ТРЕТИЙ ЗАКОН АРИСТОКЛА

Авторы: Ilanal, ReNne, Смолка.

Бета: ReNne.

Примечание: подарок Эве (ehwaz) на её ДР. Это скромный фик от Илы, Ренне и меня тормознутой.;) (Смолка).

****

– Когда-то я посвятил духам пустыни монету,  – Данет чуть приоткрыл плотный занавес носилок,  пристально всматриваясь в проплывавший мимо особняк Гая Каста. Что можно увидеть в такое время в давно пустующем дворце? – Закопал её в песке и попросил песчаных владык исполнить мою мечту. Вот только я не мог объяснить, чего хочу… даже под пыткой не объяснил бы. Видел профиль на монете и представлял себе, что стоит за ним – триумфы и легионы, дворцы и портики, грозные Львы… Всеобщая Мера, столица мира. Знать бы, что мой путь в Риер-Де будет таким… ухабистым.

Улицы, ведущие из консистории, тонули во тьме. От луны остался маленький убогий серпик, и факелы в руках охраны лишь подчеркивали черноту ночи. Друг так и не обернулся, упорно вглядываясь в еле различимые дома. Они проработали до глубокой ночи, а долгожданный отдых был ещё далеко. Луциан тяжело вздохнул, предвкушая часы бесконечных подсчётов и чтения донесений теперь уже в доме Ристана. Носилки мерно раскачивались. Справа показалась знакомая крытая колоннада – скоро они доберутся до площади Великих Побед. Разговаривать не хотелось. Хорошо бы закрыть глаза и продолжить сочинять письмо в Сфелу. Луциан начал его утром, и за день добавилось много того, чем бы он поделился с Марианом. Важные открытия, дела, обычная рутина и весёлые пустяки, странное... или страшное – вся его жизнь, час за часом проходившая без Мариана. В одиночестве. Найденные слова, как всегда, не лягут на пергамент, ибо неведомо, где искать легионера Раэла. Но «разговор» был нужен ему самому. Прошло столько времени, а Луциану всё чудилось: его мальчик ушёл только вчера. И пока он с ним говорит – пусть так, пусть лишь в своих мыслях, – можно верить в то, что Мариан жив и вернётся. Иногда он всем телом ощущал его присутствие рядом с собой. Нить не рвалась. Может, она  натянута сейчас только с одной стороны, но и это уже много, Луциану есть за что благодарить судьбу.

– Духи коварны, говорят, они любят потешаться над людьми,   – к вечеру голос  совсем сел, Луциан откашлялся, горло болело. Надо будет перед сном выпить мятного отвара.  В последние время он засыпал, едва коснувшись головой подушки. А вот Данет, судя по всему, опять страдал бессонницей. Под глазами главы консистории залегли синие тени, худые пальцы теребили драгоценную абильскую вязь приоткрытого полога. Уже год вольноотпущенник правил в Риер-Де – год бесконечной работы, ожидания  редких вестей, ночного липкого страха. И сколько ещё впереди будет таких дней и ночей? В Сфеле шла война, новости становились всё тревожнее, Бесс теснил ривов и чуть было не взял столицу провинции. Император требовал ещё воинов, ещё снаряжения,  ещё денег – без конца. А под стенами Риер-Де вот-вот может оказаться армия Виниция, Феликс далеко, но город следует защищать, и на это тоже нужны войска и деньги.

– Мне иногда хочется выкопать эту монету и положить её в сундук, ожидающий отправки в Сфелу, – бесконечная усталость прорвалась наружу, Данет всё реже прятал подлинные чувства, позволяя себе откровенность, когда они оставались одни. – Полновесный золотой рир… О чем я только думал?

– Жалеешь?  – Луциан Валер разрешил себе чуть улыбнуться. В последнее время мысли Данета вертелись только вокруг денег, порой купеческое происхождение любовника императора всё-таки чересчур заметно. – А ведь духи исполнили твою просьбу.  Сколько лет тебе тогда было?

