РУКИ

Авторы: ТК Лиомиль и Эминель (lalait, endis).

Фэндом: "Даров не выбирают" (мир Инсаар Смолки).

Рейтинг: НС-17.

Дисклаймер: все принадлежит Смолке, мы отобрали попользоваться и вернем, как тока они доедят наши мозги :alles:

Варнинг:  Smolka! Матчасть не соблюдена, и оба героя похожи на авторов фанфика!!! Не жди от них большего.;) И еще там АУ и наглое манипулирование временными составляющими матчасти.

***

В Клезе осень, алые ягоды по веткам. Тепло пахнет дерево, собирая в себя последние крохи летнего солнца. Красиво, только на всю ночь в лес теперь не выберешься. Да и пусть! Какая разница, правда? Зато будет теплое одеяло, огонь в очаге, шкуры на полу. Зато можно не думать ни о диком зверье, ни о поддержании костра, ни о насекомых.

Можно будет забраться в спальню – расположиться в кровати или на полу. Или еще где. Ха! Брен иногда любит… такое. Надо только собрать сил. Побольше. И вон тех ягод. Чтобы ел с рук, а потом вытирать сок с губ пальцами и губами.

Чтобы про все забыл, облапал чумазыми пальцами свитки, чтобы можно было выкинуть их вон из комнаты и целовать. Да-да, конечно, Брен, теперь тебе никак не переправить письмо в таком виде Ристану. Еще бы, император, понимаю, да-да. Отвлекаю тебя? Да даже не думаю! Просто целую. Что, уже поцеловать нельзя? А сюда? И вот сюда тоже? Ну не смотри на меня так! Да, знаю, что дел меньше не становится. Но ведь… время, Брен. У меня война завтра. У тебя чужой император  – сегодня. А мы?

Я люблю тебя, Брен. Тебе можно этого не говорить, ты и сам знаешь. Ты все знаешь сам, ты очень умный. Но мне нравится. Смотришь, как я выбрасываю пергаменты за двери, знаешь же, ничего с ними за ночь не случится. Ругаешься. И послушно обхватываешь меня руками за шею, когда беру тебя на руки.

Ты горячий, такой горячий и тонкий подо мной. Когда вытянешься на постели – я, пожалуй, не всегда различу тебя, если лягу сверху. А я лягу. Коснусь затылка губами, прикушу за загривок, по ребрам, по бокам ладонями проведу и выдохну сквозь зубы, до-о-олго. Как ты. Как ты… А ты прижмешься ко мне всем телом, выгибаясь над постелью, и как только у тебя получается.

Заведешь руку за спину, обхватишь ею плоть и запретишь мне дразниться. Забираешь меня всего, и я уже у твоих ног, хотя все еще на тебе, хотя и не в тебе. Погладишь сильно, быстро – и направишь в себя. Тебе нравится, и мне тоже. Я и не сопротивляюсь. Мне же больше свободы для рук, чтобы тебя обнимать. И ласкать, и гладить, и стиснуть, прижавшись, наоставляв синяков. Когда я в тебе, мне все кажется, что мы не разные люди, мы один. Многорукий, двухголосый, двухголовый. Как боги Абилы. Не зря же его таким себе абильцы придумали. Хе, ерунда какая в голову лезет!

***

Брендон Астигат. Наместник союза Лонги. Правая рука… да что там, левый глаз и центральное полушарие головного мозга обоих правителей. Как ни посмотри, серьезный человек. Что купцы его уважают, слушаются, за советом ходят, за помощью… Бывало, да… хе, частенько бывало, что на целый день задержится – просьбы да жалобы выслушивает, обсуждает, увещевает, убеждает. А ты сиди в покоях, дурак дураком, сотник армии союза. Сейчас мир – короткая передышка между войнами, а вот у Брена таких передышек не бывает.

Серьезный человек Брендон Астигат. Наместник. Стоило послушать, как вчера орал на совете хоноров. Нет-нет, да и просыпается в нем обратно буйное, неудержимое Астигатово семя. Как бросался на мечи, как ругался и угрожал еще во время первой трезенской, так и теперь иногда – когда повод достойный.

