ТАЛИГОЙСКИЕ ХРОНИКИ - VI

28 год Круга Скал

Герцогство Эпинэ, Эр-При

Сразу под стенами на широких прилавках торговали солёными и сладкими орешками и знаменитым лакомством Эпинэ – от вафельных рожков, начинённых жареными каштанами, шёл соблазнительный дух. Конечно, оруженосец не устоял, глянул умоляюще, и Ричард, скрывая усмешку, позволил спешиться. Как по девицам шастать, так прямо орёл, а перед вкусностями малый ребёнок. И на кой он связался с оруженосцем? Дени очень просил, ну и Колиньяров выгодно держать на виду. Топчись теперь на рынке, слушай сплетни. Юный Реми Колиньяр, на бегу сворачивая тряпичный кулёк, рысью припустил к самому дальнему прилавку. Вот заноза! Рожки там, что ли, вкуснее?

Эр-При для переговоров с орденскими выбрали не случайно. Двор обосновался в городе точно на века – кругом шатры, дома забиты, в замке спят вповалку, а слуги и вовсе ютятся на лужайках. Именины королевы Отиллии сподручней праздновать в столице, но едва ли свитские приметили несуразицу. Благородных дворян отменно развлекают, и им достаточно. Граница близко, носятся гонцы, в замок наведываются эсператисты, высочайшим указом приговорённые к казни за появление в Талиге – а никто и в ус не дует. Главное, пиры от рассвета до заката, конные прогулки, завтраки на влажной от росы траве, летние розы и лилии в вазах, огневые потехи в жаркой ночи, и никто не ляжет в кровать в одиночестве.

Ночи и кровати, м-да. Перед отъездом к расквартированной под городом армии, они с Фредой чуть не… её совесть бы после загрызла, в Эпинэ и так святилищ Октавии хватает, но Фреда, каясь во грехе, основала б ещё десяток. Тётка Фредерики тоже притащилась, заняла богатые покои, от которых племянница шарахается, точно «истинник» от кошки. Госпожа Эльжебет Придд, мерзавка эдакая. Фредерика клялась, будто тётка не простит ей брака с приспешником Олларов. Эльжебет растила сироту с пелёнок, нельзя ответить неблагодарностью. Однажды Фреда заплакала, и Ричард уступил, но не смирился. Рамиро и Лючии не помешали никакие родичи, и приличия отправились к закатным тварям, вон дочь бегает по цветам, няньки догонять не успевают. Лючия же посрамила все клумбы в округе, магнус Славы как узрел её, так и застыл. Про изгнанника Руция болтали, что дядя Шарль прижил его от какой-то горожанки, но Ричард не верил. Дядя не стал бы воспитывать сына вдали от себя, да и не походил магнус на покойного герцога. Хотя на фельпскую бесовку стойку сделал – любострастие у Эпинэ в крови.

Магнус Руций и убедил Рамиро вести переговоры в Эр-При. Они должны разбить Священный союз, иначе Юг вновь закипит, и весьма скоро. Агарис, Уэрта и Гайи смастерили таран, и он нацелен в сердце Талига. Маршал Бенедикт Туборос не зря пробует оборону на зуб, очередной набег может обернуться войной. Но Алва не подгонял Эсперадора Клеменция и магнусов, ждал, пока сами начнут. Руций тоже, видать, до конца крепился, он присягал на верность эсперадорскому престолу и не желал прослыть изменником. Клеменций велел прикончить непокорного магнуса, тот бежал в Талиг, под воронье крыло Алвы – святошам горше горького. Руций сманил с собой главу Знания, тихоню Юния, что, открыв рот, собирал на проповеди толпы, а за ними потянулись и вельможи-эсператисты. Немногие, безусловно, однако же, делишки Клеменция не всем по нутру. Иногда и пара камешков вызывает лавину. Часть приграничья давно на стороне Талига, только подсоби –  сбросят святош и наглых гайи с их красавцем-маршалом.

В красной черепице затейливых башенок Эр-При тает вечернее солнце. Разбаловал он оруженосца, не спешит Реми к господину, господин, впрочем, размяк под галдёж торговок  и таращится на исхоженный с детства замок. После зимней твердыни Надора поместье дяди Шарля казалось Ричарду ненастоящим, словно пряничный домик водрузили на гору. Сейчас в окрестностях столицы таких особняков понастроили, что Эр-При – просто замшелая крепость.

– Ну, Мари, ты и дурёха! Долдоню тебе: убежала! Кабы убил он её, так разве ж искали бы? – незабываемый говорок южанок, в нём хмельные песни у костров, и вкус ягодной крепкой наливки на ярких губах, и бесстыдные стоны. – Стражу туда-сюда гоняли, от замка звон стоял. Села на корабль – и фьють!

– Гоняли, верно, кума, – вторая тоже ничего, хотя первая смазливей. Крутобёдрая хозяйка разложенных на прилавке приманок. – Ай, купец, рожки горячие, с чесночком, с перчиком! Усачи егойные бегали, ругались, я аж взопрела вся, аж вот до коленок…

– Да ты от хвоста ослиного взопреешь, Эжени! – и третья хороша, в венке полевых цветов на соломенных кудрях. – Думаешь передком! Откуда у нас корабль возьмется? Это ехать тыщу бье до моря! Пришиб он её, правду говорю. Студентик, ты мимо не проходи, орешки купи, таких сам король не щёлкал!

– Ой, сестрица, врёшь! – Эжени упёрла руки в бока. – Потаскуху чего убивать? Не жена ведь! Люсьена, поди, на герцога порчу навела, он и приказал её за ворота взашей. Свистнет, к нему сотня примчится, юбками натрясут…

Ричард повернул коня, подъехал ближе к прилавкам. Женщины увлеклись, ничего кругом не замечали. Толстушка Мари осенила себя знаком.

– Убил, сказала! Не слыхали, как его Вешателем кличут? Изменила она ему, а может, не угодила, вот и придушил, злыдень. А ты, Эжени, не завидуй Люсьене, грешно. Сама б попала к Ворону в постель, взвыла бы!

– Ай, не взвыла бы, кума! – румяная Эжени мечтательно зажмурилась. – Чего весёлого потаскуха заморская покажет? Я бы его так приласкала, и эдак, меня б не выгнал! Герцогиней сделал, понятно, дура ты кудлатая? Студентик, ещё бери, за пятак отдам!

Он уехал из Эр-При восемнадцать дней назад, Лючия Мерсьер… ишь ты, потаскуха Люсьена!.. плясала на пирах, играла для Руция и кроткого Юния на арфе, вышла к орденским в красном, будто вино, платье, с высоким кружевным гребнем в волосах. Магнусы дружно онемели, и Ричард их не винил, памятуя, как увидел любовницу Алвы впервые. А теперь о её побеге судачит весь город. Не убил же Рамиро знатную даму, в самом деле?.. И где этот несносный мальчишка, милостью ментора Фабиана навязанный ему в оруженосцы?

Реми задумчиво шагал по площади, случались с ним подобные казусы. Начнёт умишком шевелить, руки-ноги отказывают.

– Мой маршал, – оболтус мял в ладонях завёрнутые в тряпицу рожки, розовея хитрой рожицей, – я тут перемолвился со студентами колледжа Святого Августа. Они утверждают, будто третьего дня графиня Мерсьер сбежала из замка...

– Виконт, живо в седло.

– Мой маршал, погодите! – сын Дени Колиньяра чрезмерным почтением к старшим не страдал. – Студенты сказали, что герцог… убил графиню, в общем. За измену.

– Так она сбежала или её убили? – рассердился Ричард. – Наши святоши пойдут в атаку, вы так же будете докладывать? «Правый фланг нападает или левый, не могу знать, мой маршал»? Полезайте в седло! Поедете в замок, выясните толком. Меня найдёте в особняке вдовствующей графини Остен, да не заблудитесь, ради Леворукого.

****

Фредерика выскочила на лестницу, не утерпела. Тётку Придд, видно, в церковь унесло, раз племянница осмелела. Она не столько боялась старуху Эльжебет, сколько уважала семью, и Ричард не спорил. Такая жена ему и нужна.

– Я тебя не ждала, – прохладная рука невесомо коснулась щеки. – Ты ещё не знаешь? О побеге Лючии? А мы наливки варим… из крыжовника! Дебора, не стой. Возьми у маршала плащ и шляпу.

Горничная Дебора неторопливо перекинула косу на грудь, подошла степенно. Фреда отстранилась, просияла зелёными глазами… сама она как крыжовник. Свежая, ненаглядная до последней веснушки… почему он не поехал в замок сразу? Зачем явился сюда, рискуя вызвать гнев спрутихи и заставить Фреду вновь творить покаянные молитвы? Она вела его за собой через уставленную кофрами и сундуками залу – вместе с Эльжебет и Фредой в доме теснились несколько фрейлин, – и неохотно разжимал когти нелепый страх.

