ТАЛИГОЙСКИЕ ХРОНИКИ - II

****

– Капитан! Капитан, вам лучше? Жанно, ещё воды!

Лучше? Старик-ординарец вроде бы прежде болваном себя не выказывал. Под веками пенилась похмельная муть, голова налилась чугунным звоном, изрядно тошнило. Несколько мгновений Ричард не мог открыть глаза, потом вгляделся в очертания размытых фигур, длинные послеполуденные тени за распахнутым пологом, втянул ноздрями кислый запах пролитого вина. Что-то выплеснулось ему на грудь, обдав брызгами тумана.

– Очухался, да, Николас? – рядом с ординарцем давешний гонец-южанин хлопочет с мокрой тряпкой. – Голову ему подыми.

– Где?.. Где этот… кошки хреновы! – попытка сесть и одновременно задать внятный вопрос казалась непосильной. Он поднёс руку к виску. Кровь, так и есть. – Герцог… Алва… куда мерзавец делся?

– Его с-светлость уехал, – гадёныш Жанно заикался, а ведь ему по башке не прикладывали! – В Лыс-сое ущ-щелье. Мне при… приказал остаться и объяснить.

Очаровательно. Подлец загодя настроился ему врезать, если не выйдет столковаться. Льстил, убеждал, угрожал, а свою блестящую штуку держал наготове. Не надеялся, верно, справиться кулаками.

– Ну, так объясняйте, – велел Ричард и сел. Шатёр зашатался. – Сколько человек он забрал?

– Около трёхсот, – поспешно вставил Николас, вкладывая в руку Ричарду приснопамятный ковш, – предложил им по двадцать талов за участие и ещё по пятьдесят за победу. Некоторые согласились, дурни же они, господин капитан…

– Ничего не дурни! – заспорил Жанно. – Его светлость знает, как недобитков зарыть! Он при мне фок Варзов толковал, я, правда, не всё смекнул, но диспозиция что надо.

Его светлость там зароют! Вместе с людьми Ричарда Окделла и… кошкину мать, ещё и Михаэля в дерьмо втянул.

– По порядку давай! – он рявкнул, и южанин поперхнулся восторгом. – В чём диспозиция, сколько гаунау, откуда они прорываются в Лысое. И без сопливых отступлений. Николас! Мне воды – умыться, и прикажи поднимать наших. Сержантов  сюда. Немедленно, понял?

Дело выглядело отвратительно, хуже некуда. По словам Жанно, Алва разузнал про западный спуск в ущелье, но отчего-то счёл, будто заслона из полусотни солдат там будет достаточно, чтоб заманить рвущихся на помощь приятелям недобитков. Основные силы талигойцев запрут южный выход, запечатав гаунау в котле. О почти непроходимой тропе со стороны Хребта его самоуверенная светлость не выспросил, попросту выспрашивать было не у кого – об этом пакостном проходе Ричарду донесла последняя разведка. Алва оставил человек восемьдесят с фок Варзов – никого там постарше не оказалось, проклятье! – и сманил из лагеря ещё триста, не самых умелых, зато самых безрассудных. Сунься вшивые дикари в ущелье всей оравой, Алве и Михаэлю не жить.

Трясясь в седле, зажимая на каждом ухабе рот рукавом, дабы не украсить омерзительный денёк ещё и приступом рвоты, Ричард радовался лишь одному: на посулы Рамиро поддались немногие. Выходит, он зря возвёл напраслину на своих солдат, что ж, быть может, за недоверие и схлопотал. Усыпанная обломками тропа круто шла вверх, а скверный денёк, меж тем, стремительно таял.

Взяв с собой передовой конный отряд, Ричард спешил отчаянно, но к Лысому они добрались уже в сумерках. Ущелье горело, дым от запалённых талигойцами костров расползался по долинам. Ветер нёс рёв подданных Шатуна, выкрики на талиг и вонь поражения. Манёвр Алвы не удался, что и следовало ожидать. Точно так же Ричард с Дени попались весной, думая придавить гаунау на спуске в долину с обманчиво ласковым названием Росянка. Но дикая свора обошла их по кручам, ударила в тыл, они вырвались чудом и больше подобных ошибок не повторяли.

За смерть королевского пасынка Франциск и Шарль сдерут с него не то что четыре шкуры, тут пахнет тюрьмой. Ничего не попишешь. Он попытается выручить, кого сможет, своих солдат, польстившихся на золото и молодую славу. А отвечать за чужие грехи ему не впервой.

****

Михаэля подмышки приволокли двоё конников – правое ухо мальчишки свисало клочьями, будто впрямь медведь драл. Придётся резать, чем скорее, тем лучше. Луна поднялась над ущельем, крики и вой стихали, даже башка унялась – драка вылечила. Ну, не совсем, но трясти от боли и тошноты перестало, зато поколачивало от усталости.

Они вломились в Лысое с юга, благо Алва велел жечь костры – ущелье открылось, как миска с рыбой перед кошкой. Рамиро не хватило людей, ибо с западной тропы в Лысое ринулось несколько сотен подкормившихся в берлогах гаунау. С отрогов Хребта просочился их отборный отряд, превратив зарвавшегося ловца в добычу. Не поспоришь, соображал Рамиро шустро, едва Ричард велел трубачам дать сигнал, талигойцы в ущелье перестроились, сосредоточившись на склонах. Чего им стоило сменить позицию, Ричард отлично видел – зрелище из тех, что не забываются. Прямо у входа в западню лежал, раскинув руки, юнец в чёрно-синем камзоле, лоб расколот, точно спелая тыква. Гаунау мастера топорами махать, а певун Хосе больше своего герцога не рассердит. Дальше Ричард вниз не смотрел, но его конь ступал по телам, по камням и снова по мягкому.

Михаэль хрипел, сплёвывал кровью, норовя повалиться с валуна, на который его усадили конники. Ричард, за дорогу к Лысому успевший вообразить, как станет писать Фредерике фок Варзов о гибели брата, тронул отцовский медальон под рубахой, благодаря неведомое, и спешился. Девчонка и без того сирота, после смерти родителей и деда Фредерика воспитывалась у Приддов. Брат покойного Эктора безвылазно торчал в имении, боясь слишком уж напомнить о себе Оллару; супруга его, взявшая на попечение Фредерику, слыла унылой каракатицей. За наследницей фок Варзов числилось богатое приданное, Придды же её выпотрошат и сожрут. В шатре Ричарда накопилась дюжина неумело вышитых платков, шейных и поясных. Он всё собирался вернуть Фреде кусочки шёлка или выбросить по крайности, но жалел, будто бы дарительница могла узнать и обидеться. Хвала чему угодно, древним сказкам, Создателевым молитвам, а Михаэль живёхонький, сумеет защитить сестру.

– Сейчас придёт лекарь, – он повысил голос, прикидывая, что Михаэль оглох на раненое ухо. В его-то возрасте! Рамиро сучий ублюдок, да простит Святая Октавия. – Потерпи, слышишь меня?

Михаэль задрал голову, просиял тем же счастьем, что и гонец Жанно, бившийся у горловины скального котла и перед восходом луны доложивший Ричарду: с южной стороны гаунау получили свои рогатины.

– Мы их заломали, Дикон! – еле языком ворочает, а туда же. – Алва так и говорил… ты ему поверил, спасибо… Дикон, а как он дрался!

Ричард едва не взвыл. Недобитков, тут не отвертишься, добили, но цена чудовищна.

– Мы не рассчитали, верно, – фок Варзов попытался встать. Весь в этом, честнейший из честных, победу Рамиро, просчёты – пополам. – Их так много оказалось, и злые они, мразь медвежья… ты вовремя пришёл, теперь, теперь… Дикон, ты бы знал… они, когда попёрли с запада, с юга, с Хребта… Алва приказал не отступать и сам брюхо Кривому Клаусу распорол… ты бы ви…

Михаэль ткнулся окровавленным лбом ему в грудь, затих. Ричард уложил мальчишку на валун, подскочивший ординарец подсунул одеяло. Прибить бы хвалёного героя! Однажды в Придде Ричард погеройствовал, без ума влез в деревеньку, недалеко от нынешних владений фок Варзов, но дриксы не дремали. Прикрывая отход, погибли дядины вестовые, а потом Шарль пригласил его в ближайший дом и отвесил затрещину. Рамиро никто по щекам не отхлещет.

По камням от горловины ущелья волокли ещё кого-то. В свете костров морда уцелевшего предводителя гаунау, барона, между прочим, по прозвищу Коготь – любят тут кличками разбрасываться, – расцвела багровым. Подтащили, пихнули к ногам. Кэналлийцы – самые матёрые в герцогской охране, вот когда выучка убийц и пригодилась. Отступили, давая дорогу заметно прихрамывающему хозяину. Одежда на Рамиро разодрана, конь где-то в месиве потерялся, зато гонору не убавилось.

– Окделл, прошу допросить нашего пленника, – слова тянет, будто пьяный, – вы скорее разберётесь, если он соврёт. Я плохо знаком с местными хитростями.

Ему, что, померещилось или это признание? Поздновато! Всю кровавую бестолковую ночь Ричард знал: мерзавец не подох, иначе талигойцы в ущелье дрогнули бы и полегли до единого. Рамиро удержал и из явившейся подмоги выжал пользу досуха.

– Барон, говорить в ваших интересах. – Ладно, вначале недобиток, остальное потом. Допрашивать горцев, впрочем, бессмысленно, сколько раз пытались. – Расскажете, где укрываются ваши отряды, отправлю вас в ставку. Позже столкуетесь об обмене.

Кэналлийцы встряхнули кучу мехов, в которые гаунау закутался перед боем, куча зашевелилась. Косясь на Рамиро, барон Коготь замысловато скрестил толстые пальцы, бормотнул что-то на тарабарщине.

– Он вас проклял, ваша светлость, – услужливо доложил ординарец, он же толмач, – и вас, капитан. Сказал, будто отродьям… ну, демонов вместе гореть, пока до углей не спекутся.

Рамиро засмеялся. Обхватил себя за плечо, вытянутая вдоль тела рука сжимала рукоять сабли. Не может выпустить оружие, так бывает, точно, после эдаких ночек.

– Переведи ему, он прямо здесь сгорит! – Алва шагнул к пленнику, надавил на прикрытый мехом загривок. – Не спрячется в своей вонючей дыре, чтобы резать тайком. Пусть скажет, где остальные, иначе…

– Шатун по весне явится по ваши душонки, – смотри-ка, а Коготь талиг разбирает, – кишки свои проглотите!..

Ясно. Ричард поймал чёрный от боли, неперебродившей ярости взгляд Рамиро. Качнул головой, прося отпустить гаунау. Барон Коготь не желал откровенничать, но основное выдал – они перемололи сегодня тех, кто мог бы до весны мешать талигойцам. Вся надежда гаунау на Шатуна, а тот разбит подчистую и забился в горные твердыни за прежней границей. Донесение в ставку выйдет отменным, если кое-что опустить.

  Ричард махнул кэналлийцам, указав на ближайший плоский камень. Рамиро не возразил, охранники подчинились без звука, молчал и приговорённый. Так казнили в здешних скалах, когда Анэм, Лит и их братья правили Кэртианой, так казнят и демонские отродья. В зареве сверкнул клинок морисской стали, чавкнуло, булькнуло – и побоище у Лысого кончилось. Кончилось и лето.

…Солдаты выносили раненых, где-то в глубинах ущелья рыдало эхо. Вот-вот потянутся с донесениями, соберутся гонцы – в ставку к Первому маршалу, к маршалу Колиньяру, и ещё нужно оповестить Дени.

Рамиро утёрся обрывком собственной рубахи, убрал наконец саблю в ножны. Кто-то подал ему кожаный походный бурдюк, пил герцог жадно, расплёскивая воду. Злость не то чтобы улеглась, её придавила усталость.

– Окделл, не надо, – Алва с трудом обернулся к нему, качнулся, припадая на негнущееся колено, – не рычите. До меня дошло – в лучшем виде.

– Неужели дошло? – правильней всего выбить ему зубы, чересчур уж белые на измазанном, измученном лице, и не устраивать долгих диспутов. Сел бы, дубина юная, пока не свалился. – Я вас выволок, как щенка из лужи, но не это главное… А, вам же нет разницы, отряд положить или два, так что прикиньтесь окончательным болваном и забирайте свою славу.

– Выволокли, – кивнул королевский пасынок, –  только потому я прикинусь, будто про славу не слышал. Я урок выучил, а вы, Окделл, не позорьте погибших пренебрежением. И не тревожьтесь, в ставку сочиню целую поэму, ни малейшего… подвига не упущу.

И как он ладит с Олларом при такой наивности? Пошатываясь, Рамиро побрёл к лошадям, и Ричард подавил порыв вернуть и наорать немедленно. Они оба встретят рассвет, так что успеется.

****

Маршал Колиньяр изрядно озадачился. Потрясение сквозило в уточняющих вопросах, в сдержанных выводах. Ещё бы, заяви год назад кто-то, что сын Алана Окделла и Рамиро Алва-младший разобьют отряды гаунау и вместе доложат командованию об успехах, сам Ричард счёл бы рассказчика безумцем. А теперь они вдобавок и врали, точно слаженный церковный хор.

Не зря же Себастьян Колиньяр явился через пару дней после победного донесения. На ястребином лице бывшего наёмника читались противоречивые желания – выдать обоим «героям Лысого» по ордену Святого Адриана или вкатить выговор. Нутром опытного вояки Колиньяр чуял подвох, но доказательств не собрал. Мало кто застал капитана Окделла в обмороке и с рассечённым виском, и свидетели помалкивали.

Ну и Ричард не собирался сообщать о том, на какие ухищрения ему пришлось пойти, чтобы уломать Рамиро не писать слишком правдивых поэм начальству. Алва застрял в их лагере из-за раны, и на следующий вечер после боя Ричард явился в его шатёр. Герцог выслал охранника и лекаря, и они сидели наедине, на походных одеялах, сумрачно переглядываясь и едва цедя слова. До чего же мальчишка упрям, вот уж точно нечестивое отродье! «Представляю, как вам неймётся доказать беспристрастность, особенно в отношении меня, но попытайтесь использовать разум, а не гонор. Никому не нужны подробности, его величеству менее всего! Мы победили, и победители… как там у Теренция? Не подлежат суду, именно. Я не держу на вас зла за тот удар, считайте, что искупили его своей храбростью». И готовностью умереть в том ущелье вместе с заведёнными в ловушку солдатами, но этот довод Ричард придержал. «И если мне заблагорассудится стребовать удовлетворения, то я всегда могу вызвать вас, не так ли, Алва?»

Он хохотнул, не выдержав напряжения, и Алва скупо улыбнулся в ответ. Поединок им заказан, иногда Ричард об этом жалел. Воспитание будущего правителя – не его забота, да и вроде Алва и впрямь усвоил уроки Лысого. Он раздал раненым в ущелье всю свою походную казну, пообещав выплатить вдовам и сиротам по распискам. А то, что произошло меж ними в капитанском шатре, не красит не только пасынка Франциска, но и капитана Окделла, не сумевшего справиться с юнцом.

Ричард полагался на памятный случай в весёлом доме Бреге – господин безупречность не жаждет лишних обсуждений своих поступков, и Рамиро в конце концов согласился. Но почему-то чувствовалось: король и маршалы узнают истину о Лысом, просто не из донесения. Орденов им не дали, Колиньяр отбыл, довольно строго велев явиться в Бергмарк к зимним военным советам. Маршал оставил их наслаждаться покоем и бездельем, и Ричард старательно уверял себя, что наслаждается.

****

– Герцог, клянусь потрохами Создателя, я бы тоже взбеленился, если бы при мне какие-то скоты прикончили раненых! – Дени Колиньяр вцепился в кубок, как в эфес. – Досадно, Кривой Клаус окочурился в бою, следовало бы вздёрнуть его в ближайшем селении напоказ горцам.

– Особенным скотством была задержка в пути, – лениво протянул Алва, пристраивая ногу на кучу одеял, – его величество на десятое Ветров назначил пир, я надеялся на нём побывать…

– Бросьте, Рамиро! – натужно зашептал Михаэль и схватился за повязку. – Они выскочили на обоз из-за скалы и принялись кромсать, это ж больше чем дикость! Я всё видел, не забыли?

Алва нехорошо прищурился, и Михаэль примолк. Оруженосец Первого маршала дал понять оруженосцу маршала Себастьяна: есть нечто, чего он не потерпит в приятельском трёпе. Ричард поперхнулся вином. Об убийстве раненых в обозе, с которым ехал Алва, он до сих пор не знал. Не поведали ни подлец Михаэль, ни гонец Жанно. Вот так завернёшь перед сном хлебнуть кубок-другой и вляпаешься в очередную тайну.     

Зарядили дожди, и вечерами, свободными от лагерной суеты, в своём шатре было тоскливо. На закате, красившем горы в цвета Эпинэ, Ричард привычно зашёл проведать Михаэля и его ухо и наткнулся на Алву и Колиньяра-младшего. Он хотел откланяться после пары вежливых фраз, но Дени крепко прихватил его за локоть. И завёл разговор о Лысом, как же иначе? Гаунау резали раненых на глазах вполне здоровых кэналлийцев и Михаэля – есть от чего двинуться умом, понестись в лагерь убийцы отца и садануть того в висок. Но почему Рамиро сразу не сказал?

