Тихо, тихо, мальчики, а вот ссориться не надо. Сын, Гней прав, не умирал я от счастья пойти на разведку вместе с императором. И, конечно, я вовсе не считаю, что сорок лет это старость… особенно сейчас. Да вы императора только что видели! И теперь ещё мускулы у Везунчика будто каменные, а воевал он, как ваши отцы, с малых лет. Но одно дело – на коне приказы отдавать, другое – на животе в разведке ползать. Я попытался всё же напомнить доминатору, что его жизнь нужна империи, что дело нас ждёт опасное, а спуск предстоит нелегкий. В ответ он послал меня искать стаю голодных Инсаар и им объяснять, что можно и что нельзя. Около обрыва нас уже дожидались остальные: четверо сильных парней – удерживать веревки, чтоб не болтались – и трое лёгких, шустрых молодых парнишек, имевших уже опыт в разведке. Я поднял глаза на императора, ожидая приказа, он же бросил только: «План и подготовка твои, приступай. Я вон вместо этого пойду». – «Хорошо же, – подумал я, отчего-то разозлившись, – Донателл Корин собрался поиграть в юного квестора. Пусть!» Сползали мы парами, император – последним. Натянув верёвку, я страховал Везунчика снизу. Спускался он хорошо. Может, чуть медленней остальных, но верёвка не ёрзала по скале, ноги уверенно находили подходящие выемки, дыханье не сбивалось. Добравшись до места, Феликс довольно хмыкнул. Я взглянул на него в неверном свете луны, и мне показалось: лицо у него сияет радостью, будто у мальчишки, который из школы сбежал рыбу ловить – может, отец вечером и высечет, но сейчас, в эту минуту, нет человека счастливей. Тут луна пропала, и я не мог решить, верно ли увидел.

  Нам повезло, я не ошибся: проход мы отыскали, воду тоже нашли быстро. Я приказал своим людям осмотреть источник. Он оказался действительно большим – настоящая купальня. Овальная чаша, почти в человеческий рост глубиной. Вода была чистой и холодной настолько, что зубы ломило. Славьтесь, Неутомимые, мы не так долго сидели на проклятой горе, чтоб нас успела измучить настоящая жажда, но воду уже приходилось беречь, и мы были рады наконец напиться вдоволь. Оглядев проход, я понял, что не так сложно установить там колья и веревки, а воды тут хватит на весь наш лагерь. Двое-трое могут подносить воду, прочие втаскивать её в бурдюках наверх. Да на всякий случай ещё трёх-четырёх часовых поставить. Не успел я объяснить императору, что намерен предпринять, как сверху послышался шум, в оставленном нами лагере явно что-то происходило. Но долго гадать о причине не пришлось, сверху, ничуть не таясь, нас окликнул весёлый голос квестора. Посланцу Везунчика удалось избегнуть варварских мечей, и Ровеллий, взяв часть Седьмого легиона, пришёл на выручку императору. Донателл Корин вновь оправдал своё прозвище. Едва осаждённые поняли, что долгожданная помощь не опоздала, как всё уже было кончено, нам даже сражаться не пришлось – те алупаги, кого не перебили когорты Ровеллия, бежали, растворившись в своих лесах и горах. Вестник помощника претора принёс донесение о победе. Я только тут понял, как Феликсу было тяжело, а сейчас его наконец отпустило, он будто помолодел у меня на глазах. И теперь ему уже не нужно было прятать свою радость.

 Ночью, мальчики,  дорогу с горы вниз искать, да ещё с конями, дело гиблое, так и шеи переломать можно; потому выступление император приказал отложить до утра, но распорядился спустить к нам сюда бурдюки, ещё верёвок и колья и пополнить запас воды – так, чтоб хватило и лошадей напоить вдосталь, и воинам взять с собой в завтрашнюю дорогу. Ну и людей побольше отрядить, чтоб воду таскали.Я уж думал, сейчас Феликс отдаст приказ к возвращению, но тут император возьми и скажи: «Что, трибун, дозволишь нам купальню испробовать? Не зря ж мы тут бока о скалы обдирали». Я только рукой махнул. Ума у меня хватило часового на берегу оставить, только сразу искупаться нам не довелось. Возле самой воды из-за зарослей олеандра мелькнула чёрная тень, и через мгновенье огласила ущелье истошным рёвом. Мы втроём, не сговариваясь, кинулись прикрыть императора, но тот раньше нас понял, в чём дело. И первый швырнул свой дротик. Дикая кошка! Нет, Аней, зверь на человека никогда просто так не нападёт, видно, спала она там, а мы её спугнули. Вот когда захваченные дротики пригодились – вместо купания мы устроили настоящую охоту и долго гонялись за увёртливой тварью. В конце концов она забралась на дерево и угрожающе урчала, пока мы безуспешно пытались сбить её на землю. Когда мы уже потеряли половину дротиков, кошка прижала уши, оскалилась и, зашипев, спрыгнула куда-то в сторону – только тростники шуршали, отмечая её путь. «Прямо как Бесс, – буркнул досадливо император, – чёрный, пронырливый, а уж шуму от него!»

