Талигойские хроники. Часть 3

Он отрядил сержантов к Дени Колиньяру и Шарлю-младшему, послал гонца в Викторэ к отчиму, осматривающему тамошние укрепления. Первый маршал на границе, и Колиньяр-старший – тоже, до Олларии им добираться месяц, Франциск же отчаянно спешит. Дворец содрогался от слухов и беготни, но в покоях Алвы было тихо. Кэналлиец-спальник принёс обед на двоих, съеденный Ричардом в одиночестве, сменилась охрана в галерее, а Рамиро всё не возвращался. Пришлось листать труд Филиппа Орежа и развлекать себя дурацкими догадками. Отец обмолвился как-то, что иногда мир хуже войн. Талиг выдрал у соседей несколько спокойных лет, вряд ли мир продлится дольше, и эта подпольная возня любого доконает. Агарис и Гайи не дадут им вздохнуть, ну и доморощенная шелуха вытряхнется из щелей. Франциска можно понять… нет, кошки драные, до него не доходит! Оллар безжалостен, верно, он пинками и посулами загнал талигойцев туда, куда счёл правильным. Без колебаний сменил веру огромному скопищу людей, каждому залез в башку, велев молиться по-иному, славить не Создателя, а государя и установленный им порядок. Разорвал семьи, отдав вдов своим соратникам, перекроил земельные наделы, целые герцогства и королевства… но переступить через родную кровь? Принц Октавий ещё жив. И что означает для него указ о престолонаследии, дающий Алве равные права? Приговор, быть может, или забвение.

Где-то кроется ошибка. Если подозревать отравление, то, вероятно, Франциск пытается спасти сына ценой потери наследника своей крови. Или отсрочить нападки на юнца Октавия, поставив под удар пасынка, тому не привыкать! Потом трон вернётся в семью, но… Рамиро, бестрепетный Рамиро Алва, при словах короля застыл, точно его камнем пришибло. Надо же, а ведь почудилось, что герцог примирился с королём, сменил гнев на раздумья, по крайности. Мерзко тянуть чужую упряжку, но Рамиро, видать, это на роду написано.

Алва вернулся к вечерней страже, когда слуга уже спрашивал, не желает ли генерал-капитан отужинать. Велев спальнику нести поднос, Алва коротко глянул на Ричарда, будто не сомневался, что тот его дождётся, и всем весом опёрся на спинку кресла. В просторных покоях гулял летний ветерок, танцевали лиловые тени и неслышно ступали призраки.

Женщина в чёрном плаще походила на тонкое деревце, сломанное слишком суровой зимой. Вороньи кружева на нежной коже, плотная накидка скрывает волосы, пушистый мех прячет озябшие пальцы. Ричарда послал в столичный приход Вельен дядя Шарль, тамошние церковники жертвовали на армию дорогую посуду. Пустячное поручение, дядя не даёт ему прохлаждаться, проследил за погрузкой – и назад, в особняк Эпинэ. Вдовствующая герцогиня Алва раздавала милостыню, две проворные служанки держали открытые кошели, следом дюжие егеря несли мешки с зерном, луком, морковью и сластями для детей. На второй год царствования Оллара голод ещё не отступил.

Она его не узнала, конечно, и не могла узнать. Октавию тоже привели на тот сумасшедший последний совет, тоже усадили под арбалеты, и будущий предатель выдерживал паузы, отвечая Придду, – он, всегда быстрый в речах и поступках. Его беременную жену заперли с безумцами в отравленном ненавистью зале. Октавия, сидевшая на пустой скамье Ветра, не смотрела по сторонам, хотя ложа матушки и дам Дома Скал была совсем близко. Юная супруга Алвы скрестила руки на выступающем животе, она боялась и не искала утешения… мама успокоила бы её, если б Октавия подняла глаза.

Синие-синие – лето посреди стужи, искра жизни на заиндевевшем личике. Ричард не успел юркнуть в переулок, где ждали слуги и лошади, и Октавия поманила его. Он уж никак не походил на голодного беспризорного мальчишку, но женщина кивнула егерю, выбилась из-под вдовьей накидки пепельная прядка, и в руку Ричарду лёг тёплый калач.

– Я тут кое-что надумал, – Ричард без приглашения сцапал ломтик мяса с ближайшего блюда. Удивительно, до чего волнения способствуют аппетиту. Матушка всегда твердила, будто в этом отношении он подобен плебею. – Пока вас дожидался. Но дабы не соваться впереди пожара с ведром, вначале выслушаю вашу светлость.

– Что это вы манерничаете, как достопочтенный пиита? – Алва тоже, видимо, имел плебейские задатки, взялся за нож, воткнул в мясо. – Нечего слушать. Завтра дражайший отчим прилюдно объявит меня вторым в очереди на трон. Я предпочёл бы если не удавиться, словно бродяжка в балладе Орежа, то удавить полдвора. Довольно вам откровений моей светлости?

Старательно взнузданное бешенство, беспредельная усталость, измятый камзол – за Рамиро цеплялся вначале король, потом, очевидно, больной принц. За него, девятнадцатилетнего.

– Отлично, – Ричард отодвинул блюдо с сырами. Если Алва одобрит идею, придётся гнать всю ночь, незачем объедаться. – Насколько мне известно, брат его величества кардинал Эгидий крайне не приветствует намерения сделать из вас подпорку для династии Олларов. Мне говорили о неприязни его высокопреосвященства ещё в Торке, когда пошли первые слухи…

– Дикон! – Алва с размаху всадил нож в копчёный окорок. – А ведь впрямь… я отупел сегодня, воистину. В вашем изложении кардинала проберёт до костей. Эгидий всегда на меня косился, но просить его переубедить короля казалось мне… всё равно что молить врага о пощаде. Сын Алана Окделла является к кардиналу и просит, нет, требует остановить святотатство! Сыну Предателя, кэналлийскому отродью, на троне Талига не бывать. Какова пьеса, а?

Уже зубы скалит, ну-ну. Ричард вытер руки салфеткой, обошёл стол с поэтическим фолиантом и разобранным ужином.

– Ты поедешь к Эгидию? – Рамиро заступил ему дорогу. – Он в Чистом ключе, открывает новый храм. Сам поезжай, не поручай никому.

– Лишний вопрос, герцог, – усмехнулся Ричард, подмечая блеск в синеве, – с обеда держу коня осёдланным. Но едва ли кардинал косится на вас по такой, гхм, агарисской причине. Скорее, он всего лишь предан брату и племяннику, чтит заслуги династии. Вы кругом видите врагов, советую сменить угол зрения… вон даже невинного клирика перепугали! Что принц Октавий?

– Уродцы в колпаках болтают: пары дней не проживёт, – прошипел Рамиро, и железные пальцы знакомо стиснули Ричарду запястье. – Ну, это мы разберёмся.

– Я еду, – Ричард положил поверх сжатого кулака свою ладонь, – книгу брату подари всё же. Мальчика замучили лекари и сиделки, а Филипп Ореж пишет о свободе. Свободе хотя бы умереть так, как считаешь нужным. И тут нам Октавия понять не дано.

Их затея была хороша, но из неё ничего путного не вышло. Они недооценили Франциска, сами виноваты, полуобморочно пошатываясь, думал Ричард. Оллар пресекал интриги и поизощрённей, чем состряпанная от безнадёжности ставка на братские увещевания. В зале совета военные и цивильные жались впритык, обтирая мундирами и плащами стены. Незанятым остался лишь проход к королевскому возвышению, на которое слуги водрузили три кресла. Обычно Лучшие Люди сидели здесь ровными рядами, но сегодня король созвал не просто высших сановников – чуть не всю знать, застрявшую на лето в столице. А застряли многие, увязли в своих стройках… Фукиано, Зали, Тристрамы, Карлионы, Ариго; кто-то из бывших вассалов Приддов; фамилии, не имеющие особого веса в столице. Не говоря уж об Эпинэ, Савиньяках, Дораках, Валмонах, Манриках, Колиньярах и Креденьи. Отчим, разумеется, тоже явился, единственный маршал в толпе, вероятный исполнитель монаршей воли.

Франциск огреет всякого, посмевшего помешать укреплению трона, но что делать, если будущей опоре веления короля не по нутру. Ричард не жалел. Они с Рамиро бросили кости и проиграли, но это не повод ныть. И всё же король не зря не созвал духовенство во главе с кардиналом, возражения брата ему известны, а значит, их расчёт верен. За исключением пустяка – ими правит великий владыка Золотых земель, у него нет ни братских, ни отцовских чувств, как владыке и положено. Рамиро простительно было заблуждаться, но Ричард Окделл видел крах Раканов.

Герольд хрипел, словно тоже не спал ночь. Ричард склонил негнущуюся шею, заметив сердитый кивок отчима, стоявшего прямо перед возвышением. Некстати! В шорохах одежд вытягивающейся в ожидании монарха знати маршал Ларак подозвал его к себе, загудел в ухо:

– Что ты натворил? – От Гвидо пахло целебной настойкой. Лечит подагру, прихваченную в болотах Надора, всё не вылечит. – Франциск вызвал меня… Дикон, не сходи с ума! Ты благоразумный парень, зачем тебе эти выходки…

– Никаких выходок, Гвидо. – Сейчас войдёт Оллар и положит конец мнениям и прениям. Вот что толкает Рамиро на бунт. Предоставь король выбирать пасынку, тот бы сам пришёл к незамысловатому выводу. – Всё на благо Талига.

