****

Чем закончилась их давняя верховая прогулка, Мать-Природа! «Скачка» на императоре… Они вернулись поздно вечером. Разумеется, Данету и в тот раз досталась смирная кобылка – он всегда выбирал таких, но это его не спасло: всё тело будто одеревенело. Остер едва выбрался из седла – Данет терпеть не мог слабость и старался скрыть утомление от Феликса, но Доно заметил. Урок верховой езды, преподанный императором главе своей консистории, мог бы, пожалуй, войти в анналы Риер-Де и все исторические хроники сопредельных государств, но, к счастью, свидетелей поблизости не оказалось.

– Я столько раз лечил твою спину и… хм, всё остальное… после наших прогулок, а ты всё никак не научишься держаться в седле! – Доно уселся на край ложа, вынуждая Данета подвинуться. – Да ты меня не слушаешь!

– Слушаю, – рассеянно отозвался Данет. Они часов пять катались по предместьям, и теперь у Данета не оставалось сил спорить и огрызаться, сейчас он чувствовал себя совершенно разбитым и не имел ни малейшей охоты даже думать о лошадях и сёдлах. – Меня не готовили к скачкам, Доно, а в храме Возлюбленного Лоера обучали другим наукам.

– Это вовсе не так трудно, Дани, – весело смеялся Феликс, глядя на него яркими, тёмными глазами. – Ты слишком подаёшься вперёд, а после чересчур отклоняешься назад. Тебе не хватает равновесия, вот почему у тебя так ноет спина и затекают плечи.

Сильные, твёрдые ладони уверенно разминали тело, почти на грани боли – вполне могут остаться синяки, Доно с ним не церемонился… – зато Данет чувствовал, как отпускает напряжение в зажатых мышцах и волнами расходится по телу тепло, как благодарно отзывается каждая жилка. Доно отчитывал его, не прекращая своего занятия, а он только молча довольно жмурился и подставлял спину, наслаждаясь каждым прикосновением.

– Клянусь Инсаар, мне никогда не надоест растирать тебе поясницу… – Доно так и не коснулся там, где больше всего хотелось, пальцы снова пошли вверх по позвоночнику, разминая и выстукивая… а голова уже кружилась. – Но почему бы не научиться ездить верхом как подобает? Не пожимай плечами, маленький, я вижу, что ты устал… а ведь не каждый раз к твоим услугам будет сам император… Лежи спокойно, и нечего фыркать!.. я ещё не закончил, – руки оставили плечи, жёстко огладили бока и, пересчитав каждый позвонок, двинулись ниже. – Зато мне… надоело ревновать главу моей консистории… к лекарям и к твоим коммам, коим достаётся лечить твою задницу… тише, тише, Дани, подожди!.. после таких прогулок.

Данет заёрзал на ложе, приподнимаясь, стараясь притиснуться ближе, но Доно не позволил – толкнул его обратно, не обращая внимания на нетерпение любовника, и как ни в чём не бывало продолжил выговаривать неумелому всаднику:

– Уж, прости, Дани, ноги и руки обычно служат наезднику для того, чтобы… править лошадью, а не затем, чтобы цепляться за неё… в слабой надежде не упасть… Ну-ка перевернись! Вот тааак… Ты же задираешь ноги… гораздо выше, чем следует… конечно, на твои круглые колени, – Доно склонился ниже, очередной смешок пощекотал кожу, – можно любоваться часами… но лошади равнодушны к твоей красоте, они понимают только уверенность и силу… Да-да, вот сейчас ты всё делаешь правильно... бёдрами нужно сжимать бока как можно крепче, а колени… Но нет… мы слишком увлеклись… а я ещё не закончил урок. Дай-ка я лучше покажу, ты сам сейчас всё поймёшь!

Данет ошеломлённо открыл глаза и даже застонал от разочарования, ещё не в силах поверить – вот так-то, не один ты любишь игры на ложе! – похоже, Доно многому у него научился… или… умел и раньше, только не спешил показывать? Но Феликс уже оставил его, отодвинулся – и тут же повернулся к нему спиной.

– По-моему, я достаточно над тобой потрудился. Не хочешь отплатить мне тем же? Теперь твоя очередь. Разотри-ка мне плечи, я тоже устал!.. Ну, давай же, Данет… я жду. Воооот, хорошо. Так на чём я остановился? Ах да – колени…

– Ты не находишь, что сейчас неподходящее время для таких назиданий? Быть может, стоит перенести их на следующий раз? Я... Что ты делаешь, Доно?!

Пропустив мимо ушей последние слова остера, Феликс завёл руки назад и, подхватив его под бёдра, резко нагнулся – Данет вскрикнул от неожиданности, буквально падая ему на спину, и чуть не ткнулся носом в шею.

****

Данет снова окинул взглядом присланное «чудовище»… конь перестал пугать, хотя не утратил ни толики присущей ему силы и гордости. Дар Феликса выгнул шею, поднял голову и весело звонко заржал. Горячие чёрные глаза больше не казались ни злыми, ни дикими, ни опасными. Ветер растрепал роскошную гриву, бросил отросшую чёлку вперёд. Данет тихонько хмыкнул, не сумев сдержаться. Парадный портрет императора! Неожиданное сравнение не оскорбляло, хотя и было нелепым. Похож! Имя пришло на ум мгновенно и чуть не сорвалось у Данета с языка, но, пожалуй, наречь коня Императором будет слишком вызывающе. Впрочем, Доно бы понял, не зря же звал вороного Мальчик. Ничего, с именем можно будет решить и позже. Хотя… что если назвать его по-остерийски? Это не нарушает границы приличий и не вызовет пересудов, вполне в духе ривских обычаев. Данет наклонил голову, пряча улыбку. Мой Император! Жеребец фыркнул – будто в ответ на радостный смех хозяина; переступил блестящими копытами и снова потянулся к яблоку. Горячие нежные губы ткнулись в ладонь, прихватывая подношение. Данет невольно поднял руку и дёрнул его… за вихор! Да, да, чёрный вихор точно так же падал на глаза, а Доно сдувал его наверх, смешно морща губы. Годы назад. Время не остановить, но оно не властно отобрать у Данета ни памяти, ни любви. Как, как он мог сомневаться в Доно? Император любит его, он помнит о своём «маленьком», он вернётся. Всё будет, как прежде, нужно только не забывать самому. И работать. И верить. И ждать.

Лошадь хрупала яблоком, «вихор» опять упал на глаза, делая коня таким… родным. «Скачка» на императоре, усмехнулся Данет, и вдруг отпрянул от неожиданности. Величавый «дух степей» склонил перед ним колено, приглашая… да, приглашая сесть на спину. Поколебавшись мгновенье, Данет схватился за луку. Он и не помнил, чтобы когда-то садился в седло без посторонней помощи – в конце концов, его не учили воевать с пятнадцати лет. Согнув теперь уже оба колена, «небесный жеребец» подметал шёлковой гривой песок конюшни, терпеливо дожидаясь, когда же хозяин решится. В гордом поклоне коня не было ничего рабского, ничего от унижения – только спокойное достоинство и терпеливое ожидание. Данет подтянулся повыше, сел поудобнее – он забыл о страхе. Всё это время грозный «дар императора» даже не шелохнулся и выпрямился, только когда остер наконец устроился в седле.

Так, теперь уздечку в руку – и пятками; нет, пятками, не пришлось. Конь как будто чувствовал любую мысль, малейшее движение, улавливал каждое желание всадника. Тедженскую «звезду» не утомил тяжёлый переход, наоборот: казалось, жеребец застоялся и рад наконец-то вырваться на свободу, его не приходилось понукать… но не приходилось и сдерживать. Вороной и впрямь оказался «обучен на диво», он делал ровно то, что требовалось хозяину, и ничего больше. Покорность громадного, сильного зверя была неожиданной и приятной, что скрывать, она будила в Данете память о прошлом и… странные, почти непристойные, мысли, кои смущали его настолько, что он сам боялся себе в этом признаться. Чёрный вихор надо лбом и улыбка Доно будто наяву стояли перед глазами. Выбравшись из конюшни, Данет пустил тедженца лёгкой рысью и тут же понял, что «тигриное» чудо способно удивить его ещё раз: конь шёл каким-то особым, непривычным шагом. Иноходь, конечно же, это называется иноходь! Самому Данету ни разу не довелось прокатиться на подобном жеребце, но, разумеется, он читал о них; в его собственных конюшнях возле Гестии, разводили иноходцев, а пару раз он даже сам видел дорогих красавцев вблизи… правда, те лошади были белыми.

Едва коснувшись поводьев, он послал вороного в глубь сада – туда, где недалеко от беседки прятался длинный мелкий пруд с чистой проточной водой. Лошадь не шла – летела по воздуху, в лектике – и то больше трясет. Вороной плавно мчался вперёд, ветер бил в лицо, и радость смывала всё: усталость, вспышку злобы, пустые ночные страхи, его неверие – неотвязное, как привычная зубная боль, и такое же гадкое. Но ведь ноет, ноет, дёргает, не отпускает… стихает на время – и возвращается. Травит душу, воскрешая то, что не хочется вспоминать, но невозможно забыть. Туест дост, ведь не хотел же! Не стоит портить нежданное чудо, подарок Доно. Не в этот день, не сегодня, не сейчас.

Билась по ветру грива, забавно топорщился «вихор», ровно стучали копыта. Данету стало смешно: как он мог бояться «чудовища»? А ведь дрожал же!.. только что. У берега иноходец не остановился в испуге – мягко пересёк кромку воды и поплыл. Да, поплыл! Данет бросил повод, прижался к высокой гибкой шее, обхватив её руками. Он и сам не заметил, когда начал петь – громко, ликующе, – петь и шептать всякие глупости, почти касаясь губами чуткого бархатного уха, и понимал, что обращается вовсе не к коню, а к тому, другому, что в четырёх месяцах пути отсюда. Он говорил любовнику, что верит, что справится, что сможет и что дождётся; ругал за такой дорогой подарок и благодарил за возвращённую память. Смеялся, что обычно ему что-то дарят, когда хотят от него чего-то добиться, и перечислял всё то, чем был готов «откупиться» взамен. А конь все плавал кругами от берега к берегу – благо, хозяин и не думал его останавливать! – довольно фыркая и смешно шевеля ушами. Простая телесная радость – нового дня, горячего солнца, вольных движений – заставляла забывать обо всём, кроме нежданного счастья, поднимавшегося волной, а вода уносила прочь бессонные ночи и привычные тревоги, тепло коня успокаивало, напоминая о Доно – да, помнит, да, любит, да, верен. Ну, хотя бы сейчас. А что будет дальше, то будет – думать об этом пока не хотелось.

Запыхавшийся Амалу так и нашел их на середине пруда. Данет как раз объяснял коню про какие-то колючки и про серебряную флягу с гестийским. Позже он сам отвёл жеребца в конюшню, не слушая ворчанья Амалу, сбившего ноги в поисках куда-то пропавшего сенара. Мали твердил про изгаженные тиной упряжь и тунику из абильского шёлка и про сумасбродов, присылающих из такой дали дорогущих коней, как будто их в Риер-Де не купишь. Кадмиец ещё что-то выговаривал своему сенару, но Данет не желал отвечать – он шёл рядом с коммом, ведя в поводу «драгоценный дар императора» и молча улыбался, не обращая внимания на липнувшую к ногам безнадёжно испорченную тунику. Он сам, безмерно поразив рабов, отогнал конюхов, распряг и вытер коня, поцеловал его в лоб и только тогда направился к выходу. Но не ушёл – застыл у порога, подумал и повернул обратно. Доно хотел, чтобы он сам дал коню имя? Что ж, он выбрал! Пусть будет остерийское – никто не посмеет упрекнуть Данета в непристойном намёке, а злословить о них двоих не перестанут никогда, сплетникам рот не заткнёшь. Но приличия соблюдены, а прочее не имеет значения. Данет ещё раз улыбнулся, вспоминая «скачку» на императоре – на своём императоре! – и наконец принял решение: «Назову-ка я тебя Басилевс».