– Охота вам вспоминать эту свору, господа? – Алва поднял бутыль, разлил в кубки. – Они уже предстали пред своими богами. Должно быть, тяжело добираться до чертогов Четверых, если тебе конечностей недостаёт или внутренности вываливаются, как у Кривого Клауса. Предлагаю выпить за осень! Она принесёт кое-что поинтересней увечных, к тому же мёртвых дикарей.

Дени, как и любой из наследников новой знати, был напичкан правилами благородного поведения по макушку. Он поспешно спросил про пир в Бергмарк, и с час они обсуждали столичных красавиц, которых до зимы не увидят, воистину низость со стороны гаунау, и приставучих дурнушек, охотниц за женихами, которых тоже не встретят, и это повод воздать добитым врагам хвалу. Вино лилось, будто они пьянствовали в Кэналлоа, в Эпинэ по крайности, а не в тонущих в дожде горах. Временами, щадя глухоту Михаэля, принимались вопить во всю глотку, тем громче, чем быстрее убывали бутыли. Когда Колиньяр привязался к Рамиро с турниром, они орали, точно возчики дров, и Ричард начал хрипеть. Ну, у него тоже упрямства вдосталь, и он досидит до конца пирушки, прижмёт Алву, заставит объясниться… быть может, спьяну выйдет проще, а они дошли до состояния блаженного полузабытья, особенно оруженосцы, но унимать их – глупость. Рамиро и Михаэль не юнцы сопливые. После Лысого уже нет.

– Алва, устройте турнир, честью заклинаю! – надрывался Дени. – В Придде, в Бергмарк, где угодно. Вы правящий герцог, по уложению Франциска имеете право созывать знамёна, не уведомляя короля!

– Ваш отец, Колиньяр, тоже имеет такое право! – весело крикнул Алва. – Соберите турнир в Сабве, там нас не зальёт здешней пакостью. Обещаю помочь с наградами… скажем, победителю лошадь в полном снаряжении, второму – доспехи алатских мастеров. И королева турнира, с розой в кудрях, господа!

– Кому королева? – стараясь не спугнуть настроения, в тон засмеялся Ричард. – Победителю или второму?

– Устроителю! – рявкнул Колиньяр. – Награда за труды! Алва, ну чего вам стоит? Отец не станет затевать турнир, заявит, что слишком вызывающе во время войны, а вы иное дело. Вообразите:  пиры, здравицы, красотки, мечи и копья, прелестная старина… О, роза весенняя, в цветочном венке, молю о прощении… дева моя! Что там дальше?

– Господа, ради всего святого, не шумите так, не то Шатун притащится на ваш турнир, – Михаэль тёр повязку, осоловело моргая, – я слыхал от деда, будто ваш отец, Рамиро, никогда не участвовал в турнирах… ну, кроме того, с Франциском под стенами Кабитэлы… Олларии… Роза весенняя, дева желанная.. Неа, не помню, хоть убейте!

– Дева желанная, любовью мне данная, – закончил Рамиро и зевнул. Ричарду показалось, что зевок слишком уж откровенный и Алва впервые слышит о странном обычае своего отца. – Не всё, что исходит от предков, правильно. Особенно скучные стихи и турниры во время войн. Михаэль, я ухожу. Вам пора спать, иначе не поправитесь.

****

Они выбрались под осенние звёзды, и Ричард в который раз подивился воспитанию Дени Колиньяра, сына наёмника, чей отец продал свой меч, дабы прокормить семью. Дени остался с хозяином шатра – якобы допить вино и дочитать стихи. Окопавшиеся в Агарисе беглецы из года в год лопочут чушь, называя подобных Колиньяру навозной знатью. Навозники, Люди Чести и ты между ними. Ни тот, ни другой.

Дождь перестал, но холодной свежести не справится с торским вином и кое-чем похуже. Выпитое навалилось тяжёлой мутью, допрашивать едва заметно прихрамывающего Рамиро расхотелось враз. Разве не спотыкался сам Ричард о случайные обмолвки слуг и знакомых отца, не рылся в вынесенных в подвалы сундуках, отыскивая непонятные заметки, сделанные крупным почерком последнего Повелителя Скал? Размышления, движения души, их уже никто не поймёт. И можно признавать неизбежность, но смириться нельзя.

– Леворукий побери, почему вы не рассказали мне об убитых раненых в том обозе? – со вздохом выдавил Ричард. Уловки сейчас омерзительны, он спросит напрямую: – Такое нужно карать немедля, чтобы ни одна сволочь больше не посмела.

– Вы не дали мне возможности вступить в беседу, – откликнулся Алва, – тут же обозвали щенком, глупцом и так далее.

– Я вас не обзывал, – ему надоело сопеть, точно столетней бабке, но тут лишь вздохи и остаются, – это вы пригрозили мне убийством и врезали по морде. Рамиро, вы когда-нибудь пытались объясняться с кем-то по-человечески? Мой совет: попробуйте, вдруг вас начнут понимать.

– Вы потрясающе солидарны с моим дражайшим отчимом, – Алва остановился под низеньким деревом, уже растерявшим свою листву, – подробности нападения что-то изменили бы, Ричард? Если да, то я в вас ошибся.

Галерея нового дворца Оллара, дети, играющие в «поймай дракона», чрезмерно вышколенный паж, не давший ушибиться юному герцогу и тут же отруганный за неуместное почтение. Ненужные, унизительные поблажки, вечное стремление угодить, согбённые спины, улыбки лживого восторга, страх, толкающий на заведомую дурость и измену долгу. Так вот отчего всесильный пасынок Марагонца не расправился с почти опальным капитаном Окделлом. Рамиро дали отпор, и он признал его справедливым.

А ещё, быть может, герцогу начхать на перерезанных раненых. Гаунау вконец обнаглели, их требовалось наказать, вот и всё, что имеет значение.

Ричард прикусил язык, стараясь решить, не ударился ли спьяну в блажь. Алва, кажется, вздумал любоваться яркими огоньками в вышине, и минуты текли в звёздную пропасть, а они молчали.

– Вас ведь привезли туда, Окделл, в Кабитэлу, – безразлично бросил Рамиро и уточнил зачем-то: – в осаду.

Чем должна стать жизнь семнадцатилетнего, чтобы он не мог прямо задать неотступный вопрос? Вы видели моего отца, говорили с ним? Каким он был?

Ричард засмеялся, дивясь сам себе. Прошлое нежданно отпустило, перестав терзать, обернувшись памятью детства, а та всегда светла. Обязана быть такой, назло тому, в чём они оба не виновны.

 – Котёнок, – чудно, даже с Шарлем не получалось легко вспоминать об осаде, – по кличке Барс.

– Барс? – Алва ухватился за мокрую ветку, капли хлюпнули на сапоги.

– Я держал котёнка… не представляете, до чего ж Кабитэла морила тоской. В тот день отбили очередной штурм, отец ещё не вернулся со стен, матушка отдыхала. А Барс пропал. Я перевернул весь особняк, разыскивая его, – Ричард вдруг сообразил, что теперь остановиться будет трудно, – и нашёл в амбаре. Выпотрошенным, приколотым к балке. Я стоял там, и… меня не просвещали об «истинниках», но и ума мальчишки хватило. Это сделали из ненависти. Ко всем нам.

– Почему? – Рамиро запнулся. – Закатные твари, почему котёнка?

Наверное, в том и суть. Оллар согнал старую мерзость, перетряхнул траченое ядовитой молью талигойское покрывало, и нынешним юнцам во сне не привидится, за что можно ненавидеть кошек и тех, кто их держит!

– Ну, Агарис не одобрял поклонение Чужому в облике домашних любимцев, – с голосом творилось странное. – По городу носились толпы… я до сих пор не знаю, куда они делись потом, и никто не знает. Безумцы, и Орден Истины ими заправлял. Может, и среди наших слуг были «истинники».

– Мэтр Лозье давал мне читать одну отвратительную книгу, – Рамиро придвинулся к нему, верно, и сам не заметил, – эдикты Эсперадора. Там было про кошек. Но я не думал…

– Именно. – Мэтр ему читать давал! Слава Франциску Оллару и его умению воевать. – И про демонопочитание. И ещё всякий бред, но сей бред едва не уничтожил Талиг. Я почти ревел, а ведь мне внушали, что наследник Дома Скал не проронит и слезинки. И тут доложили о приезде герцога Алва.

Вокруг них на все лады шумела осенняя ночь. Вскрикивали в скальных гнёздах улетающие в иные края птицы, кашеварили припозднившиеся с ужином солдаты, позвякивали ложки и котелки, и умытая дождём листва шелестела, точно огромный плащ. Он выдернет Рамиро из обыденного покоя, втащит за собой в тот давно потухший день, остывший ужас. Зачем? Затем, что если не разделить его с тем, кто поймёт, не успокоишься никогда. Гарь над застывшим в ожидании конца городом, столько гари, что дышать невозможно даже за толстенными стенами жилищ знати. Отгороженные от прочих талигойцев, с их голодом и жаждой избавления, владыки уже потеряли себя. И дети чувствовали безнадёжность, недаром в тот невыносимо долгий день сын будущего мятежника Рутгерта Гонта свалился в припадке, прямо посреди совета, но занятые делёжкой власти взрослые не обратили внимания. Столбы дыма в древних переулках, молчащие колокола церквей, окаменевшее лицо матери, плач служанок, остервенелая ругань доезжачих и страх, пропитавший воздух. А ещё растерзанный зверёк.

– Я не должен был встречать вашего отца, но пока послали предупредить матушку… я выскочил из амбара, нёсся, не разбирая дороги. И… словом, он поймал меня за рукав, спросил, что стряслось.

Рамиро-старший приехал в Дом Скал, едва кончился штурм;  железо доспехов ещё хранило жар боя, глубокие впадины отмечали принятые на себя удары. Он, должно быть, хотел пить, тяжело сглатывал и морщился и слушал сбивчивый лепет о котёнке. Слушал очень внимательно, а Ричард ловил себя на стыдной мысли:  отец и мама не позволили б так распускаться! И кому он выкладывает своё горе? Кэналлийскому чужаку, ведь слуги шептались, будто южане творят кровавые ритуалы, похищают дев, якшаются с пиратами и горстями едят дурман-траву. Герцог Алва сжал его плечо, отстранил от себя, чуть встряхнул. «А теперь вот что, хорошенько запомни…» И он запомнил. Сущую ересь про Хозяина кошек, от которой мама и капеллан Льюис хлопнулись бы в обморок. Барс не заслужил, чтобы его так убили, Ричард Окделл не заслужил потерю радости, это сотворили глупые, слабые люди. И они поплатятся. «Беги и не горюй больше. Твоему Барсу сейчас лучше, чем было здесь. Леворукий, он, знаешь, своих в обиду не даёт». Высокий человек в измятой кирасе повернулся к коню, но Ричард удержал. «А отец… вернётся?» Рамиро показал белые, крепкие зубы: «Конечно! Что такое обычный штурм? К тому же всё уже кончилось».

Всё лишь начиналось. Как тут не посмеяться? Ричард мотнул головой, давя дурацкий хохот, и горячие пальцы стиснули запястье, выдернув в промозглую осень.

– Потом эориев собрали на совет, верно? – Рамиро стоял очень близко, Ричард видел сузившиеся глаза, трещинку на переносице, совсем взрослую трещинку. – Эрнани отрёкся.

– Да, в эту ночь,– Ричард мог бы высвободиться, но не шелохнулся. Он вывалил на Рамиро отстоявшуюся за годы дрянь, неужели стало легче? Алва и без добавки таскал её в себе. Он бы не знал даты так точно, если бы не ковырялся в пыльных хрониках. – Сумасшествие, будто их всех перекусали «истинники». Дядя Шарль однажды пожалел, что твой отец не прикончил Придда до совета. Только, мне кажется, Эрнани бы смерть изменника не остановила. На троне сидел мёртвый король.

– Они голосовали под нацеленными арбалетами, – Рамиро дышал часто, как после бега, – так говорят. Но ты сам видел стрелков Придда?

– Нет, и с моего места, скамьи наследников, хоры не просматривались. – Хреново бергерское вино, что за дикий вопрос? – Спроси Савиньяка, спроси Первого маршала, они голосовали, и им исполнилось не восемь лет.

– Я спрашивал, Ричард, и ты тоже, но ответы тебя не устроили, – у Рамиро привычно замкнутое лицо, но весь он сейчас как обнаженный перед боем клинок, – каждый твердит своё. Савиньяк мечтал вырвать Придду глотку, старик фок Варзов прикидывал, как образумить Эрнани, а Первый маршал… Шарлю Эпинэ определённо не хотелось вспоминать.

– Не смей, – Ричард вцепился в покрытый влагой рукав, – вообще эту муть не вороши, ничего хорошего не выйдет.

– Значит, мы пришли к схожим выводам, иначе б ты так не дёргался, – Рамиро стряхнул с себя его руку, – и не указывай, что мне делать, Дик Окделл! Я разберусь с ними сам, докопаюсь, Орден Истины загнётся от моих поисков, им-то правда не нужна, да и кое-кому в Талиге от неё паршиво.

Заткнуть бы ему рот, пока не случилось того, чего не поправишь! Отца казнили как убийцу, разве не достаточно?

– Эрнани заставили отречься, и арбалеты тут – как игрушка у ребёнка. Эориев согнули не стрелки, – всадил нож и поворачивает, – мой отец сдал столицу, а твой дядя Шарль прикончил короля. Но Предателем назвали не его. Запутанная история, и его величество вместе с Первым маршалом не рвутся её распутать.

Из пяти глав Великих Домов погибли четверо – навязшая в зубах присказка. У Ричарда не было доступа к архивам старого дворца, и Оллар ему не родич, но однажды он свёл воедино вину дяди и собственный страх прозреть и догадался. Алан Окделл – преступник, убивший невиновного, то, как поступили с его сыном, не наказание, а милость. И тащи это знание, тащи, пока не надорвёшься.

Он вытер пот со лба, провёл ладонями по вискам. Рамиро ткнул в больное, вытряхнул тщательно запрятанное, с таким сразу не справишься. Хорошо бы совладать хотя бы с телом – безвольным, заиндевевшим.

– Что ж, герцог, долг моей семьи перед вашей, возможно, много страшнее, чем о том поют в балладах, – голос не пропал, какое счастье. – Я готов к вызову, к изгнанию, к чему там ещё? К камере в Создателем покинутой дыре.

– Не глупите, Ричард, – прошипел Рамиро, – вы не ваш отец! А если желаете волочь батюшкины вериги до смерти, то повесьтесь на этом дереве и избавьте меня от хлопот.

– Ну, положим, хлопот от вас куда больше, – оскорблять он себя не позволит, – и не припомню, чтобы просил вашу светлость об услугах…

– Попросите, – отрезал Алва и, тряхнув коротко стрижеными волосами, стал выбираться на тропу, – в моём шатре есть вино, та же кислятина, не возбуждайтесь. Мы здорово напились, не пропадать же стараниям впустую.

Их вывернуло наизнанку не от вина, и сказанное в мокром засыпающем лагере никуда теперь не денется, а последствия лишь нечистый покровитель Воронов и ведает. Ричард послушно двинулся за Алвой, проклиная онемевшие ладони и стянутые коркой губы. Думай давай, обстоятельства изменились, оцени заново, черёд колупаться в душе наступит после.

У кэналлийского шатра топтался знакомый убийца Мигель. Алва, похоже, не верит не только писаниям хронистов и Ордену Истины, но и отчиму. Великолепная пища для отвлечённых домыслов, о себе бы беспокоился…

– Мигелито, пусть принесут пару бутылок, – Рамиро кивнул ручному головорезу, и тот вытаращился на господина, разгуливающего в ночной тьме вдвоём с Окделлом, – любых, здесь не из чего выбирать. Ви мес рапида[3], горло пересохло.

– Давно было любопытно, – Ричард принял у угрюмого Мигеля запотевшую бутыль, с удовольствием ощущая, что сердце перестало частить, точно бешеное. Нужно подвести черту под жуткой беседой, тем паче что Алва явно отвлёкся от грехов отцов. До поры до времени, очевидно. – Вы совсем не говорите на родном языке. Жалеете несчастных горцев с их суевериями?

– Ничуть, – Алва прильнул к горлышку, и Ричард наблюдал, как он пьёт, как медленно возвращается природная смуглость на посеревшие скулы, – вы, разумеется, не заметите… какая гадость, в самом деле!.. Торку следует очистить от всяких Шатунов лишь затем, чтобы ввозить пристойные вина… вы не замечаете, но им моё произношение очевидно. То есть, его недостатки. Ещё нянька Пакита позаботилась сообщить.

Рамиро кивнул на шатёр и вновь припал к бутылке. Выхлестав половину, добавил:

– Ничего не изменишь. До тех пор, пока мой брат не поправится, я талигойский герцог, а не кэналлийский соберано, хотя иногда приходится воссоединяться, скажем так, со своей лучшей частью.

Алва смеялся, издевался над всеми и над собой, до чего же знакомо. Не он первым изобрёл столь действенную защиту. На месте Франциска Ричард следил бы за пасынком в оба, но, вероятно, король тут в советах не нуждался. Марагонец женился на Октавии Алва не только потому, что до смерти влюбился в синеглазую женщину с пепельной косой, но и ради Кэналлоа. Земля южан в короне Талига – распахнутые для наших судов Астраповы Врата, торговля с шадами, сундуки с золотом и серебром в казну, люди, отменно умеющие сражаться, и юнец, что оплатит небезразличные ему войны. Но Алва – не какой-нибудь Гонт и не нищий Ричард Окделл, живущий на капитанское жалованье и скромную долю военной добычи. У Рамиро в руках та мощь, что способна разнести тщательно выстраиваемое творение Оллара на куски.