– Тринадцать. Я считал себя очень взрослым, гордился своим умом и... я знал четыре языка, прочёл уйму книг про империю, почти что бредил легендами…  в то время мне не за что было ненавидеть ривов, я ими восхищался. Меня учили и древней истории Остерика, и многому другому. Жрецы уже определили дату моего первого Ка-Инсаар, а потом меня ожидал храм. Хм, я был заносчивым юным дураком, но мне хватило мозгов понять, в какой затхлой дыре угораздило родиться.  Но нет, не жалею. Хотя вот… золотой рир с профилем Гая Каста... где сейчас в Риер-Де найдешь полновесный?  А ты в этом возрасте ни о чем не просил Великих?

– Просил? Нет, – Луциан поморщился, поправляя подушки; привычка Данета приступать к прямым расспросам, не тратя время на светские любезности, иногда смущала по-прежнему.

Ярко-зелёные глаза с жёлтым ободком блестели ярче светильника, Данет внимательно вгляделся в собеседника:

– Прости, что опять проявляю неподобающее любопытство. Я всё забываю, что ривы не любят делиться личным… с чужими.

О Мать-Природа! Умеет же глава консистории одной фразой смутить человека и заставить его стыдиться своих поступков. В конце концов, за последний год Луциан не мог припомнить почти ни одной беседы, что они вели не по делу. А ведь он давно считал Данета своим другом и даже сам не заметил, когда произошла перемена. Но о чём они говорят? Голосование в Сенате, поиск денег, политика. Глава фракции аристократов ведёт интриги среди тех, кто равен ему по рождению, устраивает приёмы и ходит на них сам, заполняя дни работой… а Мариан далеко. Луциан вновь кашлянул:

– Ну, во всяком случае, ни духам, ни Инсаар подношений я никогда не делал, если не считать обрядов. В душе, конечно, какой мальчишка не мечтал о чём-то своём и не просил Неутомимых о поддержке? Будь то победа в играх или несделанные уроки. Отец учил меня, что Быстроразящие никогда не трогают детей и даже могут помочь.

– И помогали? – нет, настроение Данета сегодня необъяснимо. – Я думал, Циа, ты всегда был примерным сыном и усердным учеником.

Луциан вздохнул, вспомнив старую поговорку о том, что некоторых легче пустить на ложе, чем объяснять, почему там тесно вдвоём.

 – В детстве менторы в самом деле хвалили меня за прилежание и послушание,  но потом всё изменилось. Прибавлял в росте чуть не по асту в месяц, руки и ноги потеряли свою соразмерность, и я всё время что-то ронял. Кожа сделалась… –  Луциан содрогнулся,  вспоминая свое отчаянье каждый раз, как подходил к зеркалу. – А на уроках представлял себя с мужчиной или даже с женщиной. Пытался ощутить их груди, каково будет, если подставить ладонь… и со стыдом спохватывался. Тогда я уже знал, кто станет моей невестой, хотя помолвку ещё не огласили. Но виденная мельком наречённая показалась мне красавицей, и я был готов её любить.

Остер слушал внимательно – должно быть, сравнивал юность среди песков с блистательной юностью потомка Двадцатки. Ну, сейчас Данет  разочаруется, ибо Луциан не мог похвалиться ни особенными приключениями, ни весельем.

– Потом к нам в гимнасий нанялся новый ментор. Старик Терций, у коего мы учились, ушёл на покой, и нас передали Сексту Элию. Под его началом оказалось пятнадцать шумных мальчишек, а Элий был молод и очень неопытен, как я сейчас понимаю. Сын обедневшего аристократа – всего два завитка, но ему повезло получить хорошее образование. Элию не удалась военная карьера, в первом же бою тяжёлое ранение оборвало все мечты – остался лишь шрам во всю щёку. Новый ментор часто улыбался – светло, по-доброму – и указку свою пускал в ход редко. Но, может, именно поэтому мы, сидевшие тише мыши у Терция, позволяли себе у Секста Элия слишком многое. Не могу вспомнить, с чего всё началось, но не прошло и декады, как во время занятий в его классе стоял такой шум, что мы собственных воплей порой не слышали.

