Меню сайта
Разделы
Тексты [6]
Рецензии [13]
Фанфики [41]
Видео [2]
Поиск
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 89
Вход

Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » Файлы » Фанфики

Ilanal. Невозможные сказки мира Инсаар. Сказка 5
16.04.2013, 14:57

НЕВОЗМОЖНЫЕ СКАЗКИ МИРА ИНСААР

  ILANAL

Бета: ReNne.

 

Вещь невозможная пятая: о том, чем обычно заканчиваются благие намерения...  или желание подстроить козни врагу своему.

Невозможный пейринг: Данет Ристан/Илларий Каст.

 

СЛЕЗА ИМПЕРАТОРА

(«Как в очередной раз Риер-Де поимела Лонгу» или «Как-то раз один остер…»)

«Пожалуй, жизнеописание Иллария Каста отлично дополнит весомый трактат о добродетелях имперской знати. И отучит протектора Лонги подстраивать соблазны чужим любовникам».

Данет Ристан (из рассказа Смолки «Тонкие различия»)

 

****

Трефола

Резкий грохот, звон, мгновения тишины…  и снова звук разбиваемой утвари. Брен сжался в кресле, напряжённо улавливая шум, доносившийся из соседней комнаты. Север, весь последний час раздражённо метавшийся от стены к стене, остановился и прислушался.

– Всё! Это уже последний кубок, больше стеклянной посуды в его покоях нет. Брен, успокойся же! Лар тебя не винит, я тоже. В конце концов, ты закупаешь в Риер-Де все новинки, ты не мог знать...   Ничего, танам и в глиняных кувшинах хорош, а захочешь – имперские  стеклодувные мастерские работать не перестали; закажешь – и привезут. Плохо только, что Лисса прочла... А что хонорам разослали, так из них мало кто читать умеет. Приказ же об основании этих там… библиотек в хонориях сам Илларий издавал. Одних свитков пропасть разослали!

Брен тяжело вздохнул. Райн наморщил лоб, пересчитывая про себя, и выдал наконец вслух:

– Пятьдесят шесть, это вместе со школами. Так, во всех трёх школах папаша сегодня свитки изъял и в печи сжег. Значит, пятьдесят три, –  Райн ласково потрепал наместника по коленке.  – Да не огорчайся ты так,  Брен. Ну что можно про роммелета Иллария написать? Опять, наверное, про измену империи. Так это не в первый раз! Роммелет Илларий как будто привык уже. Прости, керл,  что спрашиваю… Да что в этом свитке проклятом такого придумано, что протектор все кубки ваши драгоценные перебил?

Север скривился, вспоминая.

«И, стеная, послал Север Астигат соратника своего верного – но ренегата, предавшего  народ ривов и отчизну свою, – протектора Каста, дабы склонила наконец Лонга гордую главу пред Любовью империи. Пять дней и ночей ехал Каст, пока не прибыл в Амиситию,  в чьих лесах течет священный источник, рядом с коим ожидал его уже Данет Ристан. Вместе припали они к жертвеннику, в ночном бдении очищая и готовя себя к обряду. Помолившись, Любовь наша живая обратился к протектору со словами привета: "Раз суждено нам обрядом своим скрепить дружбу между нашими странами, да проведем мы его от души, дабы возрадовались Быстроразящие и благословили договор о согласии  вечном и торговле обильной”.  Пав к ногам фламма аморе, возрыдал Илларий Каст от радости, что страну его новую ждет мир и процветание, а его самого –  долгожданное. Данет Ристан же поднял его и приблизил уста свои, вкус коих знал до того лишь один император,  к губам  ренегата,  ободряя того».

