****

Он трепал союзников до тех пор, пока ему не разрешили повидаться с юной матроной наедине. И, увидев закутанную в белое фигурку в распахнутом пологе палатки, ощутил неясное волнение. Свита обнажила мечи, рявкнула приветствие, но девчушка не замедлила шага, и он понял природу беспокойства. Дочь Астигата отнюдь не плыла по земле, как положено знатной женщине, и не подражала похотливой грации хищной кошки, уже нацелившей коготки. Она просто шла к нему меж закованных в железо мужиков, так легко и свободно, точно в собственную спальню. Много лет назад другая спешила по тщательно выложенной цветным камнем дорожке, придерживая белые покрывала, и каждое движение дышало отвагой… не спросив ни мать, ни отца, Армида разорвала помолвку, и именно в тот день отвергнутый жених полюбил ее. И Флавий подчинится этой безыскусной силе, не сможет иначе, ибо в победе без боя суть женщины, их дар миру. Не постигший сей тайны проживет свой век обворованным.

Лисса вошла в палатку одна. Лонгианцы безумны – ни рабыни, верной стражницы, ни пожилой родственницы, и даже сопровождающие воины остались снаружи. Император встал, разглядывая не тронутое косметикой лицо. Чистота кожи, капли расплавленного золота на ресницах смягчали некоторую грубость черт. С закрытыми глазами не спутаешь ее с женщинами ривов, даже пахнет иначе. Наклонившись подвинуть приготовленное для собеседницы кресло, он уловил запах лесных трав, холодной реки и сочащегося смолой дерева в только что разведенном костре. Встряхнулся, отбрасывая тревожные знаки – девчушка пахнет мужчиной… пустая выдумка, порожденная настроем на драку, а еще Лисса слишком похожа на отца.

– Принцепесса, позволь мне повторить предложения, сделанные твоему родителю и его союзнику. Прежде я не мог рассмотреть тебя вблизи, а теперь вижу, что сын мой окажется у твоих ног тотчас, как ты приедешь. В нашу семью ты войдешь желанной дочерью, станешь сестрой той, что подарили мне жена и Мать-Натура.

Лисса расправила покрывала на коленях, выпростала руку из складок белоснежного меха, что прежде носил неведомый зверь. Данет бы сказал, что накидка принцепессы стоит целого состояния, после возвращения из Лонги остер бредил рудниками, пушными промыслами и постройкой дорог. Вероятно, самые ценные меха местные купцы не шлют на продажу в Риер-Де, приберегая для себя. Маленький кулачок, прикрытый пушистым ворсом, сжался на столе, и император пожалел, что времени на уговоры бесконечно мало.

– Роммелет Донателл, я пришла сюда не для того, чтобы принять твое предложение. Хотела понять, какая нужда заставляет столь благородного человека отнимать жену у мужа и мать у ребенка. Разве в империи нет девушек, пожелавших твоего наследника? – она определенно не сердилась. С усилием сдерживала улыбку… и что за вольная манера беседы?! Того гляди хлопнет по столешнице и начнет допрашивать.

– Дев, желающих моего сына, много, – по правде говоря, он не встречал ни одной, но что за беда, Флавий еще молод, – но мы выбрали тебя, принцепесса.

– Мы? Ты советовался со своим сыном?

Вот, взяла за горло. Захотелось смеяться. Если Флавий и начнет выкидывать коленца, Лисса сумеет его усмирить – открытым вызовом, на который не ответишь ударом. Донателл поймал смешинку в темно-серых глазах и хмыкнул.

– Неужели твой отец обсуждал решение с тобой? Нет, я советовался со своими приближенными, – и все они посчитали императора неправым, ну и что с того? Данет и Луциан Валер не видали лесной красотки, а он хочет получить ее – с той же страстью, что и отнятую у Риер-Де землю. – В моей столице ты познаешь почет, уважение и любовь…

– Мне не нужна любовь твоего сына, – золотой локон выбился из-под строгой белизны, – пока он станет императором, я успею его возненавидеть, да и он меня, пожалуй! Говорят, что ваши женщины днями напролет ждут внимания от мужчин, а те предпочитают им любовников и вне обрядов.

Хорошо б она не поняла, что у него язык отнялся. Матрона не позволит себе даже помянуть Ка-Инсаар в приличном разговоре… что за баб они тут растят и как потом с ними справляются?