– Не спрашивай, Дик, – Фреда усадила его на кушетку, обитую потёртым атласом, – говори с Алвой. Лючия устроила переполох, королева… словом, разумней прикусить языки. Я велела девочкам молчать.

– Что за демоны её дёрнули… извини, Фредерика. – Сердце отчего-то колотилось. – Позор и посмешище, если не хуже. Лючия из Фельпа, её муж воевал против Талига. Могли подкупить, запугать…

– Чепуха! – Ого, до чего она побледнела, на курносом носу выступили коричневые крапинки. – Вы, мужчины, всегда несёте чепуху. Она любила Рамиро, дочку обожала…

– Тогда почему предала? – Предательство – тяжкий приговор, но до него вдруг дошло, проняло до донышка. – Разве нельзя объясниться? Разве Алва зверь?

– Мужчины все по-своему звери, – тихо откликнулась Фреда, стиснула оборки на юбке, – не злись, мы тоже не горлинки. Она плакала, просила, делала ужасные вещи – а он не видел. Не хотел видеть.

– Кто? Агары? Имперцы? – Как бы её не спугнуть, женский мирок причудлив, иногда им и впрямь известно то, о чём мужчинам вовек не догадаться. – Кому она продалась?

– Ты сошёл с ума! – Фреда отпихнула его руку, серый, стальной гнев потушил ласковую зелень. – Ничем не лучше Алвы, и никогда лучше не был. Говорю тебе, Лючия на него молилась, и потом, Октавия, её единственный ребёнок…

– Ты сказала «ужасные вещи», Фреда. – Сейчас они поругаются без толку. – Забудь на мгновение о моих копытах и дыме из пасти и расскажи по порядку.

– Не могу, – она порывисто вскочила, метнулась в проход между сундуков, – с мужчинами о таком невозможно… но ты ошибаешься, Лючия скорее б на костёр взошла, чем предала Рамиро.

– Вероятно, он не осведомлён о щепетильности графини Мерсьер, – Ричард поднялся следом, прихватил укрытые шёлковой косынкой плечи. – Я еду в замок, увижусь с Алвой, и, если Лючию искали со стражей, дело плохо.

Он развернул её к себе, всмотрелся в заполошные глаза. Фреда поджала пухлые губы, скрестила руки на груди. Что эти горлинки думают, что представляют, когда мужская ладонь скользит по их мягким округлостям? Приятней, наверное, помереть в неведении. Ричард слегка встряхнул её, прикрикнул:  «Не молчи!», и она опустила голову.

– Лючия травила плод. Не могу, не могу, стыдно! Моя Дебора дружила с её Кларой, горничной из Фельпа, та спрашивала про повитуху, про травы, – Фредерика глотала всхлипы, и Ричард видел только прямой пробор в рыже-русых волосах. – Они нашли женщину из деревенских, потом повитуха пропала… верно, ей заплатили, чтобы уехала. Не надо, не заставляй!..

Она хлопнулась на кушетку, даже юбки не подобрав, и замерла, уставившись в глупые, отчего-то голубые розы на вытертых гобеленах. Отвращением можно подавиться, как дурной едой и скверным питьём. Застряло под языком – не выплюнешь. Повитуха пропала, но недостаточно быстро и далеко. Можно ли простить любимую женщину за убийство твоего ребёнка?

– Лючию выдали замуж в тринадцать лет, – мёртво заговорила Фреда, будто оплакивая и себя, – граф Мерсьер боролся за власть. Он принудил её остаться в городе в осаду, и они с Кларой делили горстку пшеницы пополам, граф же… ему был важнее скипетр Фельпа. И не ему одному. Когда его убили, Лючию заточили в замок на скале. Там она родила мальчика, но он умер, не прожив и месяца. У неё отобрали дом, драгоценности, даже платья! Над ней издевались, приказывали посещать собрания знатных людей, чтобы посмеяться. Они ненавидели графа Мерсьера, а мстили ей.

– Алва-то здесь при чём, кошки полосатые? – будь он проклят, если что-то уяснил. – Рамиро забрал у фельпской дряни особняк Лючии, накупил побрякушек…

– И уехал из дома, пообещав вернуться, – жёстко отрубила Фреда, – уехал – в мятеж. Пойми, Дикон, мне не нравилась Лючия, но я не пережила того, что она. Страх её искалечил.

– Девочка, как быть с ней? – он не должен стоять и болтать, тётка сейчас вернётся, а решение принято. Труп «лиловой» старушки на пороге в намерения Ричарда не входил. – Она взяла Октавию с собой?

– Конечно, нет, – светлые брови поползли чуть не к аккуратному пробору, – дети принадлежат отцу. Маркиза Тавия в замке, со своей няней.

Есть нечто обидное в её словах, будто он вновь непослушными губами желает счастья собственной матери с её новым мужем. Дети принадлежат отцу, а если его не стало, то матери уже не до них. Некогда рассуждать!

– Дебора! – Клуша не отзывалась, и он крикнул громче: – Дебора, уложите платья госпожи Фредерики! Немедленно, она спешит. Фреда, приедет мой оруженосец, я велю ему проводить тебя в покои герцогини Эпинэ. Оставайся с ней и жди меня.

– А ты куда? – Фреда схватилась за подлокотники кушетки. – Прости, я наболтала лишнего.

– В замок, – Ричард отвесил ей и запыхавшейся служанке церемонный поклон, – просить у его величества руки Фредерики фок Варзов.

****

Он никуда не годный ученик, хотя лучший на свете ментор уже обломал об него охапку прутьев. Нищий сын казнённого не женится на графине!.. Ах, тётка Придд расстроится!.. Дубина, и за что Фреда его любила и любит? Он обязан был настоять, сразу после мятежа надеть на неё венчальный браслет, а старушенция пусть утешается заговорами своих родственничков. Храни честь и целомудрие женщины, почитай старших, соблюдай достоинство… в рыцарских романах сии заповеди замечательны, но ментор-жизнь отдал целомудрие Фреды графу с северной границы, предпочитавшему лагеря обществу жены, тётка же присосалась к приданому племянницы, как болотный упырь.

Он не привык чем-то обладать, счастьем – тем паче, и лишь раздирающий страх потери заставил затвердить урок. Фреда отлично всё поняла, чудно, что пощёчиной не угостила.

Протолкавшись сквозь толпу на главной замковой лестнице, Ричард поднялся в приёмную герцогини Эпинэ. Жена Шарля-младшего с радостью приютит Фреду до свадьбы, а та состоится на Осенний Излом, как свадьбам и положено. В домах эориев помолвка длится год, двор перемоет им кости, и на здоровье. Ему не перещеголять папеньку Рамиро по части неприличных помолвок. Когда-то матушка и её дамы, жёны и дочери всех этих берхаймов и карлионов вполголоса обсуждали горести брошенной Алвой девицы Придд и спешную – через три дня после знакомства! – женитьбу на Октавии. «Он обесчестил её, чего ожидать от простолюдинки? Ваша светлость, дорогая Женевьев, вы не можете принимать блудницу!» Если кто-то попробует заявить нечто подобное о Фреде, убиенных мучеников в королевстве Талиг явно прибавится.

Ричард набросал записку Шарлю и отправил лакея искать непутёвого оруженосца. Реми ловок в обращении с дамами, он перевезёт скарб Фредерики и табунчик служанок в замок, а помолвку огласят на сегодняшнем пиру. Король Тэви им не откажет. Их величества, впрочем, почивали перед вечерними развлечениями, и Ричард вломился в покои фрейлин. Мадлен Креденьи отменно донесёт до королевской четы его просьбу. Дочь геренция, теребя знакомую цепочку, изучала увесистый фолиант. Ричард отметил старогальтарские буквы и поёжился. Мадлен одна из самых выгодных невест, но её будущий муж явно соскучится в постели. Энрике Салину учёность суженой не пугала, моряки обвенчаны с морем, оно куда норовистей любой женщины. Поговаривали, будто Мадлен сама предложила Первому адмиралу руку и сердце – Лючия Мерсьер так упростила придворные нравы, что Ричард не удивился бы, окажись сплетня истиной.

– Сударыня, я бессовестен, как кэналлийский пират, потому немедля перейду к делу, – он склонился над пальцами, выпачканными в чернилах, поймал отблеск колдовских глубин в вырезе платья и выпалил совершенно не то, что собирался: – Вы носите мой подарок, зачем?

– Соль Разлуки? – Мадлен взялась за цепочку и без смущения ответила: – Ношу в память об изменчивости красоты и мужских чувств.

Мастерица загадок, но вроде бы она на него зла не держит. Ричард без спроса присел на пуфик с Иноходцами и приготовился к битве с учёным драконом. Пожалуй, если рыцарь одержит победу, Мадлен возьмёт на себя труд оповестить матушку и сестёр Ларак, а отчиму и Люсьену он сам напишет.