– Ну, знаешь ли! – Ларак поправил перевязь. – Я хорошо отношусь к Октавию, да побери меня Чужой, люблю мальчишку! Но человек, лежащий пластом по полгода, не может править королевством. Алва поведёт нас дальше… или ты действуешь против него?

– Я служу так, как умею. И избавь меня от подозрений, – огрызнулся Ричард. Твари закатные, он тоже признавал верным королевское решение, разделяемое, без сомнения, половиной присутствующих. Рамиро Алва куда краше будет смотреться на троне, а главное – куда полезней. Он и под пыткой не объяснил бы, зачем понёсся вчера за кардиналом, зачем помогает Рамиро избежать того, что выгодно всем. Слишком глубоко закопаны причины. – Тише, Гвидо, король идёт.

Франциск уселся в середине – грузный пожилой мужчина в чёрно-белой мантии. Следом в массивное кресло опустился кардинал Эгидий. Рамиро плюхнулся на своё место так, будто заявился в харчевню. Откинул волосы со лба, опёрся локтем на бархатную подушку. Король задумал повязать пасынка публичным представлением, но у Алвы наготове собственная пьеска.

– Возблагодарим Создателя за ниспосланный нам день и за мудрость земного владыки нашего, – Эгидий прямо-таки скрежещет. Добро ещё не валится с седалища, для немолодого кардинала их ночная скачка могла кончиться ударом. – Склоните головы, дети мои.

Ричард отыскал Эгидия на ужине в честь нового олларианского храма в окрестностях столицы. Вломился и потребовал беседы наедине. Заявил с порога о намерениях короля и ждал, недвусмысленно постукивая плетью по сапогу. «Вы вроде бы примирились с Алвой, Окделл, или я что-то путаю?» Клирик, коего прежде звали Андреас Арко, дворянин по обеим линиям, пусть и бастард, чтил законы сохранения династий, иначе не подался бы в церковь. «Мои отношения с герцогом Алва сейчас несущественны. Велите подать костюм для верховой езды, ваше высокопреосвященство. Если выехать немедля, до совета успеем». Они гнали так, будто за ними мчалась свора зубастых бестий, но Эгидий потерпел поражение. Уговори он короля, совет бы отменили.

– Мы, Франциск, первый этого имени, повелитель земель, вверенных попечению нашему Адрианом Святым… – король начал медленно, кажется, он чуть раскачивался в кресле, звенела нагрудная цепь. Для него проклятый указ – точно острый нож, но отступления не будет. – Мы полны любви к единственному сыну нашему Октавию, пусть никто не дерзнёт усомниться! Болезнь едва не отняла наследника нашего, принц Талигойский слаб и не встаёт с постели…

Люди не дышали, присмирели даже под узорной аркой, где теснились бывшие вассалы отца и рыцари Дома Волн – уж они-то Рамиро ненавидят, как, впрочем, и Олларов. Франциск вдруг запнулся, склонился вперёд.

– В случае смерти нашего сына Октавия, престол талигойский унаследует его брат, сын безвременно ушедшей супруги нашей королевы Октавии и друга нашего герцога Алва, чьи заслуги нам не забыть, – резкие слова стучали, точно дождь по крыше. – Вы слышали нашу речь, запомните и примите в сердцах своих. Геренций, читайте указ!

Запомнили и приняли. И Тристрамы, и Карлионы, и новая знать. Многие после совета побегут утешаться вином, а разве он сам бы не побежал? Складывать котомку и убираться из Талига подальше. Словесные завитушки указа кое-кому покажутся удавкой, и кто ведает, чем всё обернётся.

– Ваше величество, ваше преосвященство, – только что объявленный наследник трона лениво подобрал длинные ноги, – позвольте мне выразить почтение Создателю и попросить милости Его.

Толпу будто шквалом дёрнуло, Франциск свёл брови – Алва собрался молиться! Да ещё на совете, вручившем ему власть земную.

– В Кэналлоа не принято возносить молитвы так, как булочник закладывает в печь новую порцию теста, – Рамиро улыбался, – мы обращаемся к богам редко, иногда раз в жизни. Похоже, сегодня такой день.

Они не могут ему запретить, хотя оговорку приметили – бог един, прочее же суть демонопочитание и ересь. Рамиро гибким движением соскочил в проход, прошёл в глубину зала, где с витражей взирал Создатель, по милости олларианских художников ставший добреньким дедушкой. Алва приложил руку к сердцу – ритуал соблюдён, не придерёшься!

– Верю и жду! – звонкий голос сделал тишину осязаемой. – В воле Твоей даровать брату моему Октавию здоровье и силу! Слышишь, Ты, чьё могущество неизмеримо? Кровью своей прошу, дай мне желаемое! Верю и жду!

Нет, боги Алвы не добры и на мольбы не отвечают – лишь на угрозы и великие жертвы. Ричард подвинул отчима, ещё какого-то здоровяка в пёстром камзоле и встал в первом ряду. Коснулся груди, где холодил кожу отцовский медальон.

– Верю и жду, – он повторил одними губами, потом громче: – верю и жду!

Рядом откликнулся Дени Колиньяр, и тот, в пёстром, тоже, и младшие Валмоны – хором; и зануда Брендон Карлион, этот уж точно просит за себя, при Рамиро ему помощником коменданта столицы не быть; и Шарль-младший, и басом запел Манрик. «Верю и жду!» Кардинал Эгидий поднялся с кресла, вцепился в нагрудный знак сана. И лишь король не шелохнулся, молча внимая дикому молебну.

Молятся ли десятки мужчин за принца Октавия, слабого мальчика, умирающего в дальних комнатах дворца? Чушь! Это Рамиро Алва схватил их за шкирку, встряхнул, и они подчинились.

Записку доставили к полуночи, и Ричард, скрипя зубами, полез в седло. Настолько он не выматывался даже в ту кампанию в Придде, начатую им десяти лет от роду порученцем дяди Шарля. Отец был прав, дворцовые каверзы похлеще всяких войн.

Рапьега торчала под луной, будто демонский перст, на верхушке разрушенной башни горел огонь. Туда его и провели усатые кэналлийцы, в круглое помещение, где на кирпичной кладке рдели древние изображения. Алое с золотым, цвета Молний, должно быть, прежде Рапьега принадлежала Эпинэ.

– Милое местечко, – буркнул Ричард, сгибаясь пополам, чтобы не расшибиться о низкую балку у входа, – неудивительно, что Эпинэ предпочли о нём не вспоминать.

– Марикьяре, – не оборачиваясь, бросил Рамиро, – страшилище – ровесница Кабитэлы и империи. Говорят, здесь жил Чезаре Марикьяре до того, как превратился в Святого Адриана.

Герцог сидел на поленнице, кочерга в руке казалась оружием. А костёр пылал, и багрянцем светились перекошенные лики на перепаханном временем кирпиче.

– Я купил Рапьегу и окрестные дома, – Алва поворошил угли, – город с облегчением от них избавился. Простите, что поднял вас с кровати. Есть разговор.

Болтали, что король после «Кэналлийского молебна», как уже нарекли действо, устроенное Алвой, заперся в дворцовой часовне Святой Октавии. Не пожелал объясняться с пасынком, учинившим мятеж, за который и покарать невозможно.

– Ричард, отныне проверяйте людей около вас, – голос Рамиро под стать пламени, горячий и едкий, – всматривайтесь в них и не пренебрегайте инстинктами. Они и на вас нарисуют мишень, они всё ещё здесь, в городе. И новые ползут.

– Кто ползёт? Кто в Каби… Олларии? – Ричард оторопело уставился на смоляной затылок. – Извините, я слишком мало спал и…

– Ну, проще всего повесить это на Агарис, – Рамиро обернулся, скривил тёмные губы, – но происходящее куда сложней. Мальчик с котёнком был умнее, похоже, он их чуял. Они пытались убить и меня, и Франциска, не получилось. Взялись за Октавия. Ричард, остерегайтесь тех, кого не любят кошки.

– Вы рехнулись, – вздохнул Ричард и опустился рядом на поленницу, – не мудрено, после сегодняшнего-то. Рамиро, не то чтоб я напрашивался на поединок, сейчас меня побьёт и Люсьен, но почему вы не хотите трона? Не кивайте на Франциска, вы уже не юнец, отстаивающий право пить вино и лапать женщин! Создатель не отвертится от вашего молебна, принц Октавий поправится. И всё-таки почему?

– Некий заядлый драчун из Дома Волн изрёк на исходе позапрошлого Круга чудную фразу, – Рамиро вновь ткнул кочергой в головёшки, – «Леворуким я быть не могу, императором не хочу, я есть Пенья». Не поэт и лучше не скажу, но присоединяюсь.

Алва запаздывал. Ричард не корил бы кэналлийца за отсутствие, если бы ждал в одиночестве или Первый маршал находился в ином настроении. Развалиться б сейчас на прикрытом мехом сундуке, да хоть на голой лавке, и болтать, как в детстве – обо всём и ни о чём. Рядом с Шарлем Эпинэ на Ричарда нападала странная неловкость, она была всегда, только в детстве и юности от неё удавалось успешней избавляться.