– К принцу Октавию вернётся здоровье, – тихо откликнулся Ричард. Горечь и издёвка – плохие советчики, а Рамиро, кажется, давно с ними спелся.

– Спасибо за эти слова, – Алва отшвырнул пустую бутыль, – ничего я не хочу сильнее.

Вот так-то, Марагонец, верхушка твоего королевства уже успела лишить Октавия трона, но не Рамиро Алва. Ричард пожал плечами.

– Вы умеете хотеть, Ворон. Лысое ущелье и мой висок тому свидетели.

17 год Круга Скал

А потом грянул Глэнтайрт. Последний Суд для Дриксенской кесарии и её приспешников, так нарекли сражение хронисты. Талигойские послы выражались определённей: Дриксен больше нет, и нам, пожалуйста, вот этот кусочек ободранных «гусей», и вот этот, а жирные ножки получат Бергмарк и Ноймаринен. Герцог Гаунау –  разбойник Шатун – привёл свои дружины к Глэнтайрту, и они сражались храбрее прочих. Ричард отнюдь не скорбел о том, что Шатуну и Серому Медведю не привелось встретиться, ибо у дриксов не нашлось лучших воинов, чем закутанные в меха дикари. По отрядам, столкнувшимся с гаунау, будто косой прошлись, и сам Шатун уцелел. На севере ещё забот хватит, но пока армия уходила, расставляя за собой новые пограничные столбы.

В разгар боя Первый маршал поставил воспитанника командовать людьми тяжело раненого Арсена Савиньяка. Потому после Глэнтайрта Ричарда в ряду высших чинов позвали в один из недавно захваченных замков на королевский совет. Франциск, дядя Шарль, маршалы Колиньяр и Ларак – и он, вчерашний опальный юнец. Король говорил об острой нужде создать заслон очередным недобиткам, и на сей раз унизительное словцо относилось ко всем дриксам. «Не хватает солдат? Не смешите меня, господа, я не за тем проторчал год в сугробах и пил дрянное вино, чтобы остаться с голой спиной. Горцы рады радёшеньки расквитаться с «гусями», вот и используйте их месть! Генерал-капитан Окделл, вам поручается взаимодействие с торскими баронами, вы-то для них почти свой… северянин». Очаровательная манера Оллара сообщать о поощрениях, чувствуешь себя воистину нагруженным монаршим доверием.

Они обнялись с отчимом на глазах короля, едва кончился совет. Гвидо Ларак постарел, он вытянул оборону Надора, но и она его измотала. В каждом письме в бывший дом Ричард спрашивал, не нужна ли помощь. Он мог бы подать в отставку или потребовать перевода в надорские пустоши, но отчим отказывал вежливо и твёрдо. Что ж, при отце по герцогству разгуливала разная шваль из числа «гусиных» дружков, а Ларак извёл её под корень. Наверное, прочее не так уж важно, и матушка счастлива или, по крайней мере, спокойна. Герцогиня Женевьев прислала сыну старую золотую цепь, вроде бы ещё прадедушкину, и сетования на замужество старшей дочери. В тщательно выведенных строчках сквозила мольба: женись, чтобы я перестала себя корить!

Сразу за дверьми королевской приёмной к Ричарду кинулся некий лохматый молодой человек. Из весёлого мальчишки Люсьен превратился в кареглазую длинноволосую дылду! С волосами, отпущенными по примеру некоторых щенков из старой знати, брат справляться не умел. Ричард представил себе, как улыбнётся Рамиро Алва, и дал зарок Люсьена обкорнать. У детей соратников Франциска свои преимущества, нечего подражать тем, кто тебя презирает.

Тараторя без умолку, Люсьен повис на нём. Брат служил в Олларии в ведомстве тессория Манрика – другой мир и другая жизнь. «Ничего столице не сделалось, стоит себе, и как же там скучно, Дикон! Почему мне нельзя воевать с тобой?» Гвидо Ларак, услыхав сыновний вопль, кашлянул и проронил назидательно: «Каждый служит Талигу в меру отпущенных талантов. Кто ломает чужие копья, кто деньги считает». Тоже чужие, чуть не съязвил Ричард. Он отвык от семьи.

Велев сыну уняться, Гвидо отвёл их в сторонку и огорошил. Франциск Оллар намерен наделить Ричарда Окделла баронским титулом и предлагает земли из казённого реестра на выбор. В Придде или в Надоре, и Ларак предпочёл бы Надор. По соседству с родными, милое дело! Люсьен ахнул, вновь обнял брата, кажется, его известие осчастливило куда сильнее, чем новоявленного барона. Слишком мало для Повелителя Скал, слишком много для генерал-капитана Северной армии? Он не позволит гордыне распоясаться, пойдёт и поблагодарит короля. Если сможет выдавить должные восторги.

Люсьен вызвался помочь ему изобразить герб, притащил толстенные фолианты и, наблюдая, как увлечённо братец копается в геральдических премудростях, Ричард понемногу отмякал. Кубы, ромбы, витиеватые бордюры, крылья, когти, щупальца и кучи веток… Он потрепал Люсьена по лохматой маковке и захлопнул книгу у того перед носом. Шкура сильного зверя, что принимает укусы на дублёный загривок, вполне серая и подходящая, но медведи уже заняты. Колиньярами, ха! Железо тоже серо, как эмблема меч подойдёт, и цепь предков, присланная матушкой, – её он отдаст мастеру… железо, золото и одно единственное слово. «Верен!» Но не слепо, как отец, вовсе нет. Зарок себе на память, ну и в назидание тем, кто попробует использовать наследника Святого Алана в заговорах. Накануне Глэнтайрта дядя Шарль едва не отстранил его от командования за поединок с родичем Берхаймов. Поединка, в сущности, не было, Ричард сделал несколько обманных выпадов, а потом полоснул ублюдка по породистой морде. Когда Берхайм умер, на нём насчитали пяток ран. Ричард хотел убить и убил – с расчётливой жестокостью, чтобы после не пришлось кромсать других дураков, решивших советовать, кому Окделл обязан верностью.

Он примерил наряд родовых цветов  на пиру, данном герцогом Ноймаринен в честь талигойцев. Невозможно представить, что чаянья матушки исполнятся и цвета впрямь станут родовыми. Вошёл в зал, позволяя любопытным разглядеть себя, остановился у столов титулованных военных. Взяв кубок, наблюдал за правителями на возвышении и парами, выписывающими круги вычурного танца. Франциск лучился довольством, а его только что обретённый союзник Георг Ноймаринен походил на человека, откусившего больше, чем в состоянии прожевать. Волки расплевались с Талигом после падения Раканов и теперь медленно и неохотно мирились. Но куда деваться Ноймаринену, если королева Бланш Ракан чуть не первая дудка, призвавшая дриксов в поход на земли агмов, а Оллар тут как тут со своими войсками. Кстати, о дудках. Весьма недурно, и он обязательно спляшет, если найдёт достаточно смелую даму. И о них вдоволь пошушукаются, как сейчас сплетничают о паре, ведущей длинный ряд танцоров.

Рамиро в алом камзоле маршальского оруженосца поддерживал даму в багрянце и так склонялся к ней, что никакая строгость церемониала не спасёт. Назло он, что ли, дразнит короля и ещё очень нестойкого сторонника Талига? Прекрасная Инга, старшая и замужняя дочь герцога Ноймаринен едва улыбалась нахальному юнцу, прикрывая смущение гордостью. Алву при Глэнтайрте приковали цепями к Первому маршалу, дав под начало вестовых и егерей, и, судя по всему, теперь он отыгрывался.

Долгий танец завершился, Рамиро проводил Ингу к «волчьему» помосту и, отмахнувшись от слуги в королевской ливрее, прошёл к столам армейской вольницы. Остановился возле Ричарда, небрежно сунул ладонь, точно они расстались накануне, и подхватил кубок.

– Железо и золото. Вечные ценности, – как всегда от ярости или волнения Рамиро растягивал слова,  – вам идёт, Окделл. За победу?

Они выпили, и Ричард кожей ощутил упёртые в них взгляды всего зала. Сердитые очи Франциска прежде всего.

– Ну, что за тварь вас тяпнула и насколько серьезно?

Он понял и без объяснений. Семнадцать лет назад Ноймаринены назвали Алву-старшего «грязным подлецом», нелегко, должно быть, отплясывать на пиру агмов.

– А ты только представь, – Рамиро слизнул капли с верхней губы, взял ещё вина, – твою державу обстригли с севера и юга, мятежники жаждут крови, и тут к врагам присоединяется Ноймаринен. Лишь потому, что ты не можешь доказать законность притязаний на трон якобы свергнутого и невинно убиенного Ракана. Что предпримет разумный правитель при эдаком раскладе?

– Предъявит доказательства, – шёпотом ответил Ричард. Невыносимый разговор продолжался с той точки, на которой закончился в осеннем лагере. – Если до меня доходили слухи о предсмертной воле Эрнани, то до тебя и подавно. Франциск… его величество вёл себя так, будто прежний король вручил ему Талиг и в этом расписался. Готов поклясться, Эпинэ, Савиньяк, покойный фок Варзов и Дораки читали пергамент…

– Письмо существует, не сомневайся, – оборвал Рамиро, – я его не читал, но свидетельства налицо. Однако ж Ноймаринен разорвали связи с Талигом, вывалив на Оллара кучу дерзостей. Почему он придержал волю Ракана, как по-твоему?

– По-моему, тебя заносит. – Непереносимое иногда переходит некую грань, за которой боли уже нет, а есть странная лёгкость. – Мало ли почему! Ноймаринен могли не поверить, и разве ты забыл про Агарис и тамошний вшивятник? Бить их следует раз и навсегда, чтобы не оправились, чтобы принц Ракан никогда даже не заикнулся о своих правах на престол. К тому же король и Шарль Эпинэ ничего не скрывают, они просто… не обнародуют то, что кажется им очевидным. Дядя хотел мне всё рассказать, я отказался.

– Отказался? – Алва уставился на него в упор. – Да ты тюфяк, Ричард!

– Послушай-ка! – Мистика какая-то, Рамиро в одно мгновение удаётся то, чего не получилось и у Шатуна с его дикой ватагой. Окунуть в алую, точно герцогский камзол, муть слепого бешенства. – Если ты выкладываешь это мне, значит, тебе нужна помощь! Так что, будь любезен, придержи колкости для Оллара. Тебя злит королевская власть над твоим непокорным прежде родом. Мальчишество, и ничего больше.

– А ты считаешь, поводов для злости нет? – надо же, Алва отнюдь не оскорбился, скорее, озадачился. – Но я впервые вижу дворянина, чей девиз так соответствует… намерениям. «Верен!» – и никаких колебаний?

Под высокими сводами замка горели сотни свечей, музыка гремела всё громче, пахло женскими духами, вином и победой. Разве не стремился восьмилетний мальчик, засыпавший у тюремного окна, к удаче, острой, как наконечник копья, пряной, как любовь. Успех оплачивается до последнего тала, и верностью в том числе.

– Постарайся встать на место Оллара, – прошептал Ричард куда-то в зардевшуюся подобно одежде герцогскую шею, – откровения Эрнани, быть может, смыли бы клеймо предательства с имени твоего отца, но король не обязан думать о терзаниях юнцов. Он ценит тебя, как собственного сына, и довольно.

– Для меня никакого клейма нет, – огрызнулся Рамиро, – тайны надоели… Женская половина Дома Волн – воистину воплощение красоты моря! Михаэль, вы не представите нас своей даме?

Фок Варзов пробирался к ним сквозь толпу, точно на верёвке, таща за собой растерянную девушку в лиловом платье с серебристой отделкой. Разрубленный Змей, неужели Фредерика, мелкая хохотушка, кормившая белок зерном из передника, перемазанная соком ягод девчонка?.. Ричард опомнился, склонил голову, чуть пихнув Алву в спину. Пусть попробует хамить, они впрямь подерутся!

– Фуф… ну и сборище, – Михаэль потёр изуродованное ухо, – герцог Рамиро Алва-младший, барон Ричард Окделл… графиня Фредерика фок Варзов… кажется, церемонии соблюдены? Фреда, перестань таращиться, здесь все свои.

– Ваша светлость, – девушка в лиловом неловко присела, – Рич… барон Окделл… рада знакомству, господа.

Стыд жёг калёным железом, не тем, с герба –  мерзким и трусливым. Он не отвечал на её записочки, вложенные в письма для брата, платки раздарил ординарцам. Лето, проведённое в имении фок Варзов, где приютилась ставка Первого маршала во время боёв за Придду, оборачивалось чем-то скверным. Михаэль понимал, отчего Ричард не пишет его сестре, не носит её подарков, и был благодарен. Но она может и не понять. И не простить.

– Сударыня, мы не опасны, уверяю вас, – выручил Рамиро, – во всяком случае, для столь прелестных дев. Немного вина?

Фреда казалась испуганной. С каким-то горьким удовольствием Ричард приметил и никуда не девшиеся веснушки, и привычку морщить немного курносый нос. Девчушка не слишком переменилась, она всего лишь выросла. Серебристые ресницы, такие же светлые, как кружева на платье, серо-зелёные глазищи… не найери, но как же хороша!

– Благодарю, герцог, – неожиданно глухо отозвалась Фредерика, отводя протянутый кубок, – меня ждут подруги. Я шла поздороваться с… бароном Окделлом. Отрадно видеть, что у него великолепная память.

Ненавидя себя, он вновь поклонился. Болванчик деревянный! Две красотки в роскошных нарядах цветов Волны спасли от окончательного позора. Подбежали, закружили Фреду и уволокли к танцорам. Рамиро и Михаэль уткнулись в кубки, удержав языки на привязи. Да что толку, он сам себе такого наговорил…

– Фредерика ещё не знает, но она просватана, – вздохнул фок Варзов, – за родича графа Бергмарк. Выгодно для войны, и человек он приличный.

– Не сомневаюсь, – Рамиро смотрел на помост, где, ровно истукан, убранный алмазами, восседала герцогиня Инга. Пялился бы на её сестер, они незамужние, отлично подойдут для замыслов Оллара заштопать политическую прореху чередой свадеб и договоров. –  Скоро брачных союзов меж Талигом и горцами будет как торских снегов.

Дриксы не вернутся в Горную Марку, но если гусь лягушке не товарищ, то едва испечённый барон графине – и подавно. Он не поощрял Фреду, девчонки, наслушавшиеся баллад, легко увлекаются их героями. Вот только тот, о ком воют менестрели, не всегда годится в женихи.

– Господа, я намерен совершить набег на угодья агмов, – Рамиро ободряюще ткнул его в бок и кивнул на возвышение Ноймаринен, на смакующую вино Ингу, – приглашаю присоединиться.

Ночь Ричард закончил в объятиях женщины из свиты герцогини, до того страстной, что поговорка о таящемся под юбками северянок огне, выглядела насмешкой. Свитскую красавицу Инга приставила стеречь покои, в которых, должно быть, праздновали демонскую свадьбу, по крайней мере, дубовые переборки стонов не заглушали. Наутро маршал Колиньяр въедливо, хоть и с экивоками допрашивал Ричарда о том, как провёл ночь после пира герцог Алва, не обесчестил ли ненароком гостеприимный хозяйский кров. Господин безупречность сменил тактику, королю это крайне не понравилось. Герцогиня старше Рамиро на десяток лет, к тому же замужем; как подобное возможно, поражался Ричард, безуспешно пытавшийся отогнать аромат интрижки, пропитавший пальцы и камзол. Благородным героям баллад – законный брак, честь и ответ на все вопросы, ну а в жизни водятся иные звери. Кошкам – кошково, вот так.

19 год Круга Скал

Оллария

После разгрома Дриксен талигойская знать внезапно возлюбила камень и каменщиков. Да так истово, что кардинал Эгидий пригрозил церковными карами чрезмерным поклонникам зодчества. Герцоги, графы и бароны отбирали друг у друга искусных мастеров, дрались из-за них на поединках. Дени Колиньяр, не поделив детину по имени Мартин с братом графа Валмона, прикончил последнего. В распрю влезли Савиньяки, родичи Валмонов, и на рассвете Ричарда подняли с постели приглашением на некий пустырь с дурной славой. Окделл дерётся на стороне навозника против Людей Чести! Как ни странно, его присутствие умиротворило противников и, обменявшись парочкой выпадов, те разошлись, договорившись пользовать пресловутого каменщика по очереди. Теперь Колиньяр тратил на содержание Мартина больше, чем давал своей любовнице, именитой куртизанке Патриции, та от обиды потребовала возвести особняк и ей… Столицу перегородили лесами, посреди площадей дымили печи для обжига, молотили топоры, подмастерья носились с тачками, точно угорелые, и важно вышагивали мастера, сопровождаемые чуть не королевскими свитами.

Дворец тоже перекраивали, и, проехав в ворота бывшей Цитадели, Ричард попал на очередную стройку. От жилища королей Талигойи уцелели лишь эти вот ворота, прочее спешно сносили, освобождая место для парка. Всё к лучшему, даже проклятущая грязь и визг пил, пугающий лошадь – старина растворялась в небытие, пусть там и остаётся. И сдохнет уже, наконец. Рамиро, пожалуй, единственный, кто не поддался общей лихорадке, даже дядя Шарль сдался, разрешив племяннику купить участок в городе и отгрохать там отель Эпинэ. Шарль-младший замучил Ричарда, точно ежеутреннюю молитву повторяя призыв тоже начать строиться. «Тебе нужен свой дом в столице! Мы с дядей рады, что ты у нас живёшь, но собственный отель вроде знамени. Окделлы остаются в Талиге, ясно тебе?»

Ричард медлил, хотя денег после северных кампаний хватало, да и баронство в Надоре приносило прибыль. Он знал, где его дом, но знают ли другие, король, к примеру? Нелегко развестись с прошлым, осесть, обрасти вещами, что приковывают к себе почище клятв. С восьми лет всё его имущество умещалось в походной суме, и он привык к свободе. Вот завертится карусель на юге, тогда… и каменщики к тому времени подешевеют. Истинное безумие платить нахальным мартинам по сто талов в месяц! Когда Эпинэ переберутся в новый особняк, он снимет жильё в городе или поселится в гостинице, благо, их поналепили на две Олларии. Любопытно, отчего Алва не затеял стройку? В отличие от Иноходцев, Спрутов и Вепрей, у Воронов не было замшелой крепости в столице, Рамиро с младенчества жил во дворце. В доме отчима, как же это знакомо.

Особняки Приддов и Окделлов в кольце стен старой Кабитэлы снесли сразу после победы Марагонца, Эпинэ уступили свой за бесценок. В те года Олларию трясла иная лихорадка, горячка мятежей; конечно, Франциск предпочитал держать любимую женщину и пасынка под защитой дворцовой стражи. А сейчас Рамиро сам себе хозяин и может, к зависти прочих, выписать каменотёсов и плотников хоть из земель морисков. Неужели Алве не даёт обосноваться та же ненадёжность? Чужой город, чужая страна, половинчатая семья – и ты здесь чужак… глупости, Рамиро вызвал его в столицу для подготовки южных походов, верно, герцог просто занят чем-то поважнее ссор с мастерами и выбора завитушек на фронтоне.

Когда в ставку Северной армии пришло приглашение из разряда тех, что честнее назвать приказом, маршал Себастьян принялся шипеть. Почему он должен отпускать ближайших помощников по свистку… да кто Алва такой, бывший оруженосец Первого маршала? Колиньяр ворчал неукротимо, и Ричард подозревал, что настоящая причина в предпочтениях Франциска. Король отдал приготовления к южному рывку в руки Рамиро, ментора на сей раз не назначив. Алва сманивал у Северной армии генерал-капитана Окделла и генерал-капитана Дени Колиньяра, а у войск Хексберг Шарля-младшего. Вскоре герцогское письмо догнал королевский рескрипт, оповещавший о том, что Алва введён в Совет Лучших Людей Талига. Маршал Себастьян крякнул с досады, а Ричард рассмеялся – Рамиро по-прежнему не научился сообщать подробности, в которых, как известно, Чужой и таится.

Он понимал, что значит приглашение в Олларию. Алва мог развлекаться любыми играми, но в будущей расстановке сил слово пасынка Оллара будет весить ох как много. Рамиро подбирал свой круг, тех, кто поведёт армии на Гайи и Уэрту, а южные враги всегда опасней северных. Для начала нужно вышвырнуть эсператистов с талигойских земель, отбросить их за реку Кайн – и что прикажете делать с Агарисом? С приезда в столицу Ричард зарылся в донесения послов, лазутчиков и купцов, влез в архивы – он упивался громадностью предстоящего. Глотал весёлый ужас, точно лучшее вино, наслаждался им, как самыми красивыми женщинами. Агарис торчал во всех стратегиях, будто чиряк, не выдавишь, не заживёт! О Святом граде он и потолкует сегодня с Рамиро, а для себя Ричард уяснил раз и навсегда: именно из прибежища Эсперадора расползается ядовитая гниль.

****

Дворец встретил благолепной тишиной. Оллар за лето не задал ни одного пира и отложил обещанный турнир. Гомон стройки сюда не доносился, по галереям бродили клирики и робкие провинциалы, в вазах курились благовония. Сколько лет назад скончалась Октавия, а её вдовец живёт так, будто она всего лишь уехала на денёк-другой.

Прежде дворцовая прислуга дичилась пускать Окделла в покои Алвы, но Рамиро приказал – никаких церемоний, – и резные двери в чёрно-белой галерее с тех пор услужливо распахивались. В приёмной дремал спальник-кэналлиец, при виде Ричарда едва соизволивший проснуться и доложить.

Алва сидел, подвернув под себя ногу – поза, совершенно немыслимая для талигойского аристократа. Перед ним расположился роскошный фолиант из белой кожи, украшенный лёгким серебряным тиснением. Рамиро вертел какую-то побрякушку в распахнутом вырезе рубахи и взирал на книгу с превеликим сомнением.

– Надо же, от вас не несёт известью, и вы не походите на человека, утонувшего в том зелье Леворукого, которым они мажут крыши, - Рамиро наклонился, массивная цепочка скользнула по смуглой груди. Побрякушка стара, как город или того старше. Неужели Знак Ветра? – Располагайтесь, Ричард. Вино там, где ему положено.

Ричард налил себе из огромного пузатого кувшина, зажмурился, смакуя. Кэналлийские вина носили имена, с охотой подхваченные содержателями таверн по всему Талигу, и воистину того заслуживали.

– Несравненно, – он отставил кубок, – «Чёрная»?

– М-да. Урожай пятого года, – рассеяно отозвался герцог, – плесните и мне.

Закатные твари, когда они успели стать приятелями и кого надо за это благодарить? Или обвинять, быть может.

– Что за книга и почему вы над ней колдуете? – Ричард подтолкнул кубок по столешнице. –  У вас мина Дени Колиньяра, услыхавшего в какую цену обойдутся услуги шпалерных дел мастера.

– Я велел перевести творения одного, хм, гения на талиг, – Рамиро тронул пальцем корешок фолианта, –  хотел подарить Октавию на именины… а теперь не знаю, стоит ли мальчишке такое читать. Филипп Ореж – стихи, баллады, размышления. Октавий на нём просто помешан.

Не только принц Октавий оценит старания, все столичные юнцы. Фельпский пиита, повеса и моряк, Филипп Ореж умел пленять сердца, но Ричард находил его несколько мрачноватым. Уже переведённые вирши призывали отринуть Создателя, погрузиться в омут плотских услад, однако смущало иное. Героев Орежа швыряло по жизни и так и эдак, и нигде они не обретали дома и цели. Избрать подобную судьбу просто, будто помочиться под деревом, а ты попробуй переломить обстоятельства, не быть пылью бесконечных дорог.

– Ореж пишет о земном существовании, точно пьяница, пропившийся до эсперы, –  прищурился на фолиант Рамиро, – от материнского чрева до могилы не смей привязываться и ничего не принимай всерьез. И, разумеется, путь от крови и грязи рождения до трупного смрада горек и полон разочарований. Если думать так, можно взбеситься! К тому же, едва ли такие наставления подходят Октавию.

Да, особенно когда даже дворцовые вазы напоминают принцу о матери и её смерти. И чрезмерное веселье отца и брата, и дорогие подарки, и молитвы клириков во здравие наследника под покровительством святой. Хороши именины. Оставаясь герцогиней Алва, Октавия прожила б много дольше. Очередной неоплаченный счёт Окделлов.

– Я веду себя как агарисский проповедник, громящий демонопочитание? – Рамиро улыбнулся, пряча в синем прищуре убитую радость дарить. – Тэви ни к чему унылые стихоплётства, он сам их сочиняет.

– Немного, – поёжился Ричард, – но всех нас заносит, если речь идёт о младших братьях.

Он нажимал на Люсьена, сражаясь с собственным представлением о том, каким должен быть будущий герцог. Брат мягок и отзывчив, пристойно исполняет обязанности, но в нём много суетности и пристрастия к кружевам и завитым кудрям. После каждой выволочки Люсьен смотрел побитым щенком и подлизывался, а Ричард клялся оставить младшего в покое. Герцоги Ларак не обязаны походить на Повелителей Скал. Люсьен не единожды зазывал Ричарда в дом, построенный отчимом сразу после падения Кабитэлы, но тот отказывался переехать. Там он брата или изведёт, или перекроит на свой лад, а силком сменённые привычки счастья не приносят.

– Рамиро, почему вы не строитесь? – бестактность, наверное, но хватит им киснуть.  –  Алвасетский мрамор Олларию весьма украсит.

– Меня раздражает эта безумная возня, – Алва отодвинул фолиант, – торопятся, точно вот-вот явится чума! Вчера я проезжал мимо отеля Колиньяров, у них на фронтоне плод морской болезни.

– Это химеры. В водорослях! – прыснул Ричард. Он был уверен: Алва не пропустит изыск. – Полагаю, дядя и кузен поступают разумней всего. Никаких штучек, только родовые символы.

– Ну а сами-то вы отчего не спешите оттяпать у столицы кусок под фронтоны и гербы? – угрюмо буркнул Алва. – Денег у вас достаточно, я проверил.

– Подожду южных походов, – Ричард ответил почти правду, но Рамиро, кажется, уловил недомолвку и криво ухмыльнулся.

– Меня пока устраивает Кэналлийский отель, – Алва вновь коснулся фолианта Орежа. До чего же похоже на их перебранки с Люсьеном! Признать за младшим право выбирать самостоятельно – книги, длину волос и дороги – или решить по-своему. – Он подходит для приманивания купцов и разных бродяг, знакомых с агарами и их секретами.

Герцог выбрал самое пристойное именование развалин, давших приют кэналлийцам, бывающим в Олларии проездом. Сами подданные Алвы прозвали отель Рапьега, что означало «Драчливая птица», а горожане подхватили. Обитатели Рапьеги обожали выпивку, потасовки и песни, половина из них носила на поясе не кошель купца, но оружие солдата удачи, и все поголовно украшали себя гербом соберано. На рассвете в Рапьеге звенели клинки, днём открывались торговые галереи, а по ночам туда было лучше не соваться. В ветхих казармах кэналлийцы устроили оружейную и склады, башня, помнящая первых кабитэльских Раканов, пустовала. Меж выщербленных зубцов развевалось знамя с Вороном, и никто не сомневался, что при случае вассалы Алвы превратят в крепость весь квартал.

– Я пришёл изложить соображения по Агарису, – кивнул Ричард, – Рапьега… то есть, простите, Кэналлийский отель отлично пригодится. Купец проскользнёт там, куда не пустят даже клирика, но кто сказал, что купец не опасен?

– Я рассчитывал отправить на побережье тех, кто торгует с морскими шадами, – живо откликнулся Рамиро, – пока в Южной Эпинэ хозяйничает агарисское отребье, будет трудно держать связь…

Его прервал шорох за дверью, и Рамиро досадливо поморщился. Нет нужды подгонять очистку Эпинэ, войска устали от северных войн, казна тоже надорвалась. Требуется передышка. Но им обоим, как выражаются на юге, пятки жгло нетерпение.

– Хорхе, поди сюда, – Алва выпрямился в кресле, – должно быть, привезли карты. Сразу и прикинем.

Молодой спальник просунул в створки стриженую голову, пробурчал нечто невнятное, мигом сорвавшее Рамиро с места.

– Что-то стряслось, – перевёл герцог, – Ричард, идёмте со мной. Хорхе, камзол!

Им навстречу спешил полноватый клирик, до того благочинный, что хоть на икону. Ричард уже видал его в свите кардинала Эгидия, но тогда священник не скакал по плитам, подобрав полы длинного одеяния. В чёрно-белой галерее стук подмёток звучал, будто набат, где-то у королевских покоев зашумели, забегали, и Ричард невольно подобрался.

– Ваша светлость! – священник взирал на Рамиро, точно на заблудшее дитя – с проникновенной жалостью. Странно, обычно сын Предателя вызывал в людях иные чувства. –  Его величество зовёт… поторопитесь, ради Создателя!

– В чём дело, отец Гонорий? – в ровном тоне Рамиро отчётливо слышалась неприязнь. – Почему вы не с воспитанником?

Помянутый Гонорий воззрился на Ричарда, но Алва прикрикнул: «Говорите!», и священник поклонился.

– У его высочества приступ, – если это воспитатель Октавия, то мрачные стихи Орежа принц читает в качестве лекарства от патоки, – тяжелейший! Такое горе, ведь его высочеству с весны стало лучше… мы изучали труды по астрономии, принц отменно позавтракал, и вдруг…

К ним неслась толпа клириков и придворной челяди, все вопили наперебой, будто соревновались, кто быстрее доложит королевскому пасынку о беде с его братом. Зря король напустил во дворец этот курятник! Алва отстранил отца Гонория и пошёл вперёд. Ему не пришлось расталкивать квохтающих доброхотов. Чёрные подолы мели пол, мелькали колпаки лекарей на склонённых головах, а Ричард пристроился за спиной Рамиро, прежде чем сообразил, что творит. Уйти, не попрощавшись, гадко и почти подло, и отчего – не понять. Герцог никогда не просил его о помощи, но сбежать сейчас невозможно. Невозможно и остаться. Оллар не обсуждал болезнь наследника открыто,  уж тем паче ему не понравится, что сын казнённого топчется рядом, когда Октавию худо.

У высоченных отмеченных Драконом дверей лязгнули церемониальные копья. Франциск Оллар ступил на узорные плиты, сделал несколько шагов, неуверенно, точно слепой. В обрюзгшем лице короля не было жизни, и память хлестнула наотмашь. Только не… пусть осада и тот последний совет не повторятся! Рамиро, увидев отчима, пустился бегом, и Ричард помчался следом. Теперь его гнал страх.

– Государь, – герцог остановился, забыв о поклонах, протянул к Оллару руку, – быть может, вы примете меня в своих покоях?

Рамиро не хочет, чтобы курятник заметил королевскую слабость. Даже не слабость, нечто более страшное. Франциск схватился за плечо пасынка, сминая синюю ткань камзола, постоял, слегка раскачиваясь. Расплывшиеся черты обретали привычную твёрдость, наливались волей. Ричарду показалось, что его вздох слышали даже безмятежно щебечущие за окнами птицы.

– Ваше величество, ваша светлость! – выскочивший откуда-то лекарь всплеснул мокрыми рукавами. Полетели брызги, но король не заметил непочтительности. –  Судороги прекратились. Мы не могли предвидеть, клянусь богом, раньше у принца Октавия ничего такого… дыхание восстановилось, и цвет телесных покровов… взгляните сами, уже не так ужасно! Мы отворили кровь, влили отвары… сейчас надо ждать.

– Прекрасно, – протянул Рамиро, – ступайте к больному. Его величество вскоре посетит наследника.

Благообразный отец Гонорий попытался бочком протиснуться в галерею, ведущую к комнатам Октавия, но Алва зачем-то преградил ему путь. Уперев ладонь в резной косяк, герцог рассматривал клирика, прикрыв веки, уничтожая надменной замкнутостью. Ричард припомнил Торский хребет и их знакомство – подобный театр действовал безотказно. 

– Любезный отче, я бы желал обсудить с вами сегодняшнее утро, – когда Рамиро принимался растягивать слова, следовало беречь горло, брюхо и иные, весьма важные части тела, – что принц ел, сколько спал, какие уроки вы повторяли… в мелочах может крыться причина приступа, не так ли, отче? Ричард, прошу вас, дождитесь в моих покоях. Мы доведём беседу до конца.

Признаться, Ричард уже ждал приказа запереть клирика. Вероятно, у Рамиро есть основания для подозрений, но какие? С виду Гонорий настоящий святоша.

Оллар поднял крупную голову, будто лишь теперь приметив, что пасынок явился не один. Цепкие глаза Марагонца впились в лицо, в перевязь с оружием.

– Ричард Окделл! – внезапно рявкнул монарх. – Повелеваю вам собрать военных на совет. Всех генерал-капитанов за дневной переход от Олларии. Отправьте гонца к маршалу Лараку, он успеет. Совет завтра – после утренней службы. Выполняйте.

Ричард кивнул, надеясь, что ему удалось скрыть оторопь. Франциск Оллар никогда не путался в обязанностях подданных и всегда чётко знал, кому отдаёт приказы. Собирать совет Лучших Людей – дело служащих геренции, созывать военных должен капитан при ставке Первого маршала, намеренно квартирующий в столице. Либо король повредился в уме, либо ему необходимо ткнуть кому-то: наутро им предстоит необычный совет, нечто из ряда вон… Оллар отпустил плечо пасынка, распрямился – рослый и внушительный, точно в день захвата Кабитэлы.

– Господа, мы приняли решение, – этого колосса запросто не свалишь, – завтра мы объявим подданным указ о наследовании державы нашей. Трон нуждается в укреплении.

Король обернулся к Рамиро, сжал губы, будто воля покидала его.

– Сбором статских займётся геренций Жураво, – справился, хоть и выступили вены на покрытом морщинами лбу, – духовенство нам пока ни к чему. Герцог, ступайте к брату  и оставайтесь там. Никаких возражений.

Ричард не стал глядеть на Алву – что полезного в зрелище поражения? Развернулся круто, обойдя заполошно трепыхнувшегося отца Гонория, и направился к выходу. Перед ним расступались.

Департамент ничегонеделания Смолки©