****

Между магнусом Ордена Славы и Проэмперадором Талига топорщил перья ужас во плоти. Лик подземной гарпии, острый клюв, хищный рот, волосы-змеи, кольцами свитые на выпуклых ягодицах, возбужденные соски, полные бёдра, когти, прикрывающие вывороченное лоно. И вдобавок сложенные на узкой спине крылья. Готовая и отдаться, и укусить, дева полулежала, опираясь на толстый корявый корень. Багряно-чёрный камень,  обработанный древними до тонкости и прозрачности стекла, не прятал ни единой линии, не скрывал похоти и жажды убийства. Если диво принёс Руций, то и он счёл Лючию опасной, иначе к чему эдакие намёки.

– Прошлое необходимо поставить на службу новому, – худощавый седовласый Руций в запале спора барабанил пальцами по столешнице, – умный правитель это сознаёт. Франциск не мешал верующим защищаться от скверны с помощью ритуалов, сокрытых в эсператизме.

– Мой брат король намерен вновь открыть монастыри, – Рамиро следил за магнусом с подлинным интересом, – исключительно женские, ибо в Откровении Франциска сказано, что мужчина должен воевать, торговать и растить злаки, а не стирать колени на молитвах. Ну и уделять положенное внимание дамам, простите за неприятную монаху прямоту. Маршал, рад вас видеть.

Магнус рассмеялся по-юношески заразительно, обернулся к Ричарду с открытой улыбкой. Несомненно, что-то общее у них с дядей Шарлем имеется. В присутствии Эпинэ суета земная всегда выглядела чуть менее паршиво, чем в действительности.

– Приветствую маршала Талига. Не тревожьтесь, я скоро покину нашего гостеприимного хозяина, дабы воины могли наедине обсудить положение на границе, – Руций озорно сощурился, – а вы подумайте, герцог. Вы осведомлены о существовании нелюдской враждебной воли, в противном случае не слали бы мне настолько откровенных писем.

Алва писал магнусу Славы? Стараясь держаться подальше от чудовищной статуэтки, Ричард уселся в кресло. Неведомо, Агарис ли снабдил отца Гонория способностью сгнить за считанные мгновения, но Руций входил в конклав святош, а те подстраивали покушение за покушением.

– Писем о тварях, обитающих в тени, за гранью сознания, – мягко продолжал магнус, – бороться с ними тяжело, однако вполне возможно.

– Я был тогда мальчишкой, – отмахнулся Рамиро, – мальчишкой, чьего брата пыталась прикончить заплесневелая мразь. И мне известна парочка тварей, обитающих под лампами роскошных залов, а вовсе не в тенях. Магнус Истины Конрад. Магнус Чистоты Максентий.

– Эсперадор Клеменций Седьмой, – не повысив голоса, припечатал Руций, – всё верно, но вы заражены ненавистью, сын мой. Я не зря рискнул подарить вам деву ночи и звёздного ветра. Подарок запоздал, тем не менее не обвиняйте меня в бестактности. В лице девы смерть и разрушение, а тело полно сладости. Аналогия ясна каждому мужчине. Эсператизм подобен сему созданию. Вы видите в нём угрозу, но неужели из страха и злобы откажетесь принять дары утешения?

– Я вам не сын, – Рамиро улыбнулся почти так же, как и водружённая на стол дева ветра, – и к тому же верный последователь олларианства. Наша церковь не нарушит заповеди Франциска, и я не допущу возвращения орденов. Остальное мы обсудим, ваше преосвященство. Например, судьбу Клеменция… и кандидатуру будущего Эсперадора.

– Спорю на знак моего сана, что ни один священник в Талиге и за его пределами не слыхал исповеди верного олларианца, – Руций ничуть не рассердился, и правильно. Тронув золотого льва, висевшего поверх серого одеяния, магнус встал. – Я готов беседовать с вами в любое время, герцог, и терпеть вашу гордыню сколько угодно. А женские монастыри – удачное начало.

Они споются, определённо. Руций сумел озадачить и умудрился не испугаться, Рамиро оценит.

– Престранный человек этот магнус, – проводив Руция, Алва вернулся к столу. – Не буду спрашивать, всё ли в порядке в армии, маршал. Будь иначе, вы бы не дожидались окончания пустой беседы.

Искристая каменная дева корчила гримасы, изгибалась, будто в напряжении соития, вот-вот клыки выпустит. Совершенно спокойно, жестом, которым обычно подзывают слугу, Рамиро толкнул багрово-чёрный полированный бок. Мелькнули вздыбленные перья, и дева грянулась о мраморный пол, разломилась пополам. Алва наподдал сапогом, отшвырнув обломки в угол.

– Теперь потолкуем без помех. Кое в чём наш Руций прав. – Эхо ещё гремело, а Рамиро уже перебирал пергаменты. – Следует дать талигойским эсператистам немного вздохнуть.

Еретичка и ведьма, грязная девка Вешателя – так Лючию именовали в эсперадорских буллах. Последнюю подбросили прямо в покои королевы, грозя дочери герцога Ноймаринен такими же проклятиями.

– Один вопрос, и перейдём к нехватке фуража на зиму, – закашлялся Ричард. – Она, по крайности, жива?

– Вы о ком? – Алва поднял на него тусклый взгляд. – Если об этом воплощении абвениатства в мокрых перьях, то можете слазить под комод и поглядеть. А если о графине Мерсьер, то охрана, сопровождающая её в Фельп, доложит.

– Рамиро…

– Смешно, в конце концов. Женщина устала от наших безобразий и уехала, а все вообразили сущую драму, – Алва вновь уткнулся в оставленные магнусом свитки, – я не дал ей того, что было необходимо, только и всего.

Не дал? Бесовка могла играть в кораблики с настоящими парусниками, флот и армии Талига стояли б перед ней навытяжку. И, разумеется, ни слова о том, что рассказала Фреда. Лючия сообразила: роди она сына, и Ворон никогда её не отпустит. Ладно, он готов выпить в герцогском кабинете бочку вина или касеры, даже в весёлый дом отправиться готов, но война куда лучшее лекарство. Фураж, бестолковые квартирьеры, гадостный манёвр Тубороса, пославшего два крупных отряда к Кайну… со свадьбой они сами справятся.

– Ричард, меня бросила любовница, а не голова, – Рамиро сунул выбранный пергамент в футляр, – вы хотите чем-то поделиться, я же вижу.

– После. Не сейчас, – Ричард подвинул носком сапога останки ветряной красотки и поёрзал в кресле. – А… к Чужому! Я женюсь, господин Проэмперадор, и прошу вас быть моим аюдантом. Фредерику представят Шарль и его жена, не думаю, что внучка первого капитана Лаик и пожизненного супрема заслуживает меньшего. Но свадьба будет скромной. Придды ещё успеют на нас накинуться.

Он понял, что не ошибся, когда Алва хлопнул его по плечу – и улыбнулся. И вовсе не этой своей ядовитой улыбочкой, от которой тянет то ли убить, то ли убиться.

– Долго же ты дозревал, – и смех его от души, – почту за честь отвести упрямого Вепря к алтарю. Боюсь только, тётку новобрачной прихватит несварение желудка.

– Ты как-то сказал мне, будто я разбираюсь в лошадях, но с женщинами полный дуб, – губы дёргало от желания счастливо заорать на весь замок, – ветвистый такой, с желудями… надо было тогда…

– Надо было, – согласился Алва и вдруг стиснул его локоть. – Напомни мне о желудях, когда дуб снова зацветёт.

29 год Круга Скал

Оллария

За окнами, роняя сизые хлопья, сыпал снег, тихонько и празднично пели скрипки, и далеко в морозном воздухе разносилась перекличка часовых. Пламя гудело в высоких каминах, сполохи танцевали на гобеленах, и по шлему молодого рыцаря Франциска Оллара бежал огненный ручеёк. Ричард до тех пор подталкивал Фредерику к камину, пока они не оказались за спинами придворных. Королева Отиллия недоумённо оглянулась, разыскивая свою статс-даму. Фреда изготовилась ринуться к монаршему возвышению, но Ричард удержал. Жена насупилась притворно, пихнула его под рёбра и прыснула в кулак. Ничего, пусть королева привыкает. Скоро ей не видать Фредерики Окделл на утренних туалетах и приёмах. Фреда положила ладонь на сильно выступающий живот и сморщила нос.

– Пахнет… чувствуешь?

– Ну да. Жареным мясом.

– Ой! Ты нарочно?

Запахи её преследуют, сущее наказание. Обнять было нельзя, и он только придвинулся к ней, защищая от сутолоки, от навязчивых ароматов приближающегося пира. Путаясь в складках платья, жена нашарила его руку и благодарно улыбнулась.

Холостяку в Эр-При жилось припеваючи, а ввести супругу оказалось некуда. Ричард снял домик на окраине, отвалив за две ночи средних размеров состояние. Собственно, он хотел купить, но владелец упёрся, как породистые быки плодородных пастбищ Эпинэ. Свадьбы в городе справляли чуть не каждый день, продавец уединения дорожил источником барыша.

…И казалось, всё случится легко, за годы он представлять измучился, но Фреду тяготила чужая обстановка или страшили сбывшиеся желания, что могут выскользнуть сквозь пальцы. Он целовал её настойчиво и неторопливо, будто невинную девушку, осторожно убирал ладони от закаменевших грудей, ласково трогал губами шею. А потом она подхватила себя под колени, развела бёдра и крепко-крепко зажмурилась.

– Я провожу тебя домой. – Правда, в их особняке Фреда тут же примется наводить порядок или за полночь просидит с приказчиками, толкуя о смене гобеленов или починке лестниц. Надо же, до женитьбы он воображал, что неплохо устроился в столице. – Нет нужды мёрзнуть и уставать.

– Ни за что не уеду, – она примирительно погладила его пальцы, – мне ужасно хочется её увидеть! Тебе разве нет? И королева… словом, эту ночь я проведу во дворце.

Ещё бы, как он не догадался! Герцогиню Алва представят ко двору, безусловно, все дамы и девицы Олларии глаз нынче не сомкнут. Утром Ричард читал письма сестёр Ларак. Старшая, Анриетта, жила с мужем-генералом на северной границе, младшая, Эстер, с мужем-послом колесила по Приморским герцогствам. И обе заклинали немедленно отписать о том, как выглядит супруга Ворона, во что она одета и какие драгоценности носит. Благо, средняя, Гортензия, собиралась в открытый Октавием монастырь в Хексберг и к мирской суете интереса не проявила.

– Знаешь, не нужно ждать кого-то наподобие покойной королевы, такие редко встречаются, – вздохнул Ричард, умолчав о полученном отчёте коменданта Порта Роз. Отчёт гласил, что корабль Проэмперадора Талига успешно пересёк Померанцевое море, а с ним прибыли суда Марикьяры, кроме солдат и оружия везущих свиту и платья Повелительницы Ветров. Нечего волновать Фреду известиями о неизбежной летней кампании. – И она точно не похожа на Лючию Мерсьер. Герцогине всего шестнадцать лет, и она ни разу не наведывалась в Талиг.

– И слава Создателю, что не похожа, – посуровела Фреда, – девочке будет одиноко в столице, я сразу навещу её. Ты ведь не против?

Никому не жаль сбежавшую бесовку, а о той ни слуху, ни духу. Ричард поспорил бы с женой, но тогда придётся говорить о короткой записке Рамиро, отправленной с Марикьяры в день свадьбы с дочерью старого разбойника Салины. Алва издевался над гайифским маршалом Туборосом из-за промахов его помощника, нового любимца императора, и предрекал, что оный помощник станет подарком, поскольку упивается тщеславием и жаждет сожрать распрекрасного Бенедикта. О невесте в записке не было ни строчки.

– Проэмперадор Талига, герцог Рамиро Алва с супругой!

Придворные прянули в стороны, точно овцы от стаи волков. В залу пахнуло морозом, ядрёными зимними яблоками, оттаивающими в тепле мехами, и Фреда чихнула. Скрипичный напев оборвался, король встрепенулся на возвышении и знаком подозвал к себе военных. Жена заняла своё место рядом с королевой, Ричард пристроился подле Шарля Эпинэ и Себастьяна Колиньяра. Кузен шепнул: «Обещал рассказать Элизе, то-то наедимся пересудов!» – и вытянулся во весь рост. Первый маршал крякнул: «Ну, Алва не даст болтливым кумушкам заклевать девчонку». Ричард успел заметить одобрение на брюзгливой физиономии кардинала Эгидия – и этот рад скромной пташке взамен яркого оперенья Лючии.

Рамиро вёл жену меж мундиров, надушенных юбок и развевающихся шелков, и двор склонялся перед той, что едва ли затмит Отиллию и прочих первых дам олларианского двора. Нет, ему и впрямь не любопытно, что таращится на чужое несчастье? Двойное несчастье, хотя, быть может, Алва каждый ниспосланный небесами день благословляет брак, давший ему непобедимую пиратскую эскадру, а его супруга и подавно. Только в постель ложишься не с кораблями и вотчинами, и за семейным столом мысли о полных сундуках и закромах не очень-то выручают.

Ростом мужу по плечо, темноволосая, как и положено дочери знойного острова, и не так уж хрупка и застенчива. Синий бархат и чёрный шёлк не передали Мерседес Алва одухотворённой прелести Октавии. Круглое лицо, рот заметней глаз, чуть подрагивает маленький подбородок, но жемчужные зубки тут как тут – прикусила губу, справилась. И лежит на отнюдь не детской груди массивное варварское ожерелье. Если б Ричард вздумал сочинять сёстрам пространный ответ, то написал бы: на Лючии любая цацка смотрелась наградой за красоту, а Мерседес лучше носить чего попроще.

– Ваши величества, позвольте представить супругу мою, герцогиню Мерседес, дочь прославленного в битвах маркиза Салины, – голос Рамиро холоден, точно вечер за окнами дворца, – дабы службой своей…

Мерседес присела низко, но Октавий сломал придворный ритуал. По-мальчишески резво соскочил с трона, поднял ничуть не засмущавшуюся новую подданную, поднёс её руки к губам. И сообщил звонко:

– Сестра, в моём дворце вы дома! Оставьте поклоны. Мы семья.

Король Тэви, коему народ уже пожаловал кучу лестных прозвищ, немедля их оправдал. Он был готов подать брату и его южному приобретению дворец и столицу на блюде, но удачную сделку в любовь даже королевская милость не превратит.

– Дорогая, приветствуйте нашу сестру, – поклониться королеве Октавий не помешал, – маршал Себастьян, Ричард, Шарль!.. Господа, сегодня счастливый день!

Не поспоришь. Свадьбы куда приятней мятежей. Октавий повлёк Мерседес к загодя приготовленному креслу на возвышении, но та задержалась. Испытывающе взглянула на мужа – и Рамиро ответил. Терпеливой улыбкой человека, женившегося на Марикьяре и намеренного в лепёшку расшибиться, чтобы никто не догадался. Мерседес сдвинула короткие густые бровки, отвернулась и послушно забралась на помост. Если Алва хочет внушить, будто воспылал внезапной страстью к девчушке, которую на венчании впервые увидел, то дуб-то уже прямо колосится, и не на поле Ричарда Окделла. А юная герцогиня умна, она знает и помогает ему врать… закатные твари, из этого может выйти нечто путное.

Ричард в свой черёд приложился к гладкой смуглой ладони Мерседес, проверил, всё ли в порядке с Фредой – как бы не затолкали, – и протиснулся к Рамиро.

– Ничего не говори, – руку жмёт, будто кости раздавить наладился, – вино, ужин, супружеский долг. С меня довольно.

– Я и не собирался. – Жаль, оруженосец дяди Шарля не сунул башкой в сугроб болвана, обманывавшего шлюх и считавшего, что счастье ему не светит. Жаль, набравшийся немного разума болван не вываляет в снегу господина Проэмперадора. – Но, знаешь ли, и на сухой коряге цветы вырастают. Поливать только надо.

Королева Отиллия щебетала, басила жена Колиньяра, восторженно повизгивали фрейлины, а Мерседес чинно подобрала под подол остроносую туфельку и затаённо улыбнулась. На правах полгода с лишком женатого Ричард сказал бы: у герцогини Алва лейка для дубов наготове.

30 год Круга Скал

Река Кайн

– Мой маршал, генерал-капитан Колиньяр просит разрешения преследовать Хухлю… то есть, генерал-капитана Хортоса…  – Реми возник из темени, зашипел разъярённой кошкой на трупы в гайифских тряпках: – Падаль!.. На Скавро, Эр-Жиак и дальше – на Гарикану, если повезёт.

Городишко Скавро уже полыхал. Кто его запалил – свои по приказу Рамиро или удирающий Хухля – отсюда не видать. Ясно, что талигойцы переправились у всех трёх бродов, но пока от Алвы и Шарля Эпинэ не вернутся гонцы, они здесь в одиночестве. А одиночки, как известно, в погони не кидаются. Так рассуждает и Хухля, и Бенедикт Туборос тоже.

– Целесообразно преследовать Хухлю, маршал, – барон Крейс-Зейнштау, его единственный выживший штабной. Ещё на той стороне, у взбаламученной и страшной, как путь в Закат, переправы, барон поправил безупречно вычищенный шлем и заявил торским арбалетчикам, что южные реки есть мелкая дрянь, курица переплывёт. И стрелки посыпались в воду. – Возможно, генерал-капитан настигнет его до рассвета.

Наверняка настигнет, и барон Крейс-Зейнштау отменный штабной, но он не маршал Юга. Маршал Юга не станет преследовать врага, чья дурость и трусость обеспечили им победу.

– Реми, доложите, что происходит у генерал-капитана Колиньяра, – ему нужна уверенность, хотя погоню Ричард просчитал загодя. Как только увидел бросающих баллисты «алых волков» Тубороса. Баллисты лупили по ним с крутого берега, прикрывая отступающую пехоту гайи. Люди шли по шею в воде, а по ним колошматили ядра размером с тележное колесо. – По порядку и без путаницы.

Реми шмыгнул пару раз разбитым носом, слизнул кровь – навернулся о камень при переправе – и, глотая слова, начал говорить. Нелегко совладать с собой, если несколько часов назад на твоих глазах деду разорвало грудь ядром, а отец сейчас помчится вглубь чужой страны. Число лошадей, число конников, оружие, провиант, запас воды, карты…

Положение конницы Дени Колиньяра Ричарду, само собой, доложили сразу после боя. Реми побывал у отца позже, пусть повторит – полезно сверить и заодно встряхнуть мальчишку. Ему до соплей кровавых хочется догнать и прирезать Хухлю, ещё лучше – Тубороса, но маршалу Юга нужен его толковый и вышколенный оруженосец. Тем паче что вскоре Реми придётся отпустить, такого умницу долго на посылках не держат.

И тянет уже первыми кострами тех, кто раньше прочих управился, вырыл ямы для своих мертвецов, свалил в реку чужих, и зовут друг друга в ночи часовые. И глазеет сверху ошарашенная луна, ревёт внизу неукрощённая река, тащит по бурунам тела и брёвна, весь мусор, что оставляет после себя выстоявшая армия. Впрочем, проигравшая тоже много чего оставляет. И несёт предрассветный ветер перекличку горнов – с той стороны, из Эпинэ. Резервы подходят. Закончили с отставшими гайи и идут сюда, будут ждать приказа о соединении. Армия Талига перешла Кайн.

Ветер огладил точно кипятком ошпаренное лицо, плеснул сыростью, и Ричарда шатнуло. Под сапогами сухая трава, точно такая же, как и в южных степях, оставленных за спиной. Скоро, к демонам, ему поставят шатёр? Сколько он не спал? Вроде бы в той деревне дрых на совесть, да ещё на восхитительной перине… деревня от границы в паре сотен бье, и ворвались они в неё с налёту, а теперь он даже названия не помнит. И поклялся бы, что спать не доводилось с самого выступления из Эр-При – навстречу воинству святош. Второй Священный поход против еретиков Олларов лихо вклинился в глубь провинции, и Первый маршал за закрытыми дверями орал на Алву, грозил отставкой. «Ждать! Ждать?! Вы всех нас погубите!» Гайи и агары пёрли по холмам Эпинэ, горели костры – не те, на которых варят кашу и жарят баранину, – а Рамиро ждал. Они выступили, когда Хухля уже кипу перьев обломал об издевательские послания. Туборос писем не слал и не издевался, дотошно старался перекрыть дороги, не возился с упрямыми крестьянами и брал в осаду гарнизоны – но и это святош не спасло. И рассыпалась под ногами в пепел растёртая трава, клубился по степи горький дым, и все – от поварят и конюхов до маршалов – знали главное. Воинство святош идёт по их земле в последний раз. «Алые волки» Бенедикта Тубороса тоже знали и дрались с яростью одержимых, спасая своего командира при переправе. Туборос для Агариса – всё едино что Алва для Талига. Без него Эсперадор и имперские вельможи живо наложат в штаны.

Они с Рамиро видели красавца Бенедикта в нескольких бье от бродов Кайна. Тонкий, будто клинок лучшей стали, маршал стоял в окружении гвардейцев в ярких плащах. «Алые волки» пялились на реку, понимая, что переправа с наседающим позади противником обойдётся им дороже всего похода. Туборос смотрел на не взятую им Эпинэ.

Хухля тогда уже удрал – на плоту, что тащила упряжка волов. Солдатское прозвище, слепленное из фамилии помощника Тубороса и словечка «рохля», ему отлично подходило. Хухля и дальше пригодится, поскольку не просто сбежит в Гарикану, где нет никаких вспомогательных войск, но и Тубороса в дерьме утопит. Хухля жаждет спасти свою жирную задницу, а Бенедикт пойдёт на Агарис – выручать конклав, каждую весну снаряжавший его жечь Талиг.

Умеет ли гайифский маршал читать мысли, вслух не высказываемые? Особенно  мысли тех, с кем никогда не встречался. Ричард ногой подвинул к себе перевёрнутый барабан, с трудом согнул одеревеневшую спину. Сады Рассветные, он наконец-то сидит… В Олларии упорно честили Тубороса мужеложцем, даже когда прознатчики вывернули подноготную двора Паоны. Бенедикт Туборос не предавался любовным утехам с императором, не заводил наложников среди пажей или оруженосцев, его попросту ненавидели по обе стороны границы. Уж кому, как не олларианским аристократам знать, на какую клевету способна ненависть. А страх способен на большее. Между ними и Святым Градом стоит только Туборос.

Ричард ухватился за верх сапога. Реми метнулся к нему, пришлось рыкнуть. Нечего без месяца капитану сапоги с господина стаскивать! Перевернул, потряс, выливая воду, с облегчением натянул вновь.

– Реми, подай перо, пергамент. – Во втором тоже хлюпает, зараза. Мутная, жёлтая, глинистая – вода Кайна и пахнет-то по-особому. – Отвезёшь приказ отцу.

Первый маршал убит, гонцы не торопятся, видно, у Алвы в лагере дел по горло. Туборос уходит, у Гнилушки повернёт восточней, закрепится на Дороге Паломников. Ричард Окделл тоже не умеет читать мысли, но чтоб ему с барабана сверзиться, если он даст Бенедикту уйти не покусанным за пятки. Хухля же пускай драпает.

– Приказ о преследовании маршала Тубороса, – он писал, придерживая пергамент на скользкой штанине. Одежда ещё не просохла. – Пусть генерал-капитан ударит по арьергарду и отойдёт.

– Мой маршал, не разумней ли дождаться ответа от господина Проэмперадора? – штабной барон сунулся со свечёй, огонёк мигнул и тут же погас – ветер нешуточный. – Хухлю достать куда легче, Туборос опасен…

– Мой маршал! Я отвезу, – Реми здорово осунулся, пропал хитрющий блеск в карих глазёнках, но смекалки не потерял. Вот так и понимаешь, что когда-нибудь твой оруженосец поправит маршальскую перевязь и усядется на барабан приказы раздавать. Под столицей Гайи, если Леворукий даст. – Гадина в Талиг не вернётся!

– Здесь теперь тоже Талиг, виконт, – сухо уточнил Ричард. Ну да, а Реми теперь не виконт – граф Сабве. Мальчишка уставился себе под ноги, точно узрел на вытоптанной земле невесть какие чудеса. Солдаты, переругиваясь вполголоса, продолжали растаскивать кучу сваленных друга на друга тел. Мимо пронесли очередные носилки, с них покатилось что-то бесформенное – башка гайифца в намертво надвинутом шлеме, перевитом алой лентой. «Волки» Тубороса защищали маршала, как родного брата, они и в Агарис так же вцепятся… но до Святого Града ещё нужно дойти. Дошагать, доскакать, додраться.

Дурацкий барабан пошатывает, или степь под ним плывёт. В тёплой воде Кайна, воняющей глиной и кровью… в последнем письме Фреда намекнула, что снова беременна, а он и на Эдварда-то не успел насмотреться. Нед, верно, ходить начнёт и лопотать, пока его батюшка в Агарии навоюется…

– Маршал Окделл! Пакет от Проэмперадора Талига!

– Шатёр готов, мой маршал!

Ричард старательно продрал заплывшие веки, посчитал огненных мушек перед глазами и велел подать свежий мундир. И воды побольше, да чтоб не из Кайна.

****

«Я, Рамиро, герцог Алва, властью Проэмперадора назначаю маршала Южной армии Ричарда Окделла Первым маршалом Талига. Приказываю немедля оповестить войска».

Ричард в некотором замешательстве вчитывался в строчки, выведенные уверенной рукой писца. Первого маршала назначает король. Ворон, конечно, ни на миг не усомнился, что Октавий утвердит – через месяц или полтора, – и всё же. Франциск, должно быть, бока изъёрзает в своей гробнице, ну а агарисские беглецы в сотый раз назовут Окделла забывшим о чести холуем.

«Думаю, маршал, вы осознали необходимость преследования Тубороса. Хухлю не трогать». Тут уже Рамиро писал самолично, строчки окривели и охромели. «Приказываю отправить вслед гайифцу конницу под командованием генерал-капитана Дени Колиньяра». Точно, ещё его обзовут поддельным Первым маршалом, назначенным исключительно ради очередного унижения самоотверженных и бородатых сторонников Раканов. Приказ запоздал, Дени и его конники уже несутся за зарёй и за Туборосом. И новому Первому маршалу совершенно начхать, одобрит ли дражайший Проэмперадор столь быстрые распоряжения. Когда Бенедикта прижмут – одобрит.

«Армия идёт на Агарис, господин маршал. Войска соединятся на Дороге Паломников. Маршал Эпинэ отклонится на Эр-Жиак, мы с вами обязаны отрезать Тубороса от Святого Града». Любопытно, Рамиро воображает, что для маршала Окделла сие и впрямь новость? Маршала Колиньяра пришлось бы убеждать – старые соратники Франциска не решились бы на захват Агариса. Потому Алва даже перед Кайном держал рот на замке, они переправятся через реку и подождут… чего?

«Не позднее завтрашнего утра вы выступаете на деревню Гнилушку, вслед за Туборосом». Ричард потёр занемевшие ладони о штаны. В палатке холодно, будто на перевалах Торского Хребта, или он простыл, искупавшись в Кайне. Выступим, господин Проэмперадор, отчего нет? Только не на Гнилушку, пусть Туборос продирается через болота, его разведчики знают безопасные пути, талигойцы же – не слишком. Им сейчас нужно каждого беречь, стены Агариса высоки…

Ричард подвинул к себе склянку с мастикой, обмакнул перо – они проспорят до рассвета, Рамиро, надо полагать, упрётся из-за своей Гнилушки, ну и прекрасно. Лучше недоспать, чем угробить хотя бы десяток человек в трясине. «Позвольте не согласиться с вами относительно путей наступления…» – гладко, вежливо и твёрдо, чтобы Алва сразу уяснил: Первого маршала он в карман не положит, чего б бородатые не мяукали.

В недочитанном письме имя отчима Гвидо, с нажимом, аж кляксы расплылись. Ричард оттолкнул чистый пергамент. «Сообщаю, что маршал Гвидо Ларак погиб при переправе. Прошу передать мои соболезнования вашей матушке, герцогине Ларак, и брату Люсьену, герцогу Ларак». Ах ты, старый хрыч! Гвидо год в отставке, и вызвали-то его для помощи Дени Колиньяру с варастийскими новобранцами. На кой ему понадобилось в реку лезть?!

Мать представилась ему такой, какой он видел её на свадьбе сестры Анриетты. Статная, гордая, в соболиных мехах – жёнушка на зависть, шутил Гвидо. Взрослым Ричард встречался с матерью всего несколько раз и старался к ней не приглядываться, но на свадьбе был очень уж зол. Что разозлило – не вспомнить. Наверное, уразумел наконец: женщины не светятся эдак, если по ночам их ласкает нежеланный мужчина. Герцогиня Женевьев похоронит второго супруга, глупыш Люсьен станет герцогом, и отцовский замок вновь примет нового хозяина.

Ему Алва соболезновать не собирался. После смерти Франциска Ричард отбубнил положенное Октавию и кардиналу Эгидию, для Рамиро слов не нашлось. И правильно, что  скажешь, если умирает человек, которого тебе навязали вместо отца, а ты, стыдясь себя, уважал его и любил? Ричард ткнул перо в склянку. Он тотчас напишет матери и Фредерике тоже, велит ей съездить в Надор. Но вначале – топкая Гнилушка и каверзные подступы к Дороге Паломников, не то Рамиро погонит людей напролом, с него станется.

Агарис

Широченная лестница белейшего мрамора уходила вверх – к каменному трону Создателя и его наместника под облаками, к огромным статуям основателей Семи Орденов. У сострадательного Танкреда откололи половину носа, у грозного Андрония оторвали руки, прочие вроде бы уцелели. Странно, памятуя, как порезвились талигойские солдаты в эсперадорском дворце. В изваяния на фронтоне бравые олларианцы швыряли кирпичи, благо звать на подмогу пращников им строжайше запретили. Новый Эсперадор получит свою резиденцию лишь слегка поцарапанной.

– В третий день Летних Молний герцог Рамиро Алва-младший и Первый маршал Ричард Окделл штурмом взяли Святой Град, – скупо улыбаясь, пробормотал будущий глава эсператизма, – предав его мечу, огню и ужасу.

Ричард сопровождал Руция на собрание конклава, и сейчас они беседовали на ступенях – напоказ спешащим во дворец магнусам и кардиналам. Пусть до всякого обладателя серых одеяний хорошенько дойдёт: магнус Славы должен быть избран, иной исход голосования крепко не понравится победителям. Собственно, горожане Руция обожали, в армии святош он имел поддержку, да и до трети конклава остановили бы свой выбор на нём и без талигойских войск, занявших город у моря. Однако же не мешает напомнить, что Руций единственная защита побеждённых, самое время, побери Чужой, учетверить молитвы за его избрание.

– Ну, насчёт ужаса я бы возразил, – подавив зевок, ответил Ричард, – крысу нужно было прикончить… прочее в воле Всеблагого, не так ли, ваше высокопреосвященство?

– Я отказываюсь верить в то, что вы разделяете мстительную жестокость герцога, – Руций мотнул седой головой, – вы рождены и воспитаны в благодати эсператизма. Неужели россказни о вас и Алве чистейшая правда? Говорят, вы – его тень, его брат не по крови, но по духу, и, если он берёт саблю, вы хватаетесь за топор.

– Я северянин, мне положено более тяжёлое оружие. – Магнус настоящий искусник по части способов довести человека до бешенства, но Окделла и впрямь куда труднее разозлить, чем вспыльчивого южанина. – А про сына Алана Святого и другую муть, пожалуй, не стоит. Вас не было в Кабитэле тридцать лет назад.

– Так объясните мне! – Цвет лица Руция спорил с серостью одеяния. Магнус извёлся за Агарис. – Я готов понять зверство казни Брендона Карлиона и его соратников, мятежи должно карать, иначе вспыхнут новые и принесут много горя. Готов оправдать кровавые расправы в Эпинэ, когда враг разгуливает по твоей земле, не до чувствительности. Я всю жизнь сопровождал войска, маршал, и мне ведомо, что есть война! Но этот кошмар невозможно простить.

Руций ткнул растопыренными пальцами в площадь, ещё третьего дня усеянную обломками ограждений, сколками древних статуй, воняющую раздавленными фруктами и смертью. За площадью лежал разорённый город, и далеко не все тела повытаскивали из домов, как бы похоронные команды ни старались. Бенедикт Туборос оборонял Святой Град точно родную Паону, что никого не удивляло. Падение Агариса вырывает сердце из груди всякого эсператиста, будь то маршал, император или скромный лучник. Туборос велел святому воинству подыхать на стенах – и они подыхали. Он цеплялся за каждую улицу и укреплённый особняк – и его солдаты повиновались слепо. Гайифец собственными руками уложил на ступенях дворца Эсперадора нескольких охранников Дени Колиньяра, и тот божился, что сам был на волосок от гибели. Проиграв, Туборос ушёл через Ворота Звезды, а талигойские конники заполонили узкие, затхлые переулки и площади обветшалого величия.

Проэмперадор и Первый маршал вступили в город в сумерках. Они ехали по улицам, не останавливаясь и не вглядываясь, потому что гремел набат, словно в ночь приснопамятного мятежа Карлиона, и кое-где пучками летней соломы вспыхивала резня. Конница Дени преследовала Тубороса, как всегда, не успевая за проворным маршалом, четыреста кошек съевшим на обходных манёврах. К тому же во дворце, из чьих окон видно море, их дожидались бывшие хозяева Агариса. «Святоши не сбежали вместе с Бенедиктом, – спешиваясь у ступеней, бросил Рамиро, – надеются на мою милость или, быть может, на вашу, Ричард».

Они шли по бесконечным анфиладам, сопровождаемые мраморными мышами со свечками в лапках, добродушными псами, постными барашками и незлыми львами – и запахом всё тех же попавших под копыта лимонов. Их и вправду поджидали с терпением, порождённым смертным страхом. Эсперадор Клеменций Седьмой восседал в высоком кресле, обряженный в Светлую мантию, точно праздник на дворе. Кругом расселись пятеро магнусов, поодаль каменели кардиналы. Ричард отыскал взглядом Конрада – просто средоточие благости этот глава Истины! Вполне моложавый и породистый магнус простёр к ним руки, и тут Рамиро замедлил шаг, вынуждая приноравливаться.

Запертые в Кабитэле Алан Окделл и Алва-старший и вообразить не могли, что наступит день, точнее, багряно-золотой роскошный вечер, и их сыновья войдут в зал, где собралась святая свора. Те, кто год за годом уничтожал Талиг – оружием, проклятием, подкупом и пером. В год падения Раканов Клеменций правил Истиной, сейчас он дряхлый, исполненный кротости старец, и если спросить его о толпах безумцев, убивающих даже котят, то он, того гляди, сошлётся на плохую память. Зато нынешний верховный «истинник» так и пышет здоровьем. Ричард дорого бы дал, чтобы вернуться к тому мальчишке, рыдавшему над тельцем животины и с радостью бы вырвавшему глотку любому из величественных церковников, не смевших шевельнуться в креслах. Он не чувствовал ничего, только привычную усталость, и, наверное, велел бы без затей заковать святош – для будущего торга с их родичами и Туборосом. Но Рамиро решил по-своему.