Он здорово устал от этого необъявленного мира, и дядя Шарль тоже, вот они и мнутся, не зная, что можно вплести в разговор, кроме Агариса и южной кампании. Ну и налогов, а ещё, пожалуй, снаряжения для конницы, собранной в Сэ. От нападений мелкими отрядами пора переходить к настоящим сражениям, они достаточно потрепали агаров и гайи… но Франциск медлил с приказом. Король, полностью доверявший суждениям военных, хотел вначале обеспечить поддержку Рафиано и Фельпа и лишь потом врезать на юге так, чтоб крысятников вымело за реку Кайн и они зареклись соваться в Талиг. Рамиро, Шарль и сам Ричард считали иначе, но слово короля нерушимо.

Ещё можно обстоятельно обсудить Королевский тракт, наконец-то облицованный камнем, красавиц-поселянок и вкусное варево из мочёных груш, поданное хозяином постоялого двора к столу. За окном хлопьями падал снег, крестьяне грузили на возы щебень, присыпанный белым, где-то лаяли собаки, потрескивал огонь в очаге, и до смерти не хотелось угодить в ловушку навсегда отложенных признаний.

Ричард доел грушу, запил кисловатым вином, покосился на Шарля, катающего по столешнице пробки, и поспешно отдёрнул занавесь в голубых цветочках. Искусница какая-то вышивала, наверняка дочка кабатчика, чем-то похожая на Фредерику фок Варзов… давно уже замужнюю даму, о которой Михаэль исправно докладывал в каждом письме, за что его надо бы убить. Муж Фреды редко наведывался домой, он охранял перевалы, и его супруга хозяйничала одна. Фреда построила в своём графстве храмы Святой Октавии и Святому Адриану, покровительствовала общине отшельниц, возвела несколько приютов для сирот и вдов, её вот-вот саму канонизируют… Неужели молодой женщине больше нечем заняться? Или ей плохо с мужем, или она скучает… дурацкие, на редкость мерзкие догадки! Он её оттолкнул, даже не попытавшись бороться, болван драный, а забыть не в силах. Ни веснушчатую малявку с сорочьими перьями в волосах, ни прелестную девушку на пиру у Ноймаринен. До Фреды дошли слухи о том, как весело они с Рамиро развлеклись у «волков», точнее, у «волчиц». Страстная прислужница Инги висла на Ричарде прилюдно, что о нём думала маленькая наречённая графа-бергера? Да то, что заслужил, дубина. Хорошо обмусоливать прошлогодний снег, честить себя на все корки, но какого змея он бы ей предложил? Баронство в Надоре? Даже сейчас ему некуда ввести жену из приличной семьи, дом в Олларии строится через пень колоду, некогда следить за мастерами, и мир в Эпинэ ждать не станет. Мир, чтоб ему четыре раза. Ричард почти безвылазно торчал в провинции, командуя крестьянами, купцами, растерянными баронами и бродягами, всеми, кого удавалось собрать и воткнуть святошам в пузо. Река Кайн снилась ему ночами, все её повороты, которые так трудно будет преодолеть.

Наверное, к лучшему, что граф фок Варзов не слишком-то одобрил преобразования Оллара в Придде и потому в столице не показывается и сестру не привозит. Михаэль во всём подобен своим предкам, а отец считал фок Варзов преданным старине. Франциск дробил земельные наделы, создавая десятки баронств, – Михаэль верил, что огрызки ослабляют оборону. Ничего не попишешь, время всевластных эориев и огромных наделов прошло.

Снег сыпет, а Шарль молчит. Дядя чудовищно сдал, видно всем, не зря Рамиро тревожится. Франциск может и прозевать, но Алва чует армию, и хвала Чужому! Первый маршал, не проигравший ни одного сражения, должен уйти в блеске славы, и Рамиро ему такой уход обеспечит, что бы там ни пряталось у них за душой.

– Алва, верно, в снегопаде застрял, – Ричард отпустил занавеску, – без него короля не убедить. Давай прикинем доводы для Совета Меча, коли Франциск меня туда вызвал… не знаю, правда, что нового сообщить его величеству, я уже кучу перьев стёр, доказывая: наступление нужно начинать весной, и не позже! Люди маются под агарами и гайифской мразью почти тридцать лет. Мы дали им надежду, но её очень просто прикончить.

Шарль неторопливо кивнул. Кому он внушает-то эдак старательно? Именно Первый маршал остановил агаров и гайи и их хренов Священный поход, когда Ричард играл в солдатиков, а Рамиро дул в пелёнки. Вся Эпинэ пылала, ублюдки чуть до Кольца Эрнани не дошли. В ту войну маршал не взял воспитанника с собой, уж слишком жестокой она намечалась. Династия Олларов трепыхалась на острие меча Шарля, все их жизни, ведь Агарис развешал бы «еретиков и демонопоклонников» на деревьях вдоль Королевского тракта. Вот почему он не желает ворошить прошлое и говорить о том, кто и что творил в день падения Раканов. И ещё потому, что, вернувшись из сожжённой дотла провинции, дядя шутил и смеялся, лопоухого щенка привёз, и впервые с казни отца Ричард перестал бояться.

– Алва уговорит Франциска, готов поспорить. – А ещё Шарль – последний Первый маршал, что командует единолично. Уже сейчас они сочиняют диспозиции сообща, Рамиро излазил герцогство вдоль и поперёк, встрял во все стычки, какие смог. Следующий глава армии будет таковым лишь по названию. – Королю не меньше нашего нужна свободная от дерьма Эпинэ.

Он собирался вдохновенно пропеть о сомнениях Оллара по поводу переноса драки через речную границу, но Шарль перебил. Резкие морщины у губ, тёмный омут в глазах – с дядей неладно, и чем тут можно помочь?

– Вы с ним стали друзьями, верно? – быстрая улыбка, память о прежнем маршале Эпинэ, любую беду встречавшем без щита. – Ты и Рамиро-младший.

– Я бы так это не назвал. – В окно выпрыгнуть, что ли? – Мы просто оказали друг другу несколько незначительных услуг. Дядя, кто я такой, чтобы дружить с пасынком короля и будущим государём?

Шутка и осторожность, но дядю не проведёшь. Эпинэ усмехнулся, взъерошил седую шевелюру.

– Ты – сын Алана Окделла и Повелитель Скал, и ты остался собой, – отчеканил Повелитель Молний, – а ещё ты правая рука Себастьяна Колиньяра и Гвидо Ларака. И Рамиро Алвы. И даже левая иногда. Это многое значит.

Снежинки скручивались в сплошную пряжу, начиналась метель. Ричард втиснул кулак в оконную створку, сминая цветастую занавеску. Не сбежать.

– Агарис вас не сожрал, мальчики, – дядя вновь говорил так, будто видел перед собой и Рамиро, – Агарис и другая мерзость. Вы выросли, и, в конце концов, ничего не было зря.

Ричард мысленно врезал страху в челюсть, отпрянул от окна, наклонился к маршалу через стол.

– Дядя Шарль, я тебя люблю. – Плечи под его руками худые и жилистые. Шарль никогда не отличался сложением борца, он и научил Ричарда полагаться в бою на скорость, а не на силу. – И мне безразлично, что ты скажешь… не буду я распутывать ваши тайны!

– А придётся, Дикон, – почти весело откликнулся Эпинэ, – ни я, ни Франциск не вечны. Посмотри, кажется, гонец.

У дяди, разменявшего шестой десяток, со слухом куда благополучней. Ричард прильнул к заметённому окошку. Конник уже поравнялся с воротами постоялого двора – незнакомый пожилой сержант, толстый и неказистый. Явный отставник.

Сержант долго отряхивал снег в прихожей, не решаясь войти, и Ричард распахнул дверь.

– Господа… тут, ну это… его светлость прислал! – отставник муторно ковырялся в походной суме, вспомнил наконец устав, выпрямился и гаркнул: – Пакет от его светлости для Первого маршала!

Ворон спорил с вихрем на плотном пергаменте, и у Ричарда сразу пальцы свело. Вестник несчастья без груза не летает. Буквы скакали, как в памятный день бойни в Лысом ущелье. Алва вообще не страдал почтением к каллиграфии, над чем частенько ёрничали в узком кругу.

«Герцог Эпинэ, прошу вас безотлагательно прибыть в поместье Лаик. На его высочество Октавия совершено покушение. Я хотел бы, чтобы вы и генерал-капитан Окделл кое с кем побеседовали».

Леворукий и все твари его! Трудно разве черкнуть пару лишних строк – цел ли принц и кто посмел?.. У ограды поместья они с Шарлем походили на ярмарочных снеговиков, зачем-то усаженных в седла. Свита Первого маршала едва не отстала на подъезде к Лаик, отставник и вовсе потерялся в метели.

У ворот мёрзли кэналлийцы и испуганно жались товарищи пожилого гонца – в Лаик издавна спихивали ветеранов. Для наставничества подходят, для охраны нет! Принцу Октавию нечего делать в поместье, но Франциск упёрся, и осенью наследника отправили сюда, как и прочих молодых дворян. Не учиться в школе оруженосцев в олларианском Талиге почиталось сущим позором.

– Дьегаррон, где ваш герцог и что с принцем? – маршал с трудом стёр корку снега с лица. – К королю послали?