– В гимнасии нам запрещали заикаться о женщинах, даже в разговорах между собой, – быстро вставил Данет, – глупые развлекались друг с другом, умные тайком бегали на свидания с богатыми стариками.

Всё ясно, остер предвидит бурную любовную историю и старается облегчить рассказ.

– Учитель взялся излагать нам трактат Аристокла «О закономерностях Натуры», и я вообще перестал понимать что-либо, – Луциан пожал плечами. Если бы все мальчишки ведали, как быстро проходит юность и как дорого обходится все совершённое и несовершённое за краткие мгновения человеческой весны, в мире сильно б убавилось несчастий. – Говоря по правде, законы Аристокла  – не то, что менторы преподают обычно знатным ривам, но Элий беседовал с нами не об одних благородных науках и военном искусстве. Не ограничивался началами истории и философии, старался дать нам понятие о математике. Но меня тогда больше интересовал его шрам, очень хотелось потрогать, вызнать, где ментор заполучил украшение… а избыток сил я тратил на развлечения. Когда мы дошли до третьего закона, половина класса пропускала занятия, предпочитая  ипподром или прогулки вдоль Тая. Я же в то время как раз начал открывать для себя ораторские премудрости, ну и прелести общества этих бездельников, и едва ль не с утра отправлялся на Форум...

Перед лектикой лязгнули ворота. Ближайший кадмиец наклонился к занавесям, буркнул что-то. Судя по шуму и прибавившемуся свету факелов, сопровождающие императорский обоз уже ждали во дворе особняка. Данет плотнее стянул плащ у ворота, улыбнулся скупо:

– Я уже и не помню, когда мы могли отдохнуть у огня за чашей вина, но любое дело когда-нибудь кончается. Ты не забудешь свою историю, Луциан? Я хочу дослушать ее позже.

«Позже» сенатор Валер сидел в кабинете вольноотпущенника Ристана, пытаясь сосредоточиться на очередных цифрах и ничего не упустить в суматохе, а на заднем дворе таскали поклажу. Кадмийцы следили за тем, чтобы казну перевозили втайне, но в тиши ночи любой звук разносится далеко. Новый обоз в Сфелу был собран в три дня. Повозки с оружием и доспехами под охраной резервного легиона ушли по Санцийской дороге ещё вчера. С ними же отправились несколько телег с деньгами консистории, а сейчас Ристан наскрёб остатки. Впрочем, сии остатки осчастливили б любого грабителя, но императору Корину не достанет даже на зубок. Средства на армию Сфелы были найдены самыми разными путями, и их снова не хватило. Скудные налоги; займы, выпрошенные с огромным трудом под личное поручительство Ристана; «подарки» купеческих эмпорий; подношения магистратов, желавших усидеть на своём месте и на следующий год, и просто вклады богатых ривов, коих они с Данетом  обхаживали вместе. Разумеется, честь «доить» самых знатных аристократов неизменно доставалась Луциану. Данет собственноручно отмечал каждый сундук, сверяясь с длинной описью, – с первыми лучами солнца повозки догонят легион.

– Луциан! – окрик с лестницы заставил поёжиться не только сенатора, но и спешащую за остером свиту. Всякий раз, дополняя императорский обоз из подвалов в особняке Ристана, они сами себе напоминали заговорщиков, ибо говорили шёпотом и таскали ящики, не зажигая факелов. Данет скакал по ступеням с резвостью помянутых в лектике учеников гимнасия, будто б и не было утомительного дня. – Где те деньги, что ты привез от сенатора Поппея? Олухи не помнят, куда их дели… так, три тысячи семьсот – это раз, четыре двести, три сто восемьдесят, пять… пять тысяч… сколько мы взяли от лонгианских товаров? Пять триста, а еще одиннадцать тысяч…

Данет замер на верхней ступени – взгляд упёрся в стену, губы шевелились. Остер напоминал тех несчастных, что страдают привычкой ходить во сне. Если их не остановить, расшибут себе голову, выпав из окна, но стоит разбудить такого больного, и он умрёт. Коммы, невыспавшиеся перепуганные писцы и злой, как сотня «тигров», командир охранной когорты топтались позади хозяина. Один из писцов, кажется, искал на лестнице место, где удобней всего повалиться на колени, и Луциан поторопился отложить свиток в сторону:

– Вот те ящики, Данет, прямо возле твоего стола.