Эсперадор шамкал беззубым ртом, Конрад взывал к чему-то возвышенному и нелепому, «чистюля» Максентий дрыгал обутыми в красную кожу ногами. Алва, оставив свиту позади, приблизился к креслам вплотную и рванул меч из ножен. В чёрной кирасе, лёгкий, как пляшущий над болотом огонёк, он был им жуток до истошного визга. Но святоши не визжали, они впились глазами в его лицо, и рядом с Ричардом кто-то зашептал молитву. Клинок вспорол серую мантию Конрада, повернулся в ране – на губах «истинника» выступила пена. Конрад грузно сполз на сидении, а Рамиро отступил, швырнув испачканное оружие на мозаичный пол. Несколько мгновений он рассматривал бьющегося в корчах магнуса, будто, как и у стен Старого Арсенала, ожидая, когда враг изойдёт зелёной слизью, потом обернулся к свитским. «Господин Первый маршал, объявите войскам, что город переходит в их распоряжение на четыре дня. Не забудьте обычные в подобных случаях предостережения».

У ступеней они столкнулись с Руцием, как никогда ранее походившим на дядю Шарля. Магнус едва соскочил с взмыленной лошади и бегом поднимался по лестнице.  Кажется, он с трудом удержался, чтобы не схватить Рамиро за плечи, и слова его хлестали, будто пощёчины. «Вы сумасшедший, герцог! Прикажите остановить разбой! В городе женщины, старики и дети, они невинны! Не уподобляйтесь скотам, именем Создателя и вашей матери!..»

Ворон отдал Агарис на поток не из отболевшей мести, Руцию следовало бы сообразить. Повергая Святой Град в прах и унижение, Талиг доказывает свою силу. Припомнив заснеженный городишко, спрятанный в северных перевалах, Ричард рассмеялся. Агарис – не дом весёлой Гризельды, имя Октавии её сына не удержит. Рамиро отстранил разбушевавшегося магнуса Славы и заложил руки за пояс. «Не тратьте время, ваше преосвященство, идите и подбирайте власть Святого престола. Прикончат лишь тех, кто догадается поднять оружие, ну а насильников и детоубийц вздёрнут, какие бы перевязи они ни носили. Вверх ногами, или я не Вешатель. Армия Талига отлично осведомлена о сём незамысловатом правиле. Подкреплённом, к тому же, убедительными примерами».

Он говорил об известной всем расправе над одним капитаном из Придды, вздумавшем озорничать в монастыре близ Агариса. За обесчещенных монашек капитана и его сообщников-подчинённых повесили прямо на перекладинах под потолком. Руций, однако, не внял и осыпал их бранью, пока конюхи держали взбудораженных криками лошадей. В городе занимались пожары и летело на мостовые битое стекло, разматывалось разноцветье тканей, вытащенных из сундуков богатых купцов – Ричард прекрасно знал, что творит армия, когда ей всё дозволено. И не жалел Агарис. Руций не отставал, и Алва лениво обронил с седла: «Моя мать здесь совершенно ни при чём, ваш Создатель и подавно. Добро агаров принадлежит тем, кто годами терпел их набеги под ширмой суда над еретиками. И ежели какая-то раздобревшая на краденом зерне прелестница сегодня лишится невинности, то пусть поблагодарит за свой позор доблестных воинов маршала Тубороса. Они всласть насиловали женщин в Эпинэ. Пришла пора Олларов, дражайший магнус, советую усвоить».

Эсперадор Клеменций скончался, не протянув до утра, а город трясло в лихорадке грабежа. На пятый день Алва смилостивился. Утих набат, пожары стали пеплом, и Агарис занялся конклавом.

– Чего вам не хватает, Ричард Окделл? – Руций упёр палец в чёрно-белую перевязь. – Сколько жизней вы ещё намерены положить на алтарь расплаты? Эркюль Ракан с матерью и приспешниками отплыл из Агариса накануне осады, прежняя династия никогда не поднимется. Уэрта разодрана на части, Алат бунтует против агаров, сама Агария лежит перед талигойцами, будто лагерная потаскуха. Маршал Эпинэ вот-вот возьмёт Гарикану и выкурит Хухлю… то есть генерал-капитана Хортоса. При желании Алва может подарить коронованному брату земли от Кайна и Каделы до Померанцевого моря. Оставьте мертвецов их участи и уймитесь!

– Знаете, какой-то древний умник ляпнул, что кушанье мести едят остывшим, – Ричард не стал напоминать о Туборосе, уже принятом императором и, несмотря на наветы Хухли, принятым с распростёртыми объятиями. К будущей весне Бенедикт наберёт армию и вновь схлестнётся с Талигом, иначе Октавий получит в дар и земли на границе с Гайи, а там недалеко и до имперского домена. – Вероятно, этому философу никогда не доводилось… словом, я бы с наслаждением съел блюдо горячим. Через тридцать лет меня волнуют куда более пошлые вещи, ваше преосвященство.

– Герцогство, например, – ввернул неугомонный эсператист, –  ваш брат просил оказать содействие.

О да, братец Люсьен выслал список своего глупейшего послания не только магнусу Славы! Рамиро, Дени Колиньяр и Шарль Эпинэ получили такой же призыв к справедливости. Письма привёз Арно Валмон, явившийся скреплять договорами завоёванное за летнюю кампанию. Вице-экстерриор весьма странно поглядывал на Ричарда, и немудрено. Для новой знати поступок Люсьена невыгоден, собственно, он со всех сторон никуда не годится. Раз уж братцу втемяшилось проявить благородство, мог бы, по крайности, сделать это в кругу семьи. Но того, кто скакал вокруг на деревянной лошадке, пока ты учил уроки, нелегко обмануть. Ричард отправил бы письмо брата в ближайший камин, и Люсьен принял меры. «Король Франциск умер, мой отец умер, и я хочу исправить допущенную несправедливость. Сим я, Люсьен, герцог Ларак отрекаюсь от титула и надорских владений в пользу моего единоутробного брата Ричарда Окделла, графа Горика, и молю его величество подтвердить рескрипты». Что за обалдуй, твари закатные!

Ричард ездил по Агарису, везде натыкаясь на вопросительные взгляды:  кинется ли лишённый наследства на лакомый кусок? Он едва не затеял парочку поединков и к вечеру трусливо забился в покои Проэмперадора, где никто не достанет. Кэналлийский паж наигрывал нечто проникновенное, Рамиро усердно налегал на мясо со специями, а Ричард – на касеру. Хлебнув лишку, он дал себе волю. «Люсьен лентяй и шалопай. Герцогство ему мешает за девицами ухлёстывать, видите ли. Я же, болтаясь между Эпинэ и Гайи, буду блистательно править Надором! Мой братец неподражаем».

Алва молча слушал пьяные излияния, потом вытер руки салфеткой с эсперадорским вензелем и задал вопрос, на который Ричард предпочёл бы не отвечать: «Почему ты отказался, Дикон?» Рамиро откровенно ухмылялся, ещё бы. Три года назад всякий жаждал выяснить, отчего Ворон не принял трон, отданный его братом без сопротивления. Ричард сунулся в червлёный кубок, но касера кончилась. «Герцогскими гербами не бросаются. Мой отец убил невиновного. Надор… что ж, плата невысока». Алва, видно, ожидал другого, поперхнулся и буркнул: «К счастью, Пако не понимает талиг». Не следовало, конечно, распускать язык при паже, но сказанное – истина, пусть и менее святая, чем растоптанный ими орден. Ричард угрюмо плеснул себе пойла и уставился на перебиравшего струны юнца. Алва пихнул ему поднос с закусками и, заложив руки за голову, развалился в кресле. «Не можешь отыскать причину, не касаясь покойных батюшек? Ну, так я скажу. Тебе нужно только то, что ты заслужил сам, потому как цена чужой ошибки была высокой, нечего врать. Между прочим, герцогов в Золотых землях – точно карасей в пруду, а Первый маршал Талига один».

Слуга, у которого талиг отскакивал от зубов, доложил о приходе некой девицы, но Алва отложил позднее свидание и потянулся к касере. Они болтали о пустяках, о несносных младших братьях, и, пока голова хоть чуточку соображала, Ричард думал о двух завещаниях, надёжно спрятанных под могильной плитой Франциска. Их никогда не найдут, и сейчас ему было жаль.

В дверях он столкнулся с настырной девой – рыжеволосой, похожей на сочный гранат. На подобных Ричард уже натыкался. Куртизанка Флоринда из Эр-При, златая, будто её имя, и такая же дорогая; белошвейка из городишки на границе; кудрявая дворяночка из Фаржо, что в нескольких днях пути от Агариса. Женщины на час, на ночь, Лючия могла бы торжествовать, да и герцогине Мерседес никакого вреда.

– Герцогство останется при Люсьене Лараке. – До чего же он вымотался, стоя в сон валит. – Не… не сверлите меня, ваше преосвященство, не поддамся.