– Соберано велел сразу проводить вас, – кузен Алвы, мориск мориском, и на талиг еле разговаривает, – там, в сарае. Они уже гниют. Нужно смотреть!

«Они», значит. По протоптанной в сугробах тропинке идти было легко, деревянные створки сарая скрипели на крепчающем морозе, и мела позёмка. Ричард шёл за Шарлем, старательно вспоминая глухие сплетни – король пытался выслать семейство Дьегарронов из страны, когда те требовали отдать им малолетнего Рамиро. То ли мориски сами отступились, сообразив, что на второй родине Повелителя Ветров ждёт больше, чем на первой, то ли Франциск их уломал. А может, Алва отказался возвращаться в Кэналлоа и захлопнуть дверь в Талиг.

Пять или шесть тел лежали, точно приготовленные к распилке брёвна, и ещё одно – поодаль, накрытое чёрным дорогим плащом. Дьегаррон приказал что-то кэналлийскому сержанту, и тот отбросил плащ. Молодое незначительное лицо, скромная одежда и никаких ран.

– Фабиан Сартис, ментор, – Дьегаррон пригладил усы, – он принца Октавия спасать… спас. От чего, никто не знает. Соберано не знает. Принц в поместье, с ним соберано. Рэй маршал, рэй Окделл, посмотрите на этих. Соберано настаивал, пока не… не растеклись.

Они и впрямь растекались, гнилостный запах щипал ноздри, от трупов расползалась серая жижа. Их не опознать, морды – будто жёванная коровой тряпка. Костюмы обыкновенных горожан, справные плащи, пустые ножны, пятна крови – явились с оружием и были убиты.

– Когда умерли эти… люди? – резко спросил Эпинэ. – На морозе и так сгнить!..

– Мы нашли их утром, – Дьегаррон пристально разглядывал месиво, – в лесу под Лаик. Соберано сказал: они сами себя резать… резали или был бой. Двоих мы добили. Они не говорили ничего и воняли. Соберано приказал доставить сюда чёрного священника, чтобы он выдал… прежний воспитатель принца.

– Отец Гонорий, – пробормотал Ричард, чувствуя, как что-то в нём рушится в пропасть, – дядя, пойдём. Нельзя оставлять с ним Рамиро.

Он и не понял толком, за кого испугался – за Алву, допрашивающего Закатом присланную напасть, или за священника. Ворона, если дело касалось Агариса и, тем паче, тайных козней Святого града, заносило, ровно жеребца на льду. Рамиро ненавидел Эсперадора, «истинников» и их присных с варварской страстью; невозможно допустить, чтобы Гонория убили, да ещё в Лаик.

Низкий сводчатый зал оказался точно таким, как запомнилось Ричарду – отец молился в танкредианском монастыре перед осадой Кабитэлы. То есть не столько молился, сколько слушал сетования монахов, при эсператизме последователи святого Танкреда были в чести. Оллар превратил монастырь в школу оруженосцев, и Ричард старался избегать Лаик. Длинное и унылое помещение, прокопчённый потолок, факелы на стенах, огромный камин, наполненный чадом, дощатые лавки и столы. Сын казнённого здесь не учился и теперь поражался собственной смутной зависти к счастливчикам. Гиблое место! Мальчишкам тут явно не по себе.

Рамиро стоял посреди зала, под толстенной балкой, с которой едва не падал уже подпорченный временем и копотью портрет Франциска Оллара. На Алве простая и прочная кираса, сабля у бедра, он невредим, и всё пока поправимо. За ближайшим столом сидел юноша в школярском платье, и Ричард не враз признал принца Октавия. Странным образом чёрная куртка и короткие штаны унара делали наследника чуть менее бледным и бесплотным, чем принятые во дворце белые шелка и бархат. У стены на перевёрнутой лавке приткнулся некто, закутанный в плащ, около, скрестив руки на груди, замер охранник Мигелито. Отлично, хранитель Алвы не зевает, а значит, можно выпустить из сжатых пальцев эфес. Хмурый Мигель и его товарищ, убитый прошлым летом Берто Рваная Щека, стерегли герцога с младенчества. Необычная служба для наёмных убийц, но они утирали подопечному нос, учили обращаться с оружием, и без них Рамиро до своих лет бы попросту не дожил.

Алва поздоровался кивком, указав на завёрнутого в плащ человека.

– Мигелито, разбуди нашего пастыря стад невинных, – только в ярости Рамиро мог процитировать Эсператию, – дабы изрёк он нам слово истинное, оросив светом Создателевым… отче, оросите, прошу, иначе вы поближе познакомитесь с оружием, покромсавшим ваших собратьев в серую труху.

Человек шевельнулся, из-под плаща глянули пустые светлые глаза. Ни злобы, ни страха. Отец Гонорий ничем не отличался от тех, в сарае, только они разлагались телом, а он душой.

– Умолкни, демон, – священник провёл рукой по высокому белому лбу, – тебе недолго пировать.

– Ну, можно считать, признание получено, – Рамиро удовлетворённо хмыкнул, – он лопочет бред про демонов, какие-то заборы и наотрез отказывается назвать того, кто его послал. Отче, если я демон, то кто же тогда служитель Ордена Истины, обрядившийся олларианцем, творивший олларианские молитвы, что суть ересь и богохульство?

– Кровь сильна, – голова с редкими русыми волосами свесилась на грудь, – ваша кровь сильна, скреплена жертвой, мне не побороть… уберите преграды, отворите пути!.. Кровь сильна…

– Рамиро, оставь его! – подросток в школярском платье спрыгнул со скамьи. – Он же болен, обезумел, прекрати!

Тяжело относиться к юнцу в костюме унара как к принцу Талигойскому. Ричарду хотелось взять Октавия под локоть и увести отсюда. Почему Рамиро не отослал брата?

– Жертва, – исступлённо шептал отец Гонорий, – Круг свершился, рухнули преграды, и мы спаслись бы, но жертва принесена! Вы не ведаете, демоны…

Алва махнул Мигелю, и тот набросил плащ на лицо священника. Гонорий затих. Где-то капала талая вода, гудело пламя в камине, и бесшумно рассыпалась уверенность в том, что твои враги пьют вино, спят с женщинами, натирают мозоли и их можно убить сталью.

– Давно с ним… так? – маршал Эпинэ придвинулся ближе к пленнику, однако убрать плащ не потребовал, и Ричард был ему благодарен. Клёкот сумасшедшей совы невыносим. – Что здесь произошло, Алва?

– На меня напали, – вместо Рамиро ответил принц. Октавий очень старался говорить твёрдо – не получалось. – Вломились в келью… в мою комнату в «загоне»… в галерее, где спят унары. Я не… не видел их как следует, было темно и сыро. Холодно! Они что-то сделали, и я стал дрожать и задыхаться. Понял, что умираю.

Ребёнок. Ребёнок, который потерял счёт своим смертям, как его брат чужим.

– Наверное, я кричал, или они шумели, – Октавий проглотил комок и вдруг откинул капюшон куртки из грубой шерсти. – Прибежал мэтр Фабиан, он закрыл меня собой и… господин Первый маршал, отец Гонорий – мой воспитатель, я не допущу, чтобы его казнили.

– Хватит! – Рамиро обнял младшего за плечи. – Всё кончилось, Тэви. Успокойся, а про казнь решать не тебе.

Всё кончилось? Где-то он уже это слыхал. Принц Октавий за месяцы в Лаик вытянулся, точно серебряный колосок, и почему прежде не было заметно, что светлая красота матери досталась ему? Ричард никогда не думал о внешности Рамиро, а рядом с братом Ворон – точно ночь и день. Алва есть Алва – буря в зимнем море, солнце в зените, горный обвал и гибельный танец клинков.

– Я следил за выродком пять лет, – Рамиро отпустил брата, чуть подтолкнул к скамье, – мне никто не верил. Ни отчим, ни вы, Шарль, ни ты, Дикон. Вернитесь в сарай и полюбуйтесь на кучу гнили! Люди не разлагаются так за несколько часов, не правда ли? Потолкуйте с выродком и убедитесь. Так называемый отец Гонорий шнырял по дворцу и один Леворукий знает где гадил, пока не травил Октавия.

– Отчего же, я верил тебе, – Первый маршал положил ладони на кованый пояс, – есть нечто, пострашнее мечей и осадных орудий, и оно направлено на нас. Всегда, с тех пор, как они попёрли на Талигойю и мы разнесли их при Эр-При. Топили у Марикьяры, сбрасывали со скал в Хексберг, резали в Надоре и Придде. Но их много, мальчики. А той жертвы было недостаточно.

Ричард встретил бешеный взгляд Рамиро. Выходит, для Шарля бред Гонория о жертвах исполнен смысла?

– Из пяти глав Великих Домов погибли четверо, – маршал пожал плечами, – быть может, они меня дожидаются?

– Дядя, эта мразь всего лишь трусливый отравитель, – сорвался Ричард, – раздавить его каблуком, раздавить Агарис!.. Никаких жертв больше, ясно?

– Действительно, – процедил Алва, давая знак кэналлийцу, спокойно стерегущему пленника, – пара вопросов – и во двор.