Ристан вновь тратил на императорские войны свои личные средства и, конечно, не пожелал сообщить повелителю Всеобщей Меры о сей досадной мелочи. Луциан же был рад, что сумел добавить к обозу риры прижимистого Гнея Поппея – после длительных уговоров сенатора, подозрительно смахивавших на лёгкие угрозы. Не кивнув, не поблагодарив, Данет кинулся к ящикам, откинул крышку ближайшего, ткнул пальцем в блестящие кругляши, будто боялся, что золото исчезнет:

– Тащите вниз и пересчитайте. Дважды! – хлопнула железная крышка, и Данета унесло, только край шерстяной туники мелькнул перед глазами. Даже паутину с волос не отряхнул, набилась, пока по подвалам лазил… как знакомо! Данету место в лавке, и он исхитрился всю империю превратить в эмпорию. Ну, так оно и к лучшему, если б ещё они торговали честно. Внизу роняли что-то громоздкое, поминутно ругались вполголоса и гремели доспехами. Наконец гомон затих, но снаружи долго ещё слышался скрип колес,  окрики возниц и ржанье лошадей. Данет вновь поднялся в кабинет, устало опустился на подушки и, вспомнив о правилах гостеприимства, велел принести  вино.

– Всё, Луциан, – друг пытался скрыть тревогу, но получалось плохо, и в голосе слышался отзвук возбуждения уходящей ночи. – Всё, до месяца дождей больше мне не собрать. А Донателл в последнем письме снова сетует на нехватку средств и требует ещё. Год мы продержались. Но будь я проклят, если следующий станет таким же, – Данет подождал, пока Луциан возьмет кубок, и протянул руку за своим. Жёлтые глаза потемнели, задержавшись на узорчатом серебре. В доме Данета Ристана мало что напоминало покинутый им Остериум, но сейчас с крутого бока высокой чаши скалился уродливый лик духа песка. – Тот золотой рир, что я мальчишкой спрятал в пустыне… «Гаю Касту, стратегу и патриоту, от благодарного народа и Сената». Много позже я узнал, что в Риер-Де никогда раньше не делали подобных монет, все риры и ауресы выпускались только в честь императоров. Я давно не верю в Повелителей Пустыни, Луциан, но если б мог увидеть тогда свою дорогу, то сохранил бы золотой до сегодняшнего дня. Возможно, он послужил бы мне лучше. Деньги империи давно обесценились, а тот рир… больше двадцати лет в Риер-Де не чеканят такой чистой монеты. Только сто пятьдесят лет назад Сенат впервые позволил уменьшить вес тогдашнего рира и примешать к золоту несколько гранов серебра, но тогда не наглели так, как в наши дни. Империя воевала и искала способы пополнить казну… а месяц назад столичные менялы опять понизили стоимость нашего рира по отношению к «кустам». В Лонге удачно пограбили казну Риер-Де, а потом провели реформу…

Луциан, отпил от своего кубка, скрывая утомление и недовольство. Духи песка – не Инсаар, и всё же к священным тайнам стоит относиться с уважением. Кто знает, не придёт ли расплата? Впрочем, в недостатке почтения к Неутомимым Данета не упрекнуть.  Но нельзя же всё время думать и говорить только о деньгах! Они заслужили долгожданный отдых! Луциан был рад считать Данета своим другом – и всё-таки иногда остер чрезмерно увлекался. Показывать истинную натуру попросту… да попросту дурной тон. Хотя, чего ожидать от сына купца, если в голосе их императора, повелителя Всеобщей Меры, громче всего звучит казарма? Однако стоило вообразить, что вон тот щит или этот меч попадут именно к Мариану, и тогда Луциан сам был готов часами пересчитывать комплекты оружия или риры в тяжёлых сундуках.