Мы бросили погоню.Не знаю почему, но неудачная охота нас не расстроила, хотя удравшая тварь ещё насмехалась над нами где-то вдали. А от шутки Феликса все мы расхохотались и смеялись чуть не до икоты. Было в этом месте что-то такое... чудное, непонятное. Оно дарило чувство защищённости, ощущение счастья и покоя. Я потом пару раз ещё встречал подобные, говорят, «тигры» считают такие места священными. Отсмеявшись, мы вспомнили о купании и вернулись к источнику – ринулись к воде прямо в одежде, позабыв обо всём. Плескались в ней, пили, брызгались. Везунчик окатил меня водой, я, не задумываясь, вернул ему вдвое и застыл, глядя, как туника облепила мускулистое тело и крепкие ноги. Я бы, наверное, долго так стоял, но тут мой товарищ кинулся на меня, стараясь потопить. Император со смехом присоединился к нему, и оба они пытались окунуть меня в воду с головой, а я вывёртывался,  изгибался, уходя от захватов, и сам делал всё, чтобы сбить их с ног. Кончилось это настоящей кучей малой. И к верёвкам  мы вернулись мокрые, как мыши, распевая во весь голос. Феликс насвистывал песенку о ветеране, замученном придирками жены. Помните, ту, где поётся «верхом или пешком, но на войну бегом». Нет, Аней я так обычно себя не вёл, император тем более.  Место, тебе говорю, такое. Странное.

Пока мы охотились и купались, вниз уже почти все бурдюки спустить успели, и людей прибавилось. Доминатор приказал моим парням остаться помочь таскать воду, а мне велел возвращаться вместе с ним и первым взялся за верёвку. Я стоял, как и в прошлый раз, страхуя Феликса, и смотрел, как он поднимается, как напрягаются мышцы на загорелых ногах, как мокрая набедренная повязка обрисовывает ягодицы. Разумеется, весь лагерь не спал, празднуя приход Ровеллия, и доминатора уже встречали. Везунчик тут же принялся раздавать указания, наводя порядок. Кажется, там собрались все квесторы и командиры, я слышал, как кто-то торопливо докладывал обстановку, как император приказал наградить гонца… В горах звуки разносятся далеко, мальчики, а стеречься нам теперь было некого, осада снята. Я уже почти достиг кромки обрыва и не успел, оттолкнувшись в последний раз, опереться о край, как Феликс быстро нагнулся, протянул руку и рывком втащил меня на скалу. Твёрдые, сильные пальцы жёстко сдавили запястье, обожгли жаром – от резкого толчка я выбрался, едва не падая ему на грудь. Мы оба ещё тяжело дышали после подъёма и стояли сейчас, почти касаясь друг друга плечами. Голова у меня слегка кружилась, я чувствовал его запах, уже зная, что со мной происходит. Император смотрел на меня, не отрываясь, и в его глазах я видел то же, что он без труда прочёл в моих. Наконец Феликс тряхнул головой и засмеялся – почти таким же низким, хриплым рыком, как сбежавшая от нас дикая кошка. «Ну что, трибун, не замерз? – он выпустил меня и даже отступил на шаг, но тёмный горячий взгляд держал крепко. – Хочешь согреться? Мы заслужили отдых. Могу угостить тебя гестийским, есть у меня в палатке нетронутая фляга». Он повернулся к квесторам, поблагодарил за службу и нетерпеливо махнул рукой, отпуская всех по делам. И направился к себе, а я пошёл за ним, отлично понимая, зачем меня зовут. У входа в палатку Феликс стремительно обернулся: «Учти, Аней, командовать императорской конной стражей ты не станешь. Зайдёшь – завтра же вернёшься к Ровеллию. А так – должность твоя. Не передумал пробовать моё вино?» Я… хотел Везунчика – так же, как он хотел меня – и просто молча кивнул, соглашаясь.

 Дальше, мальчики,  скажу одно: вы успели пройти свой Ка-Инсаар, что было потом, сами догадаетесь… И до сих пор я уверен – мы знали оба: те, кого мы любим, не здесь. Да и кто из нас не слышал про Ристана? И я жену свою помнил и любил. Служил я больше семи лет, «подушки» походной у меня тогда не было. Твоего отца, Гней, я встретил позднее. Обряды… их в те годы проводили иначе, и не любил я этого… брезговал. А когда хотелось расслабиться, всегда находил, с кем час-другой провести можно, как между боевыми товарищами водится. Хотя и не часто мне это было нужно. Только вот… сколько не тверди Великого Квинта, жизнь – не «Риер Амориет», любовь и желание не всегда рука об руку идут. И ещё я знал: места возле Корина мне не будет, император чётко дал мне это понять. Но там, в палатке, я смотрел на своего императора и не мог думать уже ни о чём – ни о твоей матери, Аней, ни о службе, и... словом, Доннателл Корин умеет доставить наслаждение мужчине. Умеет наслаждаться и сам. То-то Данет Ристан выглядит таким счастливым.

Когда я проснулся на рассвете, император уже сидел и работал. Я попытался потихоньку выскользнуть наружу. Но он не дал. Кивнул на походный столик, наполовину заваленный свитками, наполовину – едой: «Садись, Аней, завтракай». Помолчал немного и бросил жёстко: «Нам было хорошо вместе, но больше ничего не будет, сам понимаешь. И не стоит вспоминать об этой ночи – она не повторится». Он поглядел мне прямо в глаза, а мне говорить было нечего, я всё знал заранее, потому просто склонил голову и ждал, что ещё скажет доминатор. Феликса, видно, устроил такой ответ. Он вдруг улыбнулся и добавил: «Ровеллий давно мне задачами конницы голову морочит, на той декаде рассказывал – и ты его своими соображениями чуть не год донимаешь. Теперь со мной поделись. И про еду не забывай!» Пока мы макали сухие лепёшки в масло и допивали вчерашнее вино, я ему и рассказал всё, что надумать успел. Император слушал внимательно, вопросы задавал. Потом мотнул головой: «Всё, Аней. Свободен, трибун. Мы с Ровеллием твои предложения обсудим. Возвращайся к службе. И проследи, чтоб у воинов твоих на голове под шлемами мокрые тряпки были. Знаю, что не по уставу, но солнце тут злое».

 Видел ли я потом императора, Гней? Видел. На советах, на смотрах. В бою. Примерно через год Феликс вернулся в столицу, а я остался в Сфеле до конца службы. Хорошее это было время. Мы гнали «тигров», войска Бесса таяли под нашими ударами, а сам царевич забился в горы. Бесс ещё пытался огрызаться, но Риер-Де одерживала одну победу за другой и… Нет, Аней, до тяжёлой конницы у доминатора руки не дошли… да может, и к лучшему. Но тот наш разговор он не забыл, и мои слова ему пригодились. Не все, конечно. Но вот, например, с «тиграми» на их земле мы уже иначе воевали, ривы тогда в конницу пошли охотно, и добычу брали… Про Хат-Шет побольше? Нет, сейчас не расскажу, длинная это история, в другой раз. Спать вам пора. А не то Квинт Иварийский вам завтра покажет, насколько менторская указка тяжелей отцовских поясов. Спать! Воинам не повторяют приказа дважды.

Мальчишки поднялись в комнаты, Аней вытянул ноги у жаровни, налил себе новый кубок. Таверна почти опустела. Мысли текли неспешно, цепляясь друг за друга, в тишине хорошо думалось. Вспомнилось поместье и что надо приказать обновить крышу над конюшней. Представилось, как встретит его жена в ожерелье из твердых прозрачных камней, привезённых из Хат-Шет, а вечером зайдет к ним Публий со своей Корнелией – порасспросить, как мальчики устроились в гимнасии. Опять они станут говорить о Сфеле и о той войне, а он расскажет, что нового в столице и как теперь выглядит Феликс… А сын-то не ошибся, император помнит. И всю его службу следил за успехами Анея, не случайно Публий получил соседний надел, когда оба они вышли в отставку. Он подумал про шалаш в роще. Надо проверить с Публием, удобно ль там мальчишкам было. Да и после поездки такой не грех денёк отдохнуть... жена поймёт. И тут же вновь – как наяву – увидел взгляд острей ножа, что бросил в его сторону Данет Ристан. Значит, знал всё-таки… Да, любовь императора здесь, за его плечом стоит. А моя? Нет, моя не здесь. Но близко. Совсем близко – в три дня доехать. Как там Квинт писал про разную Любовь, что налетает, как  буря,  как гроза?..  и…  как там дальше? «А бывает в шуршаньи листвы и в запахе свежего хлеба – там, где дом твой стоит на холмах…»