– Господин Первый маршал! – Октавий вывернулся из-под руки брата, распахнул синющие глазищи в рамке пушистых ресниц. Милосердие в чистом виде. – Я не вхожу в Высокий Совет, но я наследник престола, вы сами держали меня на Представлении дворянству. И я вам… приказываю! Приказываю доставить священника Гонория в одну из тюрем Олларии. Человека нельзя казнить без суда. Это нерушимый закон моего отца и вашего короля!

Принц Октавий наглядно доказывал, отчего его родитель смастерил подпорку для трона. Мальчик, мальчик, моего отца твой казнил без всякого суда и, закатные твари, был в таком же праве, как и они сейчас. Рамиро обернулся было к брату, но Шарль его опередил.

– Унар Октавий, – сухо произнёс Эпинэ, – мы в поместье Лаик, и вы дали клятву повиноваться. Идите к себе в комнату и предоставьте отравителя его судьбе. Немедленно.

Октавия шатало, губы тряслись, пальцы комкали ворот куртки. Каким манером у Оллара получился такой сын? Трещина, в которую уходят силы короля, лазейка, чтобы подобраться к Алве, или искупление для них всех? Принц медленно побрёл к дверям, потом припустил бегом – хлопнула дверь в галерее.

– Мигель, проводи! – рявкнул Рамиро и одним прыжком оказался рядом с Гонорием. Сорвал тряпку с запрокинутого лица. – Ну, сволочь, почему указ о престолонаследии вас не остановил, а? Зачем эти покушения? Хотите видеть меня на троне, так вы подавитесь!

Алва тряс обмякшего клирика, бил затылком о каменную кладку, но Гонорий не застонал и не вскрикнул. Под невнятное бормотание о демонах и жертвах Ворон выхватил кинжал – но поздно. Из раззявленного рта хлынула пена, нечто, только что походившее на человеческую плоть, пошло пузырями, потекла серая жидкость с тошнотворным запахом. Алва дико выругался, отпихнул Ричарда в сторону.

– Эй, кто там! – на Рамиро было жутко смотреть. – Сжечь! И тех в сарае тоже. Чтоб до неба горело!

Они пили касеру в комнатушке капитана Лаик, выпроводив хозяина налаживать порядок. Язык точно приколотили гвоздями, и Ричард мечтал о лохани, нет, четырёх лоханях горячей воды, чтобы смыть неотвязную трупную вонь. Вымыться, выйти на мороз и встретить Фреду. Снять с неё рукавички, приложить ладонь к щеке, и пусть летит снег… Пора ехать, впрягаться в родную упряжь, обсуждать сапоги для солдат и будущий Совет Меча, но его словно выпотрошили, да и Рамиро с Шарлем походят на больных чахоткой.

– Возможно, нечисть просто не может причинить нам вреда, – негромко сказал Шарль, отставив гранёный кубок, – а Октавию может, вот и старается. Я бы не докапывался до, гхм, истины. Словечко-то какое мерзкое… покушения не прекратятся, пока не истребим заразу в Агарисе.

– И что же мешает нечисти, – сощурился Рамиро, – кровь Повелителей? Древние бесполезные медальоны, что я и Дик таскаем с детства? Мы слепы, но я не собираюсь мириться…

– Эрнани сделал нас заложниками. Не тот, которому я когда-то присягал, другой. А впрочем… и тот тоже отличился, – маршал щёлкнул ногтем по кубку. – Император принял эсператизм, Гальтара стала прахом, а мы беззащитными котятами. Эрнани Святой отпустил Раканам и всей империи грех демонизма, но не всегда отпущение – залог того, что сам ты себя простишь и спасёшь.

– Кошки не беззащитны, – встрял Ричард, ещё надеясь свернуть на безопасную дорогу, – у хвостатых когти и зубы, и жирная агарисская задница их прочувствует.

– Вы себя так и не простили, мой маршал, хотя Эрнани отпустил вам грех убийства сюзерена? – Рамиро потёр запавшие глаза и встал. – Было время, когда я хотел, чтобы вы признались открыто… дурак.

За окном белел свежий хрусткий снег, и двадцать три года пронеслись над землёй, а никто не забыл и не простил, но они сидят в этой комнате, они, спаянные кровью и общей дракой.

– Политика, Рамиро, – устало отозвался Эпинэ, – политика кого угодно делает скотом. Признание означало бы… скажем так, завещание Эрнани Последнего нельзя обнародовать отрывками. Что ж, вы вправе ненавидеть, вы оба.

– Вы вложили в меня столько, что ненависть была бы настоящим скотством, – буднично сказал Алва, – и Дик Окделл подтвердит мои слова, или я туп, как пробка.

Ричард тоже поднялся и торопливо кивнул. Ему благодарить Шарля нужно – за сохранённые ошмётки того, что звали честью Окделлов. Святой Алан, убийца подлого предателя, знамя уничтоженной захватчиком Талигойи… не дослушавший, не поверивший, не протрезвевший от угара человек, поднявший нож в отчаянии поражения.

– Только одно, эр Шарль, – Рамиро разлил в кубки всем троим, – и мы с этим навсегда покончим. Завещание Эрнани должно лежать в том сундуке, где его хранят, а что же завещание Франциска? Он составил его ещё в прошлом году, и вы с Колиньяром расписались как свидетели.

Эпинэ обмолвился как-то, что за долгую жизнь военного нянчился с десятком оруженосцев, но именно Рамиро удавалось добиваться от него самых безбожных поблажек и невозможных уступок. Эр Шарль, ну, надо же!

– Ты наглец, – рассмеялся маршал, – великий наглец и негодяй. Я расписался под обоими завещаниями и подтвержу то, что будет нужно Талигу. А ты постарайся повернуть так, чтобы на троне державы нашей Октавий Оллар смотрелся выгодней Рамиро Алвы.

Только Франциск мог настаивать на пышной свадьбе в солнцем покинутой дыре, да ещё в разгар треплющей Талиг озябки. И только Франциск способен закрутить столько интриг чохом, чтобы после его пасынок получил широкое поле для манёвра.

Ричард с отвращением глянул на месиво под копытами лошадей, комья грязи, летящие от тележных колёс, побитую дождями и холодом свиту. Исплакавшееся свинцовое небо, унылые голые ветки по краям размокшей дороги, облезлые и наверняка промёрзшие до основания стены замка на холме… тут вам не опалённая боями и грозами Эпинэ, где жаркими ночами пьёшь душистый пот с груди спящей рядом женщины. Он стряхнул с себя неуместные воспоминания заодно с каплями изрядно надоевшей влаги и сделал сержантам знак поторапливаться. Воистину, мысли о плотских удовольствиях на свадьбе Октавия кощунственны. Как бы наследник не отдал богу душу, не добравшись до невесты. Что при таком раскладе выдумает достопочтенный государь? С ходу подсунет Ноймаринен другого жениха? Алва же упрётся, точно запряжка волов. Впрочем, женихов сползлось в достатке, да слопают ли Волки замену?

Глупые издёвки, но Ричард злился и не собирался этого скрывать. Его и Шарля-младшего вытащили прямо с похорон, а ожидаемая беда всё едино остаётся бедой. Дядя Шарль свалился с простудой, его обязанности передали Себастьяну Колиньяру, пусть и без перевязи Первого маршала. Понимая и признавая необходимость и дядин возраст, Ричард зубы в крошку на советах стирал. Нагрянула осень, пригасив пыл агаров и гайи, и они с кузеном рванули в Эр-При вместе с занятым у кэналлийцев лекарем-мориском. И безнадёжно опоздали.

Над замком плескалось на ветру серое знамя, эсператистский символ скорби по не верящему ни в Чужого, ни в Создателя человеку. Отныне Повелитель Молний, осадив коня, привстал в стременах, обернулся к спутнику и растерянно пробормотал: «Как же так, Дикон… как он мог?..» И они топтались на выложенной красным булыжником тропинке, не в силах осознать, как Шарль Эпинэ посмел уйти, оставив сонные буро-жёлтые холмы, охряные перелески, где хлопочут поздние птицы, близкую границу с ленивым Кайном, что вскоре разольётся багровой ширью, и своих выкормышей.

Дядю доконала озябка, пощадившая в Эр-При даже малых детей и рожениц. «Хворь эта не походит на чуму, что косит всех подряд, и первыми самых крепких», – пояснил домашний лекарь, и мориск с ним согласился. «Десяток дней в жару и лихорадке, и ты здоров, опасность грозит лишь тем, кто истомлён голодом или слабостью телесной». Или годами наедине с тем, чем не поделишься, добавил про себя Ричард и пошёл прощаться. В часовню, где на стенах били копытами Иноходцы и золотились молнии на вечерне алых гобеленах.

Дядя не хотел бы, чтоб Франциск откладывал свадьбу сына из-за траура по Первому маршалу – Ноймары им необходимы. Север должен успокоиться хотя бы на несколько лет, пока не прояснится на Юге. И всё равно дурацкие торжества не ко времени, и шутом он быть не желает! В бывшем кабинете Шарля Ричард сочинял письмо Рамиро, подыскивая слова и не находя их, когда доложили о приезде гонца в чёрно-синем колете. Франциск решил сунуть союзникам под нос старую знать, преданную новой династии. Ричарду в сём действе отводилась незавидная роль. Алва и не скрывал намерений короля, знакомо ёрничая над участниками будущей церемонии. «Девицу Ноймар встретят у алтаря Четверо, как бы бедняжка не сбежала от ужаса». Предсказания Рамиро грозили сбыться, ибо узрев талигойских Повелителей, испугается не только робкая невеста.

Взять хотя бы подлеца Эммануила Придда, мокнущего с таким гордым видом, будто сборище в его честь. Велел бы «лиловым» помочь развернуть выезд наследника, неужели не замечает путаницы? Нужно ступить в ворота одновременно с процессией Ноймаров, а до холма с замком ещё пару хорн по грязи. Лошади вязнут, возницы устали, Шарль-младший потерялся где-то в хвосте, уговаривая Ариго, отказавшегося участвовать в свадьбе, Придд же и ухом не ведёт. Так и торчит на своём гнедом, изображая памятник поруганному величию… ещё бы, волокутся-то они по прежним землям «лиловых», отданным королём в дар плебеям.

Ричард отёр со щеки плевок осени, поправил плащ – да на нём ни единой сухой нитки нет! Надо было требовать по меньшей мере графство за то, что он проводит Октавия к алтарю вместе с этой Спрутиной недогрызенной. Ах ты ж, сволочи косорукие!.. Впереди взлетел фонтан брызг, раскатилась бергерская ругань, и повозка с винными бочками шлёпнулась в огромную лужу, перегородив колею.

Ричард малодушно завертел головой, отыскивая, на кого свалить разгребание завала. Тщательно прописанный церемониал отправится к крысам в подпол, если они не поспеют к назначенному часу, а свита герцогини наверняка уже на подходе. Герцог Ноймаринен не поехал с дочерью, отправив старшего сына во главе «волчьей» знати, и Франциск мигом обернул нелюбезность выгодой. Король остался в Аконе, назначив аюдантами жениха четверых Повелителей. Красиво – и Агарису лишняя гадость. Предпочтения подданных Оллара, как всегда, нимало не тревожили. Они с Шарлем-младшим обязаны находиться в Эпинэ, Придд окаменел от ненависти, Алва… Алва разве что не кусался, и к нему опасно было подходить. Даже смерть Первого маршала Франциск вплёл в церемониал – двор справит тризну в Аконе, когда на поминальном пиру рядом с монархом и его сыном сядет принцесса Талигойская, дочь нового союзника. Талиг силён, и воинство святош получит по своим многочисленным мордам, так-то вот.

Ноймары, меж тем, явно колебались, свадьба висела на волоске. До Волков дошли слухи о смене наследника и они смекнули, что слишком дёшево отдают невесту? Завещание не обнародовано, пылится в королевском сундуке, лишая сна одних, наполняя ликованием других и создавая ту самую смуту, о которой молят бога политики.

Придд, разумеется, шевельнуться не соизволил, и Ричард послал коня вдоль изгвазданных повозок. Он бы сам сейчас оттяпал Франциску башку, хотя б за то, что лишь на одном из четырёх свадебных аюдантов баронский герб, но творить мелкие подлости… именно в духе Приддов. Наследник не к сроку приконченного Эктора заплесневел в родовом поместье, там бы и оставался.

– Ребята, Серый Медведь… а ну, взяли! Ребята, он же нас в рогульку… ать, налегли!..

Его парни, торские, но какая ещё рогулька? Телегу со скрипом и поминанием Владыки кошек водрузили на колёса, а Ричард улыбнулся дождю. Приддам оставили титул, только сержанты не узнают герцога Эммануила в лицо, не кланяются размашисто и весело, и никто, кроме церемониймейстера, с ним за всю поездку не заговорил. Вон несёт его, патлатого на столичный манер блюстителя приличий.

Забавно, до чего люди пристрастны ко всяческим мелочам. Болтали, будто Рамиро в день выбора оруженосцев предстал пред королём и двором с волосами до плеч, разозлив Франциска и до икоты насмешив дядю Шарля. С тех пор партия новой знати, особенно те, кто помоложе, вроде братца Люсьена, взялась отращивать патлы, доказывая благородным эориям своё презрение. Сам Алва едва помнил о выходке, ещё на Хребте обкорнал неудобные в бою прядки, а сыновья поваров и конюхов лихо носили шевелюры. Всяческим Карлионам и Приддам оставалось лишь пушить усы и лелеять бороды, дабы и заветы предков не попрать и отличиться от мерзких навозников. Однажды на привале за чаркой касеры Шарль-младший спросил Рамиро, намеренно ли тот завёл вызывающий обычай. Тот засмеялся, взъерошил стриженые чуть не по-деревенски волосы и ответил, что хотел взбесить ментора Лаик, помешенного на старых порядках, да борода ещё не росла. Получилась странная помесь – вроде демонских фресок, где бритые мужчины с роскошными кудрями и голыми коленками вздымают широкие мечи. Алва, впрочем, мог вырядиться и гальтарцем, хоть мешок нацепить, но жидкие волосёнки столичных вертопрахов раздражали неимоверно. «Наглецу всё к лицу», – захохотал тогда кузен, тряхнув собственными короткими прядями, а Ричард пригладил стриженый затылок. Выходит, и у них партия, и они щеголяют одинаковыми причёсками?..

Церемониймейстер Оскар Заль из-за мокрых растрёпанных куделек походил на облюбованное птицами пугало. Осторожно объехал монументального Придда и почти зачерпывая сапогами дорожную жижу, поклонился Ричарду:

– Барон Окделл, – чтоб он провалился со своими титулами, надоеда хренов! – принц Октавий просит вас подъехать к его повозке.

Он отдал приказ поворачивать к холму – догонять начало колонны, где тряслась колымага принца – и тронул поводья. Сержанты будут копаться до ночи… и куда, во имя Чужого, унесло Алву? Ноймары способны взбрыкнуть. Пока новобрачные не опустились на колени пред кардиналом Эгидием, свадьбу вполне можно отменить.

Повозка Октавия остановилась на обочине. Из Аконы принц выехал верхом, но уже давно коня вели в поводу. Не повезло. Королю попросту не повезло с сыном, и тут даже сумасшедшая удача Марагонца ничего не исправит. Ричард поправил измятый воротник и наклонился к занавешенному кожей борту. Слуга убрал полог – внутри грела жаровня и пахло травяными настоями. Церемониймейстер Заль, кряхтя, сунулся следом.

– Ваше высочество! – Заль явно мечтал оказаться подальше от измочаленного ливнем тракта. – Барон Окделл прибыл по вашему приказу.

– Я не приказывал, а просил, – отозвался хриплый молодой голос, – господин Заль, вы можете нас оставить. Генерал-капитан, прошу вас, поднимитесь ко мне.

Ричард, предчувствуя очередные неприятности, бросил поводья Залю и прямо с седла перебрался через высокий борт. Укрытый меховой полостью Октавий полулежал на куче подушек. Синеву глаз притушила лихорадка, губы обметало коркой, скулы тронул опасный румянец, потускнели золотистые кудри, и всё равно принц выглядел так, будто ступил в грешный мир с древней иконы. На диво правильные черты, и этот свет… в присутствии Октавия Ричард ощущал себя и впрямь медведем, боялся слишком громко говорить и слишком быстро двигаться. И показать себя настоящим тоже побоялся бы, жизнь со всеми её прелестями не для духов небесных.

Он говорил бы так с женщиной или ребёнком, а перед ним без малого двадцатилетний парень, которому бы нестись к невесте во главе свиты! Воевать, а не барахтаться в дворцовой скуке. Октавия определили на службу к экстерриору, приставив для охраны забияку и проныру Арно Валмона, но едва ли иноземные послы часто беседовали с наследником короля. Принц продолжал болеть, и сейчас хворь вновь в него вцепилась.

– Ричард… позволите вас так называть? – Октавий с трудом сглотнул, бескровные пальцы шарили по меху. – Мой брат полностью доверяет вам, и потому я набрался смелости обратиться… помогите мне.

Ричард решил было, что принц просит помочь ему сесть и потянулся к худым плечам. Октавий отстранил его руки и выпрямился. Гримаса исказила безупречно выведенные неведомым художником черты – не боль, точнее, не боль телесная. Взрослого мужчину нянчат, будто младенца, а Октавий горд. Только, в отличие от прочих, он не может рубануть оскорбителей саблей.

– Я бы не стал вас беспокоить, но выхода нет, – торопливо заговорил сын Франциска, – Шарля-младшего я знаю ещё меньше, к тому же вас послушаются! Вы друг Рамиро, он показал вам тех чудовищ в Лаик, хотя я не понимаю, как вы сблизились… после того, что было… Ричард, проводите меня к герцогине Ноймар!

Ричард обалдело моргнул. Вбитый за поездку церемониал, распоряжения короля и здравый смысл скакали прочь со скоростью степного тушканчика.

– Заранее согласен с вашими возражениями, – Октавий комкал ворот, как в тот дрянной денёк в школе оруженосцев, – вы наверняка слышали о том, что отец лишил меня трона, уже многие слышали… но я не позволю лишить меня права встретить невесту! Вы не обязаны подчиняться, но я прошу… проводите меня в замок, вас и не подумают останавливать.

– Ваше высочество… – что на такое ответишь? Жалости Октавий не примет, да и не жалость ему нужна. – Почему вы не обратились к Ра… к герцогу Алва?

– Рамиро велит мне лежать и выздоравливать, – Октавий тепло улыбнулся, – брат и так всё делает за меня, но есть то, что любой человек должен сделать сам.

И не возразишь. Чего бы проще – подать коня, усадить Октавия в седло и в полчаса добраться до замка, куда вот-вот привезут герцогиню. Пока Алва где-то шляется, можно обстряпать… но осторожность вопила громче сочувствия.

– Ваше высочество… – Сплетни и даже свидетельства из уст Рамиро и дяди Шарля – ничто по сравнению с государственными рескриптами. Перед богом и людьми Октавий наследник и единственный сын Оллара, и если Алва будет жив, всё так и останется. – Есть утверждённый вашим отцом церемониал, и напрасно вы не обратились к брату. Он понял бы вас так же, как и я, и отправил к невесте… вероятно, вы считаете, что герцог не станет вас слушать, раз король переписал завещание. Вы сказали: мы друзья. Тогда поверьте мне, Алва не посягнёт на ваши права, он служит вам, как никто другой.

– Ричард, я знаю это лучше остальных. Даже лучше отца, – Октавий смотрел ему прямо в глаза, – отец говорил с нами о завещании, и я сам просил его об… об освобождении. Мне не место на троне. Но то, что я последний в своей семье, не означает… я слуга Талига, как и прочие!

Принц Талигойский отшвырнул полость, сел на одеялах и выбросил руку вперёд.

– Рамиро на войне с шестнадцати лет, вы начали ещё раньше. Все, кого я встречал! – вот она, истинная твёрдость, в этом слабом мальчишке. – А я валяюсь на перинах и сочиняю стишки… отвратительно! Ричард Окделл, позвольте мне уважать себя хоть немного.

Октавий, должно быть, слыхал разговоры о недовольстве Ноймаров. Сорвётся свадьба и договор, и север Талига окажется уязвимым, север, оплаченный дорогими могилами. Премудрости дипломатов пошли наследнику на пользу. Свита застряла в грязи, но нетерпеливый жених спешит навстречу суженой… Волки никуда не денутся, да и настойчивость Октавия оборвёт кривотолки о завещании.

– Принц Октавий, я провожу вас в замок. – У мальчишки жар, надо укутать его потеплее. – Но я пошлю гонца разыскать герцога Алва и сообщу ему о нашем отъезде.

Дурачок только что на шею ему не бросился. Улыбнулся сквозь лихорадку, торопливо схватился за крючки камзола. Пусть переоденется в белое церемониальное платье или оставить дорожный костюм из шерсти?.. Даже лохматый и не наряженный Октавий пленит любую девицу, а время поджимает. Ох уж эти младшие братья!

Бетейский замок, бывшее обиталище Приддов, ещё при прежних владельцах превратился в большой сарай. К свадьбе Бетей отмыли, но непогода уничтожила все труды. Знамёна висели тряпками, часовые тряслись на стенах, с потемневших балок ручьями текла вода. Ричард подавил порыв пересадить принца к себе и решительно назвал пароль.

Несчастные пару хорн до замка он успел четырежды проклясть и упрямство Октавия, и собственные завихрения, толкнувшие на рывок – обгоняя еле ползущую свиту, обескураженного Заля и так и не колыхнувшегося Придда – к запертым воротам. Принц вполне пристойно держался в седле, но у башен силы его оставили, Октавий дрожал, рука в мокрой перчатке стискивала завязки плаща. Что если у наследника озябка и гонка под ливнем его доконает? И невесту заразит… Хватит пережёвывать сопли, отступить уже нельзя.

Удивлённые солдаты впустили их в чавкающий лужами двор – ещё бы, ждали жениховский выезд, а явились двое замухрышек в сопровождении нескольких вымоченных по шлемы егерей. Ричард представился и железным голосом потребовал встречи с сыном герцога Ноймаринен. Октавия он не назвал, тутошние служаки и без того носятся, будто спятившие куры.

Маркиз Георг Ноймар, здоровенный детина в великолепных доспехах, расхаживал по двору. Волки явились с час назад, а талигойцы копошатся на тракте. Со стороны опоздание выглядело намеренным. Скверно!

Ричард никогда не жаловался на рост, но перед Ноймаром все казались карликами, Октавий же и вовсе упёрся носом в геральдического зверя на груди маркиза.

– Генерал-капитан Окделл, рад вас видеть, – Ноймар тряхнул ему руку. Принц рассчитал верно, с младшим Волком они свели знакомство ещё в торских горах, а при Глэнтайрте сражались рядом. – Однако же поведение герцога Алва достаточно странно! Мы прибыли точно в срок – и что же застали? Моя сестра устала и замерзла, дамы истомились в дороге… извольте объясниться, генерал-капитан.

И почему он должен объясняться за Олларов, Леворукий побери? Вместо ответа Ричард низко склонился перед Октавием.

– Его высочество принц Талигойский! – прозвучало весомо и торжественно. – Лично прибыл приветствовать высокородную невесту.

Рамиро ему глотку, видно, перервёт, хотя… чаще всего мысль у Алвы опережает дело. Оглашение завещания ничего не изменит, если брак будет заключён. Волки повяжутся с Драконом, и даже младший брат будущего короля – хорошая фигура на династической доске. Ноймарам придётся смириться. Франциск, затевая игру, это предвидел.

– Э… ваше высочество, – верзила Ноймар не слишком поднаторел в политике, ишь как вытаращился, – моя сестра счастлива… давайте войдём наконец под крышу!

Дамы сбились к каминам стайками ощипанных воробышков. Здесь были и талигойки, отправленные в Бетей загодя, но среди «волчиц» их немного, герцогиня привезла внушительную свиту. Около тоненькой невесты в ещё не просохшем багряном с серебром плаще одна из её сестер, хвала Создателю, не блудливый истукан Инга. Какая-то дама в красном хлопочет у испачканного подола госпожи, двое других поправляют причёску. Знакомая толстушка графиня Гоффенбах держит гребень, вторая, в тёмно-лиловой накидке тянется со щётками. Завидев распахнутую дверь и вошедших мужчин, женщина в лиловом досадливо всплеснула руками, отступила от герцогини, и тут Ричард узнал её. Во рту мучительно пересохло.

– Сударыни, позвольте представить вам принца Октавия Талигойского и его спутника, – молодой Волк почти рычал. Понял, верно, что его обставили. – Сестрица, ваш жених, преодолев расстояния и препятствия…

Ноймар ещё путался в изящных словесах, а Ричард дёрнулся к камину, напрочь забыв, что обязан пропустить принца вперёд. Его будто тянуло корабельным канатом, выламывая кости, отшибая волю. Фреда, его Фредерика здесь. Маленькая пичужка… быть не может!

Октавий, однако, не зевал. Догнал и первым поклонился потрясённой девице в багряном плаще. Ричард, едва взглянув на будущую принцессу, уставился на русые с рыжиной косы, скрученные надо лбом, наплевав на приличия, ловил серо-зелёный взгляд. Буря в северном море… сметёт и утопит.

– Ваша светлость, герцогиня Отиллия, – принц из всех имён невесты выбрал последнее, так её и станут величать в Талиге. Октавий чуть задыхался, и Ричард пришёл в себя. Плохой из него аюдант. – Радость от встречи с вами безмерна… простите мой неподобающий вид…

Мальчишка совсем сопливый и с женщинами знаком по книгам. Юная герцогиня хлопала ресницами, и тут Октавий справился. Распрямил тщедушные плечи, вытянулся звенящей на ветру былинкой.

– Я приехал к вам, – просто сказал принц, – Отиллия, мы теперь вместе и останемся вместе навсегда.

– Да свершится, – пробормотал Ричард, хотя с языка рвались заброшенные в пыльный угол памяти слова: «Так и будет!»

Отиллия вложила подрагивающие пальчики в руку Октавия, и он повёл её ближе к теплу под одобрительный шёпот дам. Ричард очутился наедине со свитой, если не считать недовольно посапывающего Ноймара, а он не помощник. Никто ему не поможет, а Фредерика вот она – сжимает ненужную щётку.

– Маркиз, представьте меня дамам, – вышло заискивающе, но пока не накиваешься матронам, к молодым женщинам не обратишься. – Ноймар и Надор издавна дружны.

Первой маркиз назвал почтенную толстуху Гоффенбах, впору ногами затопать, потом графиню Регвик, мельком виденную в ставке Северной армии, графиню Крюйспи-Валдау, старушку в золотой вуали, и каждая приседала и раскланивалась. Следующая по рангу Фреда, и когда Ноймар произнес: «Вдовствующая графиня Остен, в девичестве графиня фок Варзов», Ричард обмер. Фреда овдовела, значит, отправляясь на чужую свадьбу, он ехал к своей удаче. Или хотя бы к призраку прощения. Извини меня, неведомый граф Остен, но она была твоей чересчур долго. Обормот Михаэль занят семьёй и службой, мог бы и сообщить о смерти мужа сестры!

Под шквалом шушуканий Ричард улизнул от маркиза, которому не терпелось выспросить про Алву, и протиснулся к Фредерике. От промоченных насквозь одежд валил пар, дамы чихали, Фреда морщила нос. Носик-пуговичка… он дразнил её тем летом в имении старика фок Варзов, сочинял глупейшие прозвища, забавлялся, будто с одной из сестёр Ларак, и не ведал, что девчонка-совёнка-пуговичка-колючка вопьётся – и не вырвешь.

– Фреда… сударыня! – Она смотрела куда-то поверх его головы, всё такая же маленькая, ему по плечо, уютная и совершенно недоступная. – Не ожидал… прошу меня простить… сударыня, вы замёрзли? Проводить вас к камину?

Он мямлит хуже Октавия, но пусть она согласится! Рамиро, кошки его раздери, придумал бы что-нибудь, шутовски преклонил бы колена, назвал её эреа, и Фреда растаяла бы; Октавий и тот сподобился… а он не герцог и не принц. Ну да, генерал-капитан и барон, спасибо Марагонцу.

– Ричард Окделл, пропустите, меня ждёт герцогиня, – очень внятно и сдержанно, а глаза у неё точно сбрызнутое морской пеной стекло в церковных витражах, холодные и далёкие, – и вы крайне меня обяжете, если наше знакомство ограничится обязанностями свитских. Ваш господин простужен, мне кажется.

Она поправила накидку на потемневшей и порыжевшей с того давнего лета короне из кос и ушла. Затерялась в женской суете. Его господин! Под веками резало, будто цветное стекло разбилось и осколки брызнули повсюду. Господа Оллары отобрали у него гораздо больше, чем думал восьмилетний мальчик, запертый в тюрьме, и сам он порядочный простофиля. Служба и жизнь в той стране, где родился, а любовь в условия торга не входила.

– Генерал-капитан! – маркиз Ноймар отыскал его среди щебета, нарядных платьев и распакованных сундуков. – Я вынужден настаивать! Ваше с принцем появление пригодно для баллад, но мне хотелось бы спросить, куда подевался герцог Алва… и будь я проклят, если знаю, кто женится на моей сестре!

Венчальный напев терялся в череде массивных колон, глох под тяжеленными сводами. Бетейский собор предназначался для мрачных церемоний андронианцев; Орден Чистоты – редкостная пакость, носящая хвост за Истиной. Свадьба здесь словно срамная частушка на поминках. И они четверо, в одинаково чёрных бархатных камзолах, оплаченных казной, с роскошными цепями, тоже заказанными Олларом, ни дать ни взять братья-скоморохи. У Придда, не моргнувшего с начала службы, оторочка на рукавах зелёная и изумруды на груди, у кашляющего Шарля отделка красная и позвякивают рубины, Алва в сапфирах, и сам Ричард в топазах и бледно-жёлтых бриллиантах. А впереди принц Октавий в скромных белых одеждах наследника. Победа, о которой песни не сложат и в Высокий Совет не донесут.

Кто-то из певцов пустил петуха, в глубине зала шлёпнулась отставшая из-за бесконечных дождей штукатурка, Эгидий у алтаря возвёл очи к потолку и поднял кардинальскую длань. Гости чихали, сморкались украдкой, половина девиц готова расплакаться над испорченными нарядами, и только принц и без часа этого занудства принцесса блаженствуют.

– Дети мои! Восславим Создателя всего сущего, ибо в день сей благословит он союз мужчины и женщины, царственным величием озарит… – кардинал излишне быстро осенил паству знаком и закончил с простуженным всхлипом: – Да ниспадёт на нас, грешных, благодать Творца!

Благости и красоты единения талигойской знати и «волчьей» верхушки не получилось. Пусть надрывается кардинал, и старается хор, и шея гнётся от навешенных Франциском побрякушек, единственная настоящая красота замерла сейчас у подножия алтаря. Худенькие, хлипкие даже, Октавий и Отиллия, как они детей-то заведут? Неважно, они юны и прекрасны неведением, хотя принц едва держится на ногах, и горит зарёй болезни лицо… на то и аюданты, четверо аж, чтоб не свалился! Благости не вышло, но непостижимым образом Франциск из одряхлевшего прошлого и бестолковой новизны вновь слепил нечто действенное. И они с Рамиро подсобили. Дядя Шарль сказал, что они заложники, до чего же верно. Гривастая, норовистая лошадь по кличке Талиг скачет во весь опор, и не спрыгнешь, остаётся вожжи хватать.

…Хор поёт о любви земной и небесной, а Фреда так и не родила своему усопшему графу, и она будет жить в столице. Во дворце Олларов, в покоях принцессы Талигойской.

– К чему такая мрачность, Ричард? – безмятежность Алвы выверена до тошноты тщательно. – Мы на свадьбе, приободритесь… к счастью, у Октавия не озябка, иначе он уже метался бы в жару. Я опасался…

– Умолкли бы вы, герцог, из почтения к обряду, – тоже шёпотом буркнул Ричард, – и если хотите меня прикончить за самовольство, то милости прошу! Только вначале объясните смысл этой чехарды.

– Я хочу вас наградить, – проникновенно заявил Рамиро, – получилось удачно, хотя и несколько вульгарно. Пока я уламывал канцлера Ноймаринен согласиться на брак по доверенности[4], вы сцапали жениха и доставили к невесте. Боюсь, не в моей власти дать вам достойную награду, это королевская привилегия… или, быть может, привилегия некой вдовы?

– Прекрати! – Ричард с чувством наступил на вычищенный до блеска сапог кэналлийца. – И кого же ты собирался подсунуть вместо брата под венец? Шарля-младшего?

– Он уже не младший, – Алва подобрался, неприятная трещинка расколола линию бровей. Оба они сожрали ведро дерьма, а Оллар собрал барыш. – Я не простился с маршалом… съездим после в Эр-При, хорошо?

Помолчали. Дядя не молил бы о заступничестве бога, не молился за него и Ричард. Теперь маршала Эпинэ никакая вина не догонит.

– Твой кузен Шарль был единственной заменой, – отчаянно зашептал Рамиро, видно, пытаясь встряхнуться, удержаться в их общем седле, – Ноймары прослышали про завещание, кто бы сомневался. То, что известно семерым, известно всем! Король, Эгидий, Октавий, Эпинэ, Колиньяр, ты и я – вполне достаточно для посольских докладов. Герцог Георг послал с сыном канцлера, въедливый старикан, душу вынул… Октавий захворал, лекари пророчили озябку… что было делать? Я решил отправить брата в Акону и поженить кого-то с герцогиней по доверенности. Вообрази себе «волчьи» рожи! Придд не походит, ты, прости, тоже, пусть и по другой причине, ну а я… канцлер, конечно, лязгнул пастью и уже подпихивал договор на подпись. Их герцогиня выходит за наследника престола, и я для них предпочтительней брата. Дикон, ты не… арраха гарпо!

– Представляю, – отрубил Ричард, переваривая ругательство, кажется, описывающее способ испражнения пауков, – прости и ты, дражайший и великий отчим завязал тебя узлом. Надо было пойти к Октавию и обращаться с ним как с мужчиной, а не с хворым дитятей. Понятно?

Он на миг привалился к Рамиро плечом, чувствуя, как того корёжит. Безмятежность, ну-ну. Все они безмятежны и счастливы в чудесном королевстве Талиг, расцветающем при мудром правлении самого лучшего из королей.

– Недоученный урок, генерал-капитан Окделл? – Алва натянуто ухмыльнулся. Правда может быть жестокой, но она лечит, просто иногда исцеление запаздывает. – Я ошибся, ты исправил. И нам повезло, что у Октавия не озябка, тут бы и Чужой не выкрутился.

Хористы оборвали молебен на визгливой ноте, олларианская свадебная служба уродлива; когда опутываешь себя вечными узами, предпочтительней не понимать слова, что доносятся свыше. Гальтарские песнопения великолепно подходят для брачного забытья. Кардинал Эгидий простёр руки к жениху и невесте, маркиз Ноймар пристроился за шлейфом сестры – пора и аюдантам. Придд выпятил длинную челюсть, Эпинэ-отныне не младший тряхнул непросохшими кудрями, словно набегавшийся под дождём пёс. Алва обернулся к Ричарду, обжёг яростной синью.

– Четверо провожают сына Марагонского узурпатора к алтарю, – и шёпот бывает криком, – этот человек гениален. Но если Октавий хлопнется в обморок, я его…

Взревели трубы, и Алва оборвал угрозу, которую не исполнит. Жаль, Ричарду хотелось увериться, что дни Франциска Оллара не наполнены мёдом. В праздничной толпе – Фредерика фок Варзов, и трусливый барончик для неё не дороже грязи с подмёток; дядя Шарль тащил на себе то, что разделили бы с ним их с Рамиро отцы, и мальчишка в белых шелках не спасёт своего брата от участи подпорки трона. Причин так много, а ответ всего один.

Повелители ступали слаженно, не зря церемониймейстер Заль проел им плешь хитрым ритуалом. Шарль, Рамиро и он сам – прилипнув друг к другу, будто у алтаря притаился враг, – и замороженный Спрут в стороне. Ричард прищурился на витражи, куда вдруг сунулось тусклое солнце, и засмеялся про себя. Он мог бы жаться рядом с Приддом, ветошью, вытащенной из ссылки для особого случая… но Ричард Окделл среди своих – и чья в том заслуга? Не гения Франциска, уж точно.

[4] Брак по доверенности – принятый в феодальном обществе обычай. