих глазах не было ничего – ни торжества, ни боли.
– Я не хотел этого, демон. Только отдать долг. Мне было бы легче... знать правду. Прости, если для тебя это не так, – Кайэли протянул окровавленную руку к его лицу, осторожно, ласково дотронулся до волос, провел пальцем по губам. И произнес с грустной усмешкой: – Если бы ты тогда не остановился, кто знает... А теперь мне пора идти.
Ноги больше не держали, и Страж Заката опустился на жесткое, неудобное сидение – трон талигойских королей.
– Рино, выпей это, – смертный откинул полу плаща и снял с пояса флягу, – Рино, слышишь меня?
Он слышит, но это не его имя! Нет, его... Мечты сбываются, Ринальди Ракан, тебе ли этого не знать? Может быть, со временем ты вспомнишь тех, кто погубил тебя, и тех, кто ждал, да так и не дождался возвращения эпиарха-преступника. Только они давно мертвы. Некому мстить, не у кого просить прощения! Но есть Кайэли... спасибо тебе, Вечность, за то, что он есть и простил тебя! А сам ты себя не просишь...
– Кто тот человек, с седой прядью, который стоял рядом с тобой? – Терпкое вино пьется удивительно легко.
– Повелитель Молний. Герцог Робер Эпинэ, – что-то в голосе Кайэли колет сердце, как старая заноза. Чувствуется, знакомый незнакомец дорог смертному так, как ты не будешь никогда.
Синеглазый родич убрал флягу на место, на поясе что-то сверкнуло – чужим, неприятным блеском.
– А... еще одна железяка. Реликвия Дома Раканов. Сказать по правде, меня от нее тошнит.
Лиловая искра драгоценного камня пронзила мозг, и наступила тьма.
****
Одинокий открыл глаза. Сколько времени он здесь просидел – оглохший, ослепший, как вытащенная из воды рыба? Кайэли, наверное, давно ушел. Распахнутые высокие створки едва слышно поскрипывают. В конце длинной галереи большое окно, и робкий свет зари медленно красит тронный зал в золотисто-багровые тона. Этот меч, с лиловым камнем на рукояти... ты уже видел его, держал в руках. Меч... злое лицо Эридани... ритуал. Ритуал и Зверь!
Одинокий рывком встал, и только многолетняя выучка воина помогла собраться оцепеневшему телу и потрясенному разуму. Нужно немедленно найти Кайэли и рассказать ему все, что он знает, что вспомнил! Кайэли и того человека с седой прядью, похожего на... на Чезаре! Это очень-очень опасно, но надежда еще есть. Надежда для Кэртианы. Он нашел свой дом, и пусть в нем хозяйничают раттоны, они тут ненадолго. Он нашел дом и не уйдет отсюда, как бы ни бесился синеглазый смертный. Жизнь жестока, но Рокэ Алва оказался жестче. Но ему придется смириться с тем, что незваный родич останется здесь до тех пор, пока их дому будет грозить беда. Останется, а если они проиграют, погибнет вместе с Кэртианой.
Страж Заката тряхнул золотоволосой головой и сделал первый шаг навстречу рассвету.
|
|
|
|
|
|
Департамент ничегонеделания Смолки© |