Что там было дальше, керл узнать не успел. «Предатель и ренегат», до сих пор довольно спокойно читавший любовнику вслух модную книжонку с его, Лара, биографией,  бросил свиток на пол, долго ругался и порывался даже топтать пергамент ногами, а потом кинулся к полкам со сверкающими чашами и кубками, добытыми ими когда-то в походах или купленными мелким за целое состояние и с величайшей осторожностью доставленными из империи в Трефолу. Север предпочёл оставить любовника наедине с посудой и убраться подальше, так и не поняв,  почему именно этот кусок настолько взбесил протектора. Видели б сейчас его Лара те, кто прозвал когда-то консула Лонги Холодным Сердцем! По мнению же Севера, похождения юного квестора в изложении Гапиллия были гораздо похабней. Чего стоила, например,  сцена, где Илларий Каст читал Гаю Арминию стихи о любви, чтобы заставить Севера ревновать!  Север своими руками убил бы бездарного ривского писаку только за одну эту сцену.  Лар же как будто воспринял спокойно даже Ка-Инсаар между карвирами – с длиннющими намеками на то, кто там был сверху. Быть может, как раз потому, что Гапиллий усердно намекал на то, что сверху, как должно всегда, была Империя. Но, дойдя до заключения союза между Лонгой и Риер-Де, протектор помрачнел. Лар задёргался уже при красочном описании начала переговоров. Торжественное прибытие  Данета Ристана в Лонгу и  красота главы консистории, закутанного в белые меха верности,  заставили Каста скрипеть зубами. А от строк о том, как украдкой, из-за плеча своего карвира, любовался Илларий вечно юной Любовью, мечтая о несбыточном, карвир  покраснел так, что Север испугался: раньше-то от гнева Лар словно застывал на морозе и всех вокруг вымораживал, а вот теперь… Гхм, Ристан в мехах действительно был хорош, но, насколько помнил Север, чище юной девы, глава имперской консистории не выглядел. Да и меха были чёрные… Ноги же Ристана, на похвалы коим Гапиллий не поскупился,  действительно смотрелись  очень и очень неплохо.

 

Декадой раньше

Риер-Де

– Улыбайся! –  легкий толчок  коленом. – Верпе митрос,  Данет, придворные смотрят.  Ты сам заказал эту биографию и ещё  издал это…  это…  произведение искусства за счёт казны. Я помню, мы долго смеялись у тебя в спальне, представляя, как будет беситься Каст. Наш  великий оратор всего лишь решил, что такую щедрую плату надо отработать. Не стоит теперь шипеть, что ты прикажешь отравить всех марателей пергамента в империи. Стихи Квинта, например… ну ладно, ладно,  не буду! Смог же я спокойно перенести описание своих страданий. Как там?..  «Император неотрывно смотрел на Любовь своей жизни, бережно охраняя его сон. И лишь одна слеза пролилась из глаз того,  перед кем трепещут враги. Как отдаст он прекрасное тело сие, над коим всегда торжествовал лишь он один?!»  Кстати, а откуда наш дорогой Гапиллий так хорошо знаком с твоими размерами? Что, прикажешь заодно утопить всех скульпторов?  Данет! Неужели ты хочешь сказать, что, отправляясь к роднику Амиситии,  не унес бы  эту слезу в своем сердце, как самую большую драгоценность?  Дабы вылились воды источника, оплакивая участь верного любовника, сподвижника потомка Львов. Меня же более всего тронула сцена, где я вспоминаю о ночах любви перед твоей статуей. Правда я бы всё-таки поужинал  как следует перед десятидневным постом, даже доказывая уважение тому, кто добровольно пошел на обряд ради блага империи. А описание нашей ночи перед твоим отъездом!  Даже ты не знал, что можно принимать такие позы?  Нет, ты ему не отрубишь голову дважды. Одного раза вполне… Шучу. Не смей! Подожди, Виттелий Каст просит ещё раз прочитать строки о том,  как шли вы на обряд. Надо же, он обозвал Трибуниана Гапиллия нашим народным трибуном. Тише. Улыбайся!

«Затрепетал от восторга Илларий Каст, когда, освещённый полный луной, предстал пред ним прекрасный галей. Белее туники было лицо Ристана.  Но не ощутит посланник варваров, как  тяжек золотой венец на багряных волосах, не поймет, как сдавило шею ожерелье из драгоценных камней, подарок Великого.  Глава консистории непроизвольно сжал бесценную нить. Для тебя, моя страна, кою отверг потомок великого стратега и что стала родной ему, чужаку! Для тебя, мой возлюбленный император! Безмолвно, с сердцем, обливающимся кровью, смотрел Данет, как сбросил будущий союзник черную тунику и стащил с головы серебряный обруч. Как руки, что осмелились поднять меч против отечества, коснулись набедренной повязки – и пала последняя преграда. Гордый друг варваров, кого боялись Инсаар,  распростёрся пред ним ниц на траве.  И ветер разнес по поляне слова: "Я твой! Возьми меня. Да будет Лонга под рукой Риер-Де вовек!  А союз наш – так же силен, как твое естество”»

Приёмная императора взорвалась аплодисментами. Данет, стараясь удержать на губах благосклонную улыбку, наблюдал, как император произносит слова благодарности и сам увенчивает голову писателя лавровым венком. «Ничего, – подумал Ристан, по привычке пересчитывая тех,  кто аплодировал громче всех, – ничего,  Трибуниан Гапиллий, насколько я знаю,  твою входную  дверь не так трудно взломать».

 

Пятью месяцами раньше

Риер-Де

Трибуниан Гапиллий, бывший форумный оратор, а ныне самый модный писатель столицы, прозванный в народе Пылким Сердцем, возвращался домой окрыленным. Наконец, о наконец, его труды оценили по заслугам! Неважно, что книги его раскупали, как горячие хлебцы по утрам; неважно, что своими заработками он давно превзошел всех сочинителей империи, включая Великого Квинта. И неважно, что свитки его творений хранились в каждом приличном доме – на почётном месте и в драгоценных футлярах. Гаппилию не хватало формального признания. Он всегда помнил главное: Риер Амориет издали за счет казны. Об этом он мечтал бессонными ночами,  творя очередной свой эпос при свете одинокого лампиона. Но вот сегодня – наконец! – Данет Ристан принял его, как близкого друга. На столе стояли столь любимые Гапиллием варёные в меду финики с корицей. А глава консистории сам озвучил заказ императора: биография протектора Лонги, потомка великого  Гая Каста.  Данет Ристан выразил сожаление о том, что лучшему биографу современности не посчастливилось видеть  Каста, так как он переехал из Тринолиты в столицу уже после возращения протектора в Трефолу. Но зато многое рассказал о Касте  сам, подчёркивая важность и нужность будущего труда. Гапиллий слушал музыку голоса остера, глядел на него – и не мог насмотреться, восхищаясь умопомрачительной грацией любовника императора, изменчивыми глазами и ласковой улыбкой. Он вышел ошеломленным, чувствуя небывалый прилив вдохновения,  и в голове сами собой всплывали строки:

«Огненные кудри смешались с русыми прядями. Данет крепче оседлал могучие бедра, вбиваясь в союзника и  чувствуя, как расслабляется, покоряясь ему, сильное тело.

– На одну ночь, – шептали чувственные губы победителя Инсаар, – всего одна ночь, но я унесу её в сердце моем. О тебе будут петь полноводные реки Лонги и шуметь леса. Твоё имя – благословлять дети. О твоих устах, кои произнесли слова согласия,  станут молиться женщины. О Данет! От храма любви, где просит сейчас о мире великий император ривов, до густых лесов, где пребывает ныне в благоговейном созерцании керл Лонги, да разнесётся через все риеры мое "да! да! да!!!” Я твой – на одну эту ночь».

О, да! Глава консистории, вне всякого сомнения, оценит эти строки. Гапиллий шел домой, уже предвкушая, как  его статуя украсит собой Галерею Славы в сенате, и был счастлив.

 

Через декаду после событий в Трефоле

Луциан Валер оставил свои носилки за два квартала от конечной цели и неприлично быстрым шагом пересёк площадь. Стараясь оглядываться так, чтобы не привлекать к себе внимания, опытным глазом он заметил на всех четырех углах площади людей. Так…  с северной и южной стороны явно прячутся посланцы Лонги. Их сразу можно отличить по не успевшей загореть коже – там, где еще недавно красовались бороды. А вот на остальных двух углах уже явно имперцы. Этого, с длинным мечом, он как будто встречал среди преторианцев. Ну, а могучую фигуру Амалу ни с кем не спутаешь. Значит, все четверо прислали  своих, гхм…  посланников одновременно. Интересно, чьё «послание» поспело бы первым?

Луциан безмерно удивился, получив сегодня письмо от Брендона Астигата, в переписке с коим не состоял. В письме, составленном на безупречном ривском, Брендон просил  Луциана предупредить столичного писателя, что биография протектора Лонги не вызвала в сердцах Иллария Каста и великого керла  нужного отклика. Сам же Луциан на публичном чтении знаменитого творения  не присутствовал – он  уезжал в Тринолиту, пропустив нашумевшее представление «Слезы императора», а вернулся только вчера. Утром он поспал подольше, чувствуя приятную истому во всём теле, как всегда после встреч с неким военным. Разумеется, имя Гапиллия было ему знакомо, но книг модного автора Валер не читал, предпочитая скандальным благоглупостям бывшего оратора более классические произведения. Впрочем, народу выдумки борзописца нравились, потому-то Данет и привечал его в последнее время. Друг даже удостоил писателя личного приёма и вроде бы собирался и дальше  использовать его бойкий стилос. Затребовав у секретаря нужную книгу, Луциан быстро провертел свиток до самого конца и вскочил, вызвав лектику раньше, чем закончил торопливо завязывать ремешки сандалий.

Гапиллий, конечно, достоин глубочайшего порицания, но ни один человек не заслуживает того, на что способны четверо разозлённых илгу. А что разозлились все четверо,  Луциан не сомневался. Скупых рыданий Доно над измученным любовником, пытающимся смыть следы пальцев «отступника народа ривов» со своих стройных бедер в ледяной воде источника уже хватило бы с лихвой.  А уж триумфальное возвращение Лара в Трефолу с договором о вечной дружбе и вдохновенные речи утонченного керла лонгов  о мире! Вполне достаточно, чтобы карвиры прислали в Риер-Де целую армию. Надеясь, что ещё не поздно, Валер трясся в носилках, стараясь и не смея представить реакцию Данета.  И всё же… при воспоминаниях о длиннющей  поэме, кою,  по воле автора, Лар прислал главе консистории в Риер-Де, губы его будто сами собой складывались в улыбку. Особенно умиляли строки, где Илларий сетовал, что ночами сравнивает достоинства Ристана с более мелкими достоинствами  своего возлюбленного, но изъявляет понимание, что всё самое достойное обитает среди Львов.

С трудом достучавшись до испуганных домочадцев писателя и потратив бесценное время на объяснения и убеждения, Валер задами вытащил упирающегося Гапиллия на  улицу.  Тот не желал ничего понимать и – тем более! – лезть через ограду собственного дома. Наконец Луциан сунул ему в руку тяжелый кошелек, посоветовал приобрести самую резвую лошадь и долго смотрел тому вслед,  стараясь понять, как он всё-таки умудрился прожить несколько дней после чтения книги во дворце доминатора. Скорей всего, просто случайность. Поскольку среди многих хороших черт характера ни у императора с его любовником, ни у карвиров, милосердие и всепрощение не значились. Вздохнув, Луциан отвернулся и зашагал обратно к носилкам, размышляя, что заставило его поспешить на помощь этому… болвану.  Любовь, наверное, в конце концов решил он. Любовь превращает человека в глупца, который жаждет  спасти весь мир.  Даже этого неуёмного писаку.

 

Наши дни

Солнечным ранним утром удобный туристический автобус медленно полз по крутому  серпантину среди густых заповедных  лесов Амиситии. Маршрут «По следам Огненной Любви» всегда привлекал молодоженов и других романтично настроенных граждан Риер-Лонгианского Союза. Нечего удивляться, что большинство парочек были заняты друг другом, а не вслушиванием в утомленное бормотание гида в микрофон. Только пара среднего возраста на первом сидении внимала пересказу давно известных всем фактов о неожиданном открытии – на  каком-то заброшенном чердаке – единственной уцелевшей рукописи великого современника Квинта Иварийского. Подтянутый коротко стриженый блондин удобно устроил голову на плече спутника, наверняка своего мужа, судя по уже успевшим потускнеть кольцам на пальцах.  Полноватый брюнет изредка записывал что-то в дорожный блокнот. Отчаявшись привлечь внимание остальных путешественников, гид обращался теперь только к ним:

– Итак, после бесследного исчезновения Великого Гапиллия, самое важное его произведение, проливающее свет на поворотную точку отсчёта нашей с вами истории, считалось утраченным. Упоминания об этом сочинении не раз всплывали в письмах современников и в более поздних источниках. Было понятно, что история создания романа, который с полным правом может быть приравнен к величайшем шедеврам мировой литературы,  сопровождалась какими-то непонятными слухами и сплетнями. Известно, что в ночь исчезновения в город прибыли посланники из, как они тогда именовались, Заречной и Предречной Лонги, видимо, для того,  чтобы пригласить Трибуниана Гапиллия переехать в Трефолу, где его ожидали великие почести. Из письма Луциана Валера будущему стратегу империи Риер-Де Мариану Раэлу следует, что послов встретили личные охранники доминатора из имперской претории, а также наёмники консистории, не желавшие допустить отъезд столь выдающейся личности из столицы. Завязался шумный спор, грозящий переходом в побоище между почитателями редкостного таланта. Спор уладил Валер, один из отцов нашей дипломатии, – тогда-то он и произнёс свою знаменитую фразу о том, что талант не принадлежит одной стране, но миру. И посему писатель должен быть свободен, как птица, и бродить между городами в поисках того места, где Солнце встречается с Луной и танцуют львы.  В том же письме Луциан указывает, что ещё один великий наш соотечественник – Данет Ристан, – не оценив усилий дипломатии, сурово пенял своему личному другу на то, что ему следовало уговорить Гапиллия остаться, и после не разговаривал с Валером  почти декаду. В следующие месяцы в Риер-Де и Лонге тайно и за любые деньги скупались драгоценные свитки, очевидно  в императорскую библиотеку, а также в центральную библиотеку наместника Лонги в Трефоле. Разумеется, это делалось для обеспечения лучшей сохранности замечательной  рукописи, но, к сожалению, оба эти хранилища погибли на 675 году Союза Лонги – при великом передвижении северных народов  – и за триста лет до образования нашего Союза.

Рукопись же нашли лет сто назад, и с тех пор она не перестает поражать всех: как  молодых романтиков, так и маститых ученых. Она полностью опровергает господствовавшую прежде точку зрения, будто Данет Ристан и Илларий Каст не были интимно знакомы друг с другом. А также предположения о том, что они  вообще не встречались в те года. Конечно, эта книга, как свойственно многим произведениям искусства тех далёких времён, несколько приукрашивает действительность. Чтобы понять это,  достаточно взглянуть на сохранившиеся статуи Ристана. Бесспорно, ни один человек не мог обладать такой красотой. Но, даже учтя всё вышесказанное,  мы не можем не восторгаться историей о любви и долге. Любви к партнеру, которая побеждает тайную тягу и страсть двух великих людей.  Любви к родине наших великих предков  и долге, который каждый из них ощущал перед ней и перед друг другом. Мы должны сознавать, что эта ночь была бесконечно тяжела для всех четверых. Тех двоих, что встретились на Ка-Инсаар у источника, и тех,  что были вдалеке и с нетерпением ожидали восхода. Чувства Донателла Корина, испытанные им утром на берегу священного ручья, настолько понятны каждому – и его современникам, и нам, их далёким потомкам. Недаром же безымянный родник получил в народе имя Слезы Императора. И до сих пор новобрачные стремятся туда: произнести или подтвердить свои клятвы над его чистыми водами.

А теперь внимание! Мы приближаемся к стоянке. Желающие смогут зайти в музей Гапиллия и приобрести эпохальный античный роман, причём со значительной скидкой. Постарайтесь не забыть свои камеры. Говорят, парный снимок на берегу источника приносит счастье в браке. Я также покажу вам то самое место, где слились в экстазе наши герои, соединяя между собой до тех пор несоединимое.

 

Категория: Фанфики | Добавил: k-smolka
Просмотров: 1012 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Сайт Смолки © 2024 ||