Руций открыл было рот, но на площадку под мраморными изваяниями выскочил мальчик-служка в белой ливрее. Тряхнул бронзовым колокольчиком, испуганно покосился на страшного талигойского маршала и оглушительно запищал:

– Конклав! Конклав! Жители Града Святого, конклав начинается!

Магнус Славы взялся за нагрудный знак и размашисто благословил Ричарда Окделла. Смотрел магнус грустно, захотелось подбодрить. Если дядя Шарль и впрямь ему отец, то кабитэльский удар кинжалом пришёлся и по Руцию. Герцог Эпинэ не позволил себе растить сына.

– Вы выбрали союзников, святейший… я плохо учил историю эсператизма, но, кажется, вас назовут Руцием Вторым, – придержав меч, Ричард повернулся уходить, – и уверен: не прогадали. Во всяком случае, мы с Рамиро не подсылаем к малолетним принцам убийц, ну и полумертвецов не выгуливаем.

****

Бывшие покои Эсперадора утонули в душистых сумерках. Тяжёлые, пыльные занавеси прячут осеннее море, что на эдакой высоте плещет, будто у самого окна. Клеменций свил себе гнёздышко под шпилями дворца, дворец выстроен на холме каким-то гением – городской смрад сюда не попадает, зато волны близко, только протяни ладонь. Разумеется, Клеменцию и в кошмаре б не привиделось, что в его жилище поселится герцог Алва с внушительной свитой демонопоклонников и еретиков.

Рамиро у входа втолковывал что-то давешнему охраннику Адриано – на кэналлийском, а тот кивал. Другой осенью в мокром перелеске мальчишка-оруженосец избегал родного языка, не зная, кто он и куда пойдёт. Мальчишки давно нет, как нет и молодого капитана, рассерженного на весь мир и ещё чуток в придачу. Проэмперадор и Первый маршал будут говорить о наступлении к границе с Гайи – осень в здешних краях длинная и тёплая, помотать врага успеют. Будут спорить и в очередной раз убедятся:  им есть чем друг друга укусить.

По внушительной столешнице красного дерева разбросаны уже читанные Ричардом донесения, над пергаментом порхают золотистые пылинки. Им хочется на свет, но слугу звать лень. Поверх карты надорванные каракули, по строчке на каждый свиток. «Высокородной даме герцогине Алва…», «Дорогая Мерседес…», «Мече, здравствуй…» Интересно, прознатчики Бенедикта Тубороса осведомлены о том, что для Алвы письма писать – сущая пытка? Даже жене. Тем более жене.

Главный храм Эр-При был переполнен, священник волновался – такая свадьба, Проэмперадора ждут, а у него шагу не ступить из-за мещанских выводков. Фредерика пыталась поправить скромный убор в тёмно-русых волосах, через всякий миг оглядывалась на дорогу, хватала за рукав Элизу Эпинэ. Та хваталась за мужа, Шарль хохотал и утверждал, что Ворона на гербе Алва нужно заменить коронованной совой. Чёрные птицы тоже любят поспать, отмахивался Ричард. Ох и врезал бы он по чьей-то смуглой шее за задержку!

Фреда увидела всадников первой. Вспыхнула до маленьких розочек надо лбом, тихо ойкнула. Вслед за Алвой у подъезда к храму спешился дородный чиновник из геренции – этот-то на свадьбе зачем? Сами виноваты, с ходу заявил Рамиро, нечего было венчание переносить. Назначили на Осенний Излом, не прыгайте. «Подарок для жениха и невесты ко времени, гхм, не поспел. Слегка сыроват. Мэтр Мартин, зачитайте». Толстый чиновник достал футляр, развернул огромный свиток и огласил – гулким басом ликтора. Ричард слушал, оторопело улыбаясь, а Фреда повисла на его локте и шептала в ухо:  «Теперь тётка точно загрызёт!»

Его величество Октавий Первый Оллар вручал верному подданному графство Горик, «дабы правил он землями сими рачительно и твёрдо, призывая вассалов своих на битву по королевскому слову». Вассалов набралось порядочно, одних баронов десятка полтора, имелись и усадьбы, немного подпорченные при обороне Надора. Ликтор читал долго, с выражением, Алва смеялся синими глазами, Шарль встряхивал кудрями, Элиза и Фреда сцепили руки… Ричард принял свиток, пахший ещё не просохшей краской, только из мастерской писцов, и взвесил в ладонях пожалованную вотчину. Ричард Окделл, граф Горик – и не скажешь, что мало, не скажешь, что зря. Попросту поздно. Он торчит перед разукрашенной церковью, с маршальской перевязью на плече, рядом его любимая и рядом друзья, и если пергамент вместе с графством немедля превратится в пыль, то для Ричарда Окделла ничего не изменится.

****

Слуга убрал занавеси, пылинки вьются над столом, окаянные, садятся на коричневые потёртые рукава, играют с синими нитями камзола. Надо бы им траур объявить – по Себастьяну Колиньяру, Гвидо Лараку и всем погибшим. Иногда молча горевать не выгодно. Соседи должны уразуметь: если Талиг и мстит, то месть заслужена.

– Господин Первый маршал, вы мне доложили, что Туборос поставил у имперской границы опытных воинов, а сейчас голову морочите? Мы отзываем войска маршала Эпинэ…

– Господин Проэмперадор, вы всегда слушаете доклады чем угодно, но не ушами. Мы не можем отозвать Эпинэ к границе и оголить Гарикану. Хухля тут же вылезет…

– Не смейте возражать. Эркюль Ракан сидит у императора, демоны ведают, чего высидит. Займём границу к Излому…

– Я сказал:  нет. Дождёмся, пока флот войдёт в агарисскую гавань и обеспечит поддержку с моря. Гайи не святоши и не дохлая Уэрта, господин Проэмперадор. Ракан сможет предложить имперцам только один меч – свой, а, как я слыхал, он им дурно владеет. Туборос зальёт границу кровью, но нас не пустит. Даже с помощью Шарля не прорвёмся, ну и Гарикану потеряем.

– Слишком много слов, маршал. Конница Колиньяра ударит по уязвимой позиции…

– Она станет уязвимой, если флот разнесёт укрепления… не повторяй Лысого ущелья, Рамиро!

Солёный ветер треплет занавеси, шальными пальцами ерошит волосы. Гарью здесь всё же провоняло, не спасла надменная высота эсперадорские покои.

– Нечего скалиться, – Алва лукаво щурится, – я и сейчас могу врезать тебе в висок и увести армию.

– Незачем идти на такие жертвы, – Ричард шутливо поклонился, отмечая не убранные свитки с начатым письмом к Мерседес, – армия повинуется тебе, я ею лишь командую.

– Ещё как зачем, – Рамиро явно не сидится, привстал, потянулся к тяжёлым ставням, – море, море, провались оно к Чужому. Если Первый маршал не в состоянии удержать меня от оплошностей, для чего я его назначил? На флот у меня свои расчёты, погоди, расскажу…

– Чем тебе не нравится море? – Ричард расстегнул воротник, откинулся на спинку кресла. – И учти, бред я терпеть не намерен.

– Мерседес родила сына, – Алва отвернулся к окну, шумно втянул пропитанный солью воздух и, фыркнув, выдохнул: – Просит дать имя и отпустить её с ребёнком в Кэналлоа. Проклятье, я ему завидую.

– Поздравляю, – ну, вот и отгадка. Любопытно, не отправятся ли случайные интрижки к кошкам под хвост. – В самом деле, рад… имя выбрал?

– Диего. Обычное в нашей семье, – Рамиро смотрел на него поверх сложенных перед лицом ладоней. – Мерседес права. Мальчишка должен вырасти дома, и до Лаик ноги его в Талиге не будет. Слышишь, Дик?

Далёкий раскат, будто море тоже вздыхает о потерях и приобретениях, об ошибках и удачах, о том, что пошло не так, как предначертано, и всё же куда-то да привело. В Агарис, в душные покои гадины, заколоченной ими в гроб. Эдвард Окделл и Диего Алва, хм… иногда беда скрепляет воедино, а победы заставляют грызться за добычу. Их сыновья вырастут с другой судьбой, пусть четырежды лучшей, но кто может знать?..

– Ты оглох? Иди сюда.

В гавани, разгоняя запахи перезрелых лимонов и пожарищ, грохотал гром. Одиночными, короткими вспышками, будто владыка небесный решил… пострелять! Пушка, это же хвалёная пушка, присланная Алве родичами-морисками. Стреляет теми же ядрами, только с помощью огненного зелья, называется мудрёно, и толку от неё с птичий клюв. Но если он невольно схватился за эфес, то и вояк Тубороса диковинка напугает.

– Корабли Марикьяры привезли нам подарки, – Ворон подвинулся, давая ему место, навалился на подоконник. – Что ж, маршал, станем дальше спорить или пойдём встречать?

Департамент ничегонеделания Смолки©