А так вообще серьезный человек Брендон Астигат. Ха! Наместник. Карвиры только рты и пооткрывали, когда Брен на нем вчера повис. Влетел в комнату – ну чисто ураган или снаряд из осадного орудия –  мимо брата, мимо протектора, к нему, к Райну, и на шею. И ну целовать, прям при всех. Райну что, он по своему воробышку так соскучился, что никакие приличия не в счет, прям тут даже и полюбил бы, если б Брен захотел.

Но Брен серьезный человек, хотя не в этом, конечно, дело. Спорит с ним часто, стоит зайти к нему, когда занят. Заговори – заспорит, доказывая свое. Не с ним, в общем, спорит-то, Райн понимает. С собой. Сидишь, слушаешь, отвечаешь. Подначиваешь, чтобы раздухарился. Любуешься. Но следи – не следи, все равно пропустишь, когда он улыбнется. Серьезно, конечно, без всяких там. Глаза распахнулись, сияют, румянец на щеке, и легкая улыбка на губах. Я. Тебя. Люблю. Райн. Тебе тоже не нужно это слышать, ты и сам все понимаешь.

Спорить с тобой всерьез, до ненависти Брен не сможет никогда. Он слишком хорошо знает цену Дара, что вам обоим достался. Великий Дар. Хрупкий, уязвимый, как язычок свечи на ветру. И нету такого способа, чтобы силой его удержать или обрести. А если вдруг обрел – береги… Пуще жизни своей – береги…

***

Хорошо.

Хорошо с ним. Лежать рядом на скомканной постели – наместниковой постели – каждый у себя они, почитай, и не спали никогда. Да и у него, Райна Рейгарда, в большом добротном доме почти у самой реки только пару раз бывало. А так – в покоях наместника все да в Клезе. Ну… И обряды, конечно, тут уж, где застанет.

Хорошо. Проснуться утром, перетащить подушку в ноги, потянуть за высунувшиеся из-под легкой простыни или теплой шкуры пальцы, погладить пяточку или тонкий, почти девичий свод стопы. Забраться глубже. Разбудить – лаской, негой; нырнуть под это одеяло; коснуться губами каждой жилки, каждой мышцы на длинных стройных ногах –  скорее, пока Брен не проснулся толком, не пришел в себя. Подобраться еще выше, вслепую, губами и дыханием нашарить вялую, сонную плоть, обнять головку, провести языком, нажать на впадинку, чувствуя первую напряженную дрожь, радуясь тому, как крепнет, твердеет, наливается во рту естество любимого, как сквозь легкое сонное дыхание прорезается первый стон.

Хорошо. Лежать в траве на поляне подле виллы, как звал ее Брен. Лежать и думать, что тебе давно уже не девятнадцать, как тогда, в первые разы. И не верить этому, как не верил тогда. Брен только начинал выздоравливать, из бледной тени становясь высоким жилистым юношей, на год и целую жизнь старше самого Райна. Разом опытнее… и неопытнее, невиннее.

Хорошо… Жарко, сладко, полно на ложе, когда с ним, когда в нем. Когда он выгибается – под тобой, на тебе. Когда падают золотые волосы на влажную от пота спину, закрывая до самой поясницы, когда кричит, бьется, когда обессилено откидывается назад, улыбаясь и вслушиваясь, как поет мир напоенный их любовью, Бреном, всем его существом, всем, что он составляет.

Хорошо. Только больно. Нет, совсем не ревность мучает Райна. Не горечь – что любимый не может быть с ним чаще. Не досада, что его золотое чудо никогда не бывает на нем сверху, никогда не хочет взять его. Не обида и боль коротких размолвок, которым срок – стоит Брену надуться хорошенько, а тебе – его догнать, нет. Просто больно…

Больно. Наверное, это от слабости. Ты ведь не ранен. Нет? Просто сведены, натерты, выбиты из суставов руки и ноги, и шея, кажется, тоже. Хоть бы уже переломилась бы, закончила это все.

Но нет, кровь утекает по капле. Даже и не больно уже, жарко только. Пришли цветные, золотые сны, где Брен, его Брен, улыбался ему, смеялся, бежал с ним наперегонки и всегда обгонял, всегда. Небывалый, цветной морок, какого не было никогда –  ни на ложе, ни от кореньев и трав, что, высушив, бросали в костер, призывая дивные видения.