– Разве дочери керла есть дело до пошлых мелочей? Тебе будут повиноваться беспрекословно, толпы народа склонятся пред будущей императрицей. Девочка, я говорю с тобой, как с принцепессой, изволь прислушиваться к голосу разума…

Она вскочила с места, ткнула пальцем едва ль не в грудь Донателлу, и белые одежды словно б свалились на пол отслужившей мишурой.

– А я не принцепесса, – Лисса совершенно по-мальчишески сдула с губ выбившуюся прядку. – Мать дала мне жизнь на шкурах в шатре, до десяти лет я не знала букв и хоть сейчас могу подстрелить птицу из лука, добыв себе обед. И муж мне нужен под стать, любить меня без устали… по нраву ль тебе такая императрица?

Смотри на нее по-новому, смотри – или упустишь. Крутые бедра, округлый стан, пышный узел на макушке, едва прикрытый сползающей накидкой, влажные полные губы. Малышка ведет свою партию? Ей шестнадцать лет, немыслимо… старшие надоумили ее, не зря Данет предупреждал, что Каст и Астигат способны на любую низость. Отправил бы он собственную дочь ставить подобные условия? Твердо Донателл знал ли лишь одно: дверь в тот мир, где поражение слаще победы, а плоды – ребенок, что твоя женщина подносит к высокой груди – принадлежат обоим равно, была закрыта наглухо. А теперь порыв северного ветра грозил распахнуть ее.

– Я ищу дочь, а не жену, – вышло грубо, и он пожалеет. Верпе митрос, конечно же, пожалеет! И об отказе, и о растерянности, и об упущенной выгоде. Ну, и о несбывшемся видении, где белокурая страсть во плоти, кою не укротишь до конца, как ни старайся, кормит их дитя. Но не кидаются в бурные волны, позабыв навыки пловца, и слишком быстро стареют, воображая себя в уютном гнездышке, что в действительности едва держится на краю утеса.

– Вот и потолковали, роммелет Донателл, – она склонилась низко. – Ты ведь не затаишь обиду на моего отца за отказ?

– А ты на меня?

Лисса засмеялась звонко, вновь превратившись в девчонку, закутанную чрезмерно придирчивыми служанками в неудобный ей придворный наряд.

– Не затаю. Для мужчины я буду единственной, никак иначе. С… твоим сыном так не получится, у него другое в сердце.

Ловко она ввернула про сына, имея в виду отца. Негодница поплыла к выходу, воины распахнули полог. Если тебя провела женщина, счетов не сведешь.

– Зачем ты приходила?

Она обернулась, лукаво качнула головой:

– Хотела знать, истину ли пишет имперский оратор Гапиллий. Похоже, он не врет.

Белые покрывала пропали в лагерных сумерках, а Донателл плеснул себе еще вина. Гапиллий?  Надо бы отыскать его сочинения.

 

****

Отец городов Риер-Де

Площадь Великих Побед

Что-то шершавое натирало щеку, а под ребра словно б воткнули рукоять кинжала. Данет поерзал, стараясь сдвинуться, но кожу только оцарапало еще сильней, и в боку ощутимо заломило.

– Туест дост! – так и есть, он валяется рожей в письмо Доно, но под брюхом-то что?.. Длинная ручка, улепленная мелкими черными камнями, потянула за собой еще один свиток, много больше первого. Душно как, их мать кадмийскую! Надо вытащить пергаменты из-под себя, но шевельнуться не выходит, потому что ноги связаны… не связаны, это он в покрывале запутался. Голова трещит, в спальне воняет, точно в военной тарбе… они пили вчера у Каста, Луциан проводил Данета до дома, и тут доставили императорское послание. Он прочел его при Валере, стараясь не дать воли беспокойству, после перечел внимательней и налакался жгучки, как новобранец. И заснул на животе, не позаботившись убрать свитки, а черная ручка принадлежит, с позволения сказать, великому труду оратора Гапиллия. Ну, славьтесь, духи песка, глава имперской консистории еще способен вспомнить, как он провел прошлую ночь. Данет приподнялся на четвереньках, взлохмаченные пряди мешали видеть, и тошнота подступила к горлу.

– Мали! Вели открыть окна! Немедленно…

Драпировки пропустили кого-то – не Амалу. Данет всякий раз забывался, спохватывался и ругал себя за эгоизм. Амалу нужен ему рядом, но парень командует кадмийцами, он заслужил это право, пусть ярятся несогласные. Комм придержал его за плечи, сесть, наконец, удалось. И разглядеть крупные неровные буквы на сгибе письма Феликса: «Знаешь ли ты, что такое женщины? Чудо Матери нашей Натуры – нельзя понять, можно лишь почувствовать, и я счастлив, что мне довелось». Женщины, значит. Карвиры отказались разделить безумную затею Доно женить Флавия на Лиссе Астигат, зато согласились бить братца и сестру Мартиасов в Тринолите. Все идет превосходно. Лучше не придумаешь. Послания Доно никогда не отличались лиричностью и пространностью, император не терпел их писать, даже диктовать не любил. Ограничивался сухими сведениями и четкими приказами, а тут такой панегирик. Прямо птица певчая  мой Доно…

– Э… Эмер?.. Окна открыл? Подай мне воды и прикажи готовить купальню.

– Баверик, сенар. Бавериком меня звать, – прогудел комм и потопал куда-то в галерею. Осел… на стене диск, можно позвать. Чудно, у него в спальне охранник, коего он не помнит по имени. Мали командует плохо, или это в голове его господина все перепуталось. Знаю ли я, что такое женщины? А какого отростка мне это знать? Феликсу отказали в сватовстве, но на восхищение крошкой Лиссой отказ не повлиял. Астигат не стал бы совать замужнюю дочь пусть даже в императорскую постель, в Лонге за такое всаживают нож под ребра. Илларий же, чтоб всех Кастов земля поглотила, вполне способен закрутить на девчонке интригу.

– Баверик, где моя вода?

В галерее зазвенело, и кадмиец с торжественностью жреца втащил целый ковш. По бронзовым бокам стекали сверкающие капли, пить хотелось неимоверно, но руки тряслись, и посудина прыгала. Комм терпеливо помогал, сопел над раскалывающимся затылком.

– Уф… кто принес эту дрянь? – Данет ткнул в объемистый труд Гапиллия, что свил кольца на развороченной постели, сполз с ложа и растянулся широкой лентой куда-то под сундук с сенатской перепиской.

– Свиток-то, сенар? Так ты ж сам приказал найти, купить хоть за фальд золота. Фальд не фальд, да сорок риров выложить пришлось. Купили у сенатора Орса, весь город облазили, пока нашли. Торговцы свитками говорят, что скупают того… Гапала… Гаполлия… словом, писаку этого, ну точно лепешки с луком и салом! Сенатор, как услыхал, что для тебя ищем, хотел нам подарить, но командир Амалу велел платить, сколько запросит.

– Скажи-ка мне, ученый муж Гапиллий жив еще? И если жив, где изволит селиться?

Кадмиец заморгал непонимающе, и злость разогнала похмельный морок.

– Если я спрашиваю о человеке, ты должен дознаться, где тот живет, что ест на обед и с кем спит. Ясно?

Баверик, должно, завалит медведя голыми руками, но ума у комма ни на асс. Парень не виноват, остынь, а вот Гапиллий, средоточие изящного стиля и остроты мысли… оратор слез с Форума только для того, чтобы сочинять байки о мало-мальски известных людях. Самому Данету он приписал благородство происхождения и – еще смешнее – заботу Феликса о поиске достоинства аристократа в сыне остерийского купца. Император под бойким стилосом Гапиллия воплощал все добродетели рода людского, лечил страдающих падучей прикосновением, поселил во дворце сонмище мудрецов, предсказывающих будущее, и пил только воду. Вителлий Каст самолично выкрал свою наложницу Гермию у храма, загнав для того трех лошадей. Гермия же, уверял читателей Гапиллий, уже собралась наложить на себя руки, не выдержав позора, да веревка лопнула. Правды о похождениях Антония Глабра и Кассия Марона остер уже не выдержал, боялся скончаться от икоты. Ну, байки отнюдь не вредны, даже как-то возвышают, неудивительно, что творения раскупают, как лепешки. Но можно придать сочинениям Гапиллия некую остроту, писака будет благодарен. Не зря ж Доно помянул оратора в последних строках восхваления женщинам – читай, Лиссе Астигат, что пространно сравнивалась с усопшей супругой.

– Баверик, не стой столбом!

Комм виновато разглядывал носки сапог и не отозвался.

– Привези мне этого Гапиллия, предупредив, что для него есть выгодное предложение. Лучше всего к обеду. Заодно узнаем, какие блюда предпочитает наш творец.

Пожалуй, жизнеописание Иллария Каста отлично дополнит весомый трактат о добродетелях имперской знати. И отучит протектора Лонги подстраивать соблазны чужим любовникам.