| |
|
|
| Автор: Смолка. Бета: ReNne. Рейтинг: R. Время действия: приблизительно за 7 лет до событий «Искр в пустоте».
Ментор успел наловчиться говорить свистящим внятным шепотом, а ведь и пары месяцев во дворце не провел. Или вовсе обходился жестами – подсовывал ученику пергамент, проводил длинным прокопченным тьяком ногтем по строкам. Туштон-ер-Гаалмед когда-то обучал языку ривов царских детей. Юний полюбопытствовал, зачем отпрыскам правителя Абилы язык чужаков, коль скоро мирный договор двести лет как не подписан. Абила закрыта от львиного народа со времен разгрома под Омманусом, и, чтобы отправить посольство, нужно для начала сей разгром признать. Ментор ответил уклончиво. Туштон, сын Гаалмеда, во дворце императора превратившийся в Тусия, боялся Юния. Отводил взгляд, подметал бородой мрамор столешницы. И все свистел. – Госссподин, стих несравненного Музлия-ер-Суима зачти-ка явственно. Я подготовил перевод за несколько ночей, стараясь поспеть к нашему уроку. Явственно, ну-ну. Юний всегда умел хорошо устраиваться. Ему и его драгоценному «зятьку», разумеется, урок не помешает. Потому что ментор и ученик будут шептать друг другу на ухо, дабы не нарушить течение беседы. Зал большой, при желании можно усесться у окна или рядом со статуей Лоера в удобной нише, но Юний развалился на лежанке в паре локтей от абильца и Виниция заставил устроиться рядом. Голосов они не понижали. – Сраный консул не понимает, против кого идет… ну и соратнички подзуживают, а как же? Гонцы таскают письма туда-сюда, туда-сюда… только успевай отлавливать! Кассию третьего дня пригнали жалостное такое, мол, вступись за нас, иначе Домециан с потрохами сожрет, не подавится. А потом и за тебя возьмется. Я тебе показывал… Кассий, понятно, не дурак, отвечать пока не стал. Ждет заседания. – Будет ему заседание. Виниций уже пьян и частит, а Юний тянет с ленцой. Абилец мягко касается голого локтя. – Госсподин… Тусию хочется убраться отсюда поскорее, но раньше второй стражи урок заканчивать неприлично. Юний может заподозрить, что платит дармоеду. Сенатор Кассий не дурак, а вот Тусий, похоже, от страха разум потерял. Юнию чхать на то, выучит ли остерийский отпущенник язык старинных врагов. Просто последние месяцы имперец не спускает с него глаз. Заказал статую, нагнал толпу ювелиров и мастеров по ткани. Нанял трех менторов после того, как Данет обмолвился, что хотел бы совершенствоваться в науках. Подарил свободу… Сам Кладий никогда б не сподобился, доминатор и в мыслях не держит чаянья рабов. Свободу, туест дост! Сиди, как привязанный, жди, пока у хозяина дойдут руки приласкать. – Я читаю, уважаемый Туштон, имей терпение. Абилец надул толстые щеки, затряс бородой. Понравилось, что не обозвали имперской кличкой. Если ментор будет слишком дергаться, стараясь пресечь нерадение ученика, Юний заметит внимание к разговору с «зятьком». Лучше поднести пергамент к лицу, прикрыться. Кажется, будто Юний стоит за спиной, давит на плечи. Его присутствие всегда так ощущается… странно и страшно. …синела осень. На гибель старого коня ирсам не бросил. Перевод красив. Неужели Тусий сам сочинял?.. Поэзии в толстеньком низеньком менторе ни на асс. Удивительный ритм, совсем не имперский. Хлеба в соку стояли, синела осень… Не бросил. Бросил, еще как, стихи вечно лгут. И почему осень вдруг «синела»? Абила жаркая страна, ранней осенью там, как и в Остерике, преобладает желтый и… желтый. Белесое небо, выцветающее к зиме, точно затасканный ковер, и куда не глянешь, палевая ширь песка. И черные ребра скал. – Ирсам на языке ривов – сотник. Я не стал переводить дословно, хочется, чтобы ты вдохнул аромат моей страны. Сотник возвращается с войны, в чистом поле конь его захромал. Товарищ славных битв, великих походов. Видишь, с какой тоской и любовью воин думает о своем вороном? – Данет, позови, чтоб подали сласти… Гай, и что затеяли эти болтуны? Воистину, избавьте меня Инсаар от подобных друзей. Они пихают консула в пропасть. Кто там с ним? Секунд, Маулон, подлиза Фовий, кто еще? – длинный зевок. Вроде бы разнеженный, но чувствуется в нем вечный голод, неутолимый и жадный. Когда скульптор приходил лепить свою глупую статую, Юний являлся следом. И часто дожидался, пока мастер сделает перерыв. Снимал Данета с холодной скамьи, поворачивал к свету. «Чтоб мне… до чего ж ты красив, мальчик! Губы давай сюда, ну. И повернись… этот распроклятый город никогда еще не видел Любви, более достойной своего титула».
– Господин мой, каких сластей ты желаешь? Мед или… – Сласти для тебя, Данет. Вижу, нос повесил… Тусий, шавка абильская, ты мне мальчишку не утомляй! Я не хочу сладкого. Данет вовремя прикусил губу. Хозяин изволит наградить, он добр к безродному чужаку, никому не нужному в огромной столице, добр… Теперь придется давиться розовым вареньем, засахаренным миндалем и всем, что приволокут рабы. Давиться напоказ. И слушать про ополоумевшего консула Иср-Басты, которому приготовили петлю. Сенатор Кассий отдал бы годовой доход, чтобы сейчас оказаться на месте остерийского отпущенника иль абильского ментора. Кассий ненавидит Домециана, но ненавидит по-умному. Открыто, не тая презрения в речах, в то же время избегая ответных ударов. Юний же боится Кассия… имперец вообще остерегается военной фракции. – Все, кого ты назвал – мелочь, не стоящая упоминания. Парочка тупых легатов, младшие сыновья известных родов, не годные даже собственным семьям. А Корин, представь, уехал. Гхааа! Забыл сказать, господин Юний! Вчера так радовался, когда письмо читал… Виниций здоровенный мужик, а рядом с Домецианом – точно щенок у лап вожака волчьей стаи. Юний приподнялся, расправил широкие плечи. Сильное тело, проседь в густых прядях… давит мраморной плитой, нет, крышкой усыпальницы древних архонтов весом в тысячу фальдов. – Везунчик? Вот! Я ж говорил, Гай! Нечего было сопли загодя распускать. Иср-Баста достанется тебе, пусть моя Ида радуется, когда ты наденешь консульскую бляху. Донателл Корин не станет таскать этому ворью хворост в костер, у него своих дел полно… к Друзу, наверное, помчался? В Бринию? Там сейчас жарко. Растрясут дикарей, поделятся добычей. Друз обещал. – Мнууу… и пусть еще вина принесут, Да… господин Данет. Нет, у Корина якобы жена захворала. Или снова беременна, не разобрал. Они, сыкуны, стратегу не поверили. Решили, что Везунчик их консула продал за Бринию, гхааа!.. Мол, он не мешает сожрать этого дурака, сгноить в тюрьме, а император ему – бляху бринийского правителя. По-моему, Везунчик попросту плевал на их возню. И правда, в Бринии сейчас золото рекой потечет… а жена, ну, жена воина родит и на соломе. Не из-за бабы же… Синела осень… на гибель… не бросил… Донателл Корин. Везунчик. С тоской и любовью. Осень не бывает синей, а память – холодной. Уехал и женился, наплодил детей… «снова беременна». Доно бросил друзей и армию, бросил консула Иср-Басты, верного сторонника военной партии. Он не позволит жене родить на соломе. С любовью… в абильской фактории, куда Туштон, сын Гаалмеда, водил ученика, дабы тот проникся звучанием речи у ее истока, толковали о неразрушимых проклятьях. Нужно только узнать имя… имя этой сучки… чтоб она в родах умерла. И чтоб Везунчик сдох в слезах у ее постели! Женщины часто умирают при родах, его собственная мать, должно быть, ушла в Дом теней из-за очередного ребенка. У Данета Ристана не было сестер и братьев, не было матери, был отец… лучше бы не было! Лучше бы ничего не… почему его мать не прокляла завистливая соперница? «И подотри за собой, ковры мне испачкаешь!» У кого узнать имя этой твари? Не спросишь же прямо… послать раба в дом Корина, тамошние слуги скажут имя хозяйки. Вроде бы доброжелателю, решившему просить Заступницу о здравии. Управители Юния допрашивают рабов обо всех приказах «молодого господина Данета». Туест дост… он же снял золотой обруч с волос, когда собирался на урок. Черную ткань подчеркивают серебром, менторы крепко вколотили науку изящества. «Ты должен брать пример с зеленоглазого Гая Вителлия, возлюбленного императора Лорки. Тот никогда не надевал ничего, кроме черного и белого, не носил желтый металл, лишь серебро и изумруды. И император обожал его до самой смерти». Но Юний – плебей, вылезший из неизвестной клоаки, – любит блеск золота. И утверждает, что к рыжим волосам только оно и подходит. Обруч Данет снял, а виски давит… и в живот будто вилы воткнули. Говорят, злые слова переходят на проклявшего. Ну и в шлюхин зад… в шлюхин, такой, как у него теперь, благодаря Везунчику и Юнию. – Данет! – Юний стоял рядом, жесткие пальцы сжимали запястье. Абилец растекся на низком табурете кулем, дрожит от страха. Не трясись, ученая шавка, не тебе же отвечать на вопросы. Нельзя так распускаться, Юний замечает всякий пустяк. – Ты чего? Карий взгляд жжет и гнет к полу. А руки уже шарят по телу, оттягивают пояс. – Мне жаль бедную женщину, мой господин. – Армиду Корин? Да какое тебе дело? Армида! Тезка принцепессы. Везунчик рухнет перед урной с прахом и станет биться башкой о плиты. – Слышал, благородная госпожа добра к простым людям… Хорошо, что Юний уже отвернулся. Впрочем, ладони с талии не снял, держит, будто хищник – добычу. – Гай, и ты, любезный… а не пошли бы вы прогуляться? Вернетесь после второй стражи. Данет, ну хватит киснуть. Я найду, чем тебя развеселить. Синела осень…
|
|
Департамент ничегонеделания Смолки© |