– Менялы одинаковы во все времена, и они никогда не упустят наживы. Риры империи портили с давних пор и так же часто, как монету других стран; пойманных фальшивомонетчиков сжигали или варили в кипятке, но казни не останавливали других воров. Должно быть, ты всё это знаешь, Данет. Лукреций ещё не успел назвать себя императором ривов, а какой-то из остерийских мудрецов уже заявлял, что «лучше подделывать монету, чем истину». Столь памятный тебе золотой рир с Гаем Кастом был не таким уж полновесным, тоже отлит не из чистого золота, хотя несомненно лучше тех, что имеют хождение в наше время, – если даже упоительные воспоминания юности приводят к беседе о пошлой торговле – плохо их дело. Данет рассеяно взбалтывал вино в кубке и оглядывал кабинет так, будто под ложе могла закатиться особо зловредная монета.

– Ещё в гимнасии, когда Секст Элий пытался донести до нас третий закон Аристокла, я запомнил истории о подделках. Чтобы удержать учеников от прогулов, наставник решил объяснять на живых примерах, не мучить нас сухой теорией. Он дал каждому подержать в руках золотую монету и слиток золота того же веса и велел внимательно перечитать дома трактат остера, пообещав прогулку в Санцию тем из нас, кто отыщет ответ, – Луциан с удивлением обнаружил, что даже вино не способно возвратить ему тот далекий день во всех его красках.

– Если бы здесь сидел Вителлий, я б поспорил, что дальше последует рассказ о том, как ментор вкусил, гхм, прелести ученика на сочной траве Санцийских рощ, – Данет  подмигнул поощрительно,  – но зная тебя…

– Думаю, ты догадался верно, – гестийское всё же очень быстро развязывает языки, – друг мой, я восхищался молодым ментором, но едва ль помышлял о большем. Мы не особо слушались Элия, но он ведь успел повоевать, а знаниями мог поспорить с лучшими философами твоей родины. Я… почти влюбился в него, – Луциан замолчал, осторожно подбирая слова, но всё-таки продолжил:

– Конечно, чувство было детским, но волновало кровь. В тот день я весь урок просидел за свитком Аристокла, а вернувшись домой, снова уткнулся в трактат и не поднимал головы до самого вечера, пока не заснул прямо за столом. Зато утром я оказался единственным, кто сумел понять, как сравнить предметы равного веса с эталоном и определить, есть ли в одном из них примеси, – лучше бы и впрямь он мог вспомнить, как отдался Элию на зелёной траве, в тени портика! – Ментор повёл в Санцию весь класс, зато я всю дорогу шёл рядом с ним. До сих пор помню, как сердце ёкало от гордости…

– Подожди! – быть может, мудрецов и философов среди остеров  намного больше, чем когда-либо знала империя, но будущих жрецов в храмах явно не учат хорошим манерам. Или это личная привычка вольноотпущенника, а обычаи соотечественников Ристана ни при чём? Просто они оба измотаны до предела, потому Луциана выводит из себя воображаемая грубость. – Циа! Элий поведал вам легенду про Креонта Пятого и Аристокла? О том, как знаменитый учёный, по приказу архонта,  определил примесь серебра в его венце? Аристокл тогда получил место при дворе Креонта, а жадных ювелиров, укравших золото, казнили. Я помню её…  но проверить на практике как-то не довелось. Не знаю, могли ли мои наставники показывать опыты с примесями, меня продали до того,  как в храме приступили к этим урокам, – по лицу Ристана пробежала тень, а на чистом лбу прорезалась морщинка. – Хотя подсчитывать барыши в конце службы и взвешивать монеты нас учили усердно. Головы благородных ривов не забивают низким купеческим искусством, но ты вовремя вспомнил эту легенду. Ты когда-нибудь пытался повторить испытания Аристокла?

Луциан удручённо вздохнул –  с Данетом никогда не знаешь, что его заинтересует и во что эта заинтересованность выльется.

****

Ночь близилась к рассвету, а они все ещё сидели в доме главы императорской консистории за столом, сплошь заставленным мисками разных размеров и форм. Посередине гордо возвышались весы, и лежали кучки монет вперемешку с золотыми слитками. Туника Данета пропиталась водой, а на запястье Луциана красовался синяк, полученный от удара упавшим отвесом. Зато теперь в глазах Данета сияло торжество.

– Что ж,  мой благородный друг, по-моему, наши опыты можно признать удачными. Монеты, всего лишь покрытые тонким слоем мягкого золота или серебра, пробуют на зуб; как известно, зуб не оставит метки на поддельном рире. Фальшивки проверяют и на звук: у настоящей монеты он будет чистым и звонким, испорченная же звучит глухо. Можно ещё надрезать монету и рассмотреть, не покажется ли на сколе медь или железо. Но есть умельцы, что давно научились серебрить или золотить эти надрезы заранее, как будто деньги уже были однажды кем-то проверены, – Данет говорил так, словно всю жизнь только и занимался подделкой. Отбросив грязную тряпку, коей вытирал руки, остер поймал сенатора за локоть.

– Всё это пустяки, Луциан… мы будем действовать тоньше. И я выбью разрешение Сената, вот увидишь. Конечно, сначала придётся написать императору в Сфелу… Но это всё потом! Прежде всего – опыты. Не золотить или серебрить поверхность рира, нет, это слишком примитивно. Нам нужен сплав, я найду подходящих людей, мы научимся изготавливать монеты с примесями. А определить примесь только по весу невозможно! Надо провести испытание Аристокла и посмотреть, сколько воды выталкивает мера чистого золота по сравнению с монетой того же веса. Мало кто знает об этом, и уж точно менялы не станут проводить такие проверки на улице. Лишнее золото – лишние риры! Как к месту ты влюбился в своего ментора, воистину!

Луциан высвободил тунику из пальцев сумасшедшего. Лучше сейчас согласиться во всем, иначе они не лягут спать еще декаду.

– Циа, мы пошлем в Сфелу ещё денег, не дожидаясь месяца дождей. Надо срочно начинать работу и пробовать смешивать серебро, бронзу, медь и даже железо! Когда у нас будет постановление Сената, можно будет обрезать рир, уменьшить вес… немного, – ну-ну, по имперской казне давно пора заказывать поминальные жертвы, а теперь Данета уже не остановить. –  Ещё больше оружия, жалованья легионерам, доспехов, их распроклятой рыбы и солонины! Аристокл заслуживает нашей благодарности, после войны я поставлю ему стелу в Риер-Де. Армия вернется быстрее… Циа, ты понимаешь?  Быстрее!

Луциан ошеломлённо покачал головой, но предостережение так и осталось непроизнесенным. Эти «опыты» вполне могут обойтись им обоим дороже некуда. Он понимал цену риска, ещё будучи учеником гимнасия, когда мальчишки спорили о глупости мастеров, пытавшихся обмануть древнего архонта. Самого Луциана в то время более всего занимали весёлые серые глаза и шрам на щеке ментора Элия, он был уверен, что способен рассматривать молодого наставника часами и ему никогда не надоест. Но потомок Валеров не мог не сравнивать два завитка учителя со своими двадцатью двумя, и разница казалась ему существенней, чем сравнение каких-то примесей с чистым золотом. Знать бы тогда, что если ты не влюблён, а любишь, наличие или отсутствие завитков теряет смысл, как и страх угодить в тюрьму. Надо будет приказать обильней поливать жимолость под окном. Нет, лучше не приказывать, а поливать самому – Мариану должно быть удобно, когда он полезет в окошко. Сегодня  Луциан чувствовал, что заразился безумием Данета. Почему бы и нет, вино и усталость всё спишут. Армия вернется быстрей. Можно позволить себе помечтать, что чудо произойдет. Обязательно.