Нет. Просто золотистый хоровод, который кружит. Или нет, наверное, не золотой, не как металл – как солнце, как утро весеннего дня, в которое они выходили из Клезы, счастливые; как огонь костра, на который любовались вместе, истомившись ласками, не в силах больше двинуться; как его грива, его глаза и руки и сам он – весь золотой, солнечный.

Не надо, Брен, пожалуйста. Не уходи, возьми меня с собой. Я буду тебя хранить. Я вернее, надежней любого пса, ты же знаешь… Ты не думай, я сейчас встану, только подожди меня, подожди. Не уходи, не отворачивайся. Прости – я весь в крови, но, ты ведь знаешь сам, война. Я сам во всем виноват, я не остановил тебя тогда. Не остановил сам, не убедил, не сказал твоему брату, вообще никому не сказал и пожинаю теперь, что заслужил. Нет, не думай, я не жалею. Колодки, кровь, крики, я уже не помню ничего. Это же недолго, просто больно. Как же больно встать. Ты подожди меня. Не уходи, Брен. Брен…

***

Носки заношенных имперских сапог прямо у лица, а под щекой – алый песок. Говорят, где-то там, за далеким горным перевалом, что виднеется с холмов на окраине Трефолы в ясную погоду, есть красная пустыня, где две недели в году идут дожди, где высыхают, не успевая подвергнуться тлению, тушки зверей, птиц и незадачливых путников. Говорят, там земля солёная на вкус, как слезы, и красная, как кровь. Говорят, когда-то давно туда с неба упало пламя и разорвало плоть земли, желая убить ее, распороть ее чрево, как ревнивый любовник неверной жене… Говорят, тогда только Быстроразящие и спасли Мир, накопив для него силу и тепло… Говорят, тогда почти не стало на земле людей.

Всегда кто-то должен… чтобы другие жили.

Райн открыл глаза и с невероятными трудом, с каким, наверное, небоскат каждый день водружает на хребет раскаленный солнечный диск, повернул голову прямо, разглядывая стоящего рядом. Высокий имперец склонился над ним, вглядываясь в глаза.

– Не жилец уже, поздно, – проронил кто-то сбоку, но Илларий Каст даже не обернулся на голос. Ах да, это был именно он, великий полководец и гениальный стратег Риер-Де, Холодное Сердце. Рейгард никогда не думал, что увидит его так близко.

–  Тебе вряд ли есть до этого дело теперь, парень, – тихо, почти что одними губами сказал Илларий Каст и, слегка нажимая, провел ладонью по странно твердым и холодным глазам, опуская веки. – Но сегодня ты последний, кто умер вот так. Брат твоего вождя просил меня, и я остановлю Ка-Инсаар. Навсегда, если мне удастся. Такой вот тебе от него погребальный дар. Да примет тебя Мир.

Но Райн не слушал. Перед закрытыми веками золотилась и рдела багрянцем сладкая, влажная, солнечная осень в никогда не виданной им Клезе. Брен шел по монеткам осиновых листьев, густо усыпавшим тропинку от дома к лесу, и рассеяно улыбался, трогая рукой засыпающие теплые стволы. Где-то уютно и звонко капала на камешки вода. Вслед за Бреном шел по тропинке высокий темноволосый юноша – и смеялся, откинув голову на плечо. Ласково перекликались птицы, и пальцы влюбленных сплетались в травах – и вплетались в травы. На долину опускался ласковый, пушистый туман, гася цвета и звуки.

Райн улыбнулся и тряхнул головой. Спасибо тебе, Брендон за то, что ты будешь счастлив. Спасибо тебе, что все будут живы, и за то, что ты сейчас подбежал и вцепился Илларию в плечо, а значит, тебя нету в той комнате, где через минуту соткется черная воронка ноо. Спасибо тебе за все, что не сбылось – и за все, что могло бы сбыться. Спасибо за то, что Даров не возвращают. А особенно за то, что не пришлось выбирать между собственным счастьем – и жизнью других. Вечный Лес свидетель – я слишком тебя любил.

Спасибо тебе, мой Брен, за то, что Даров – не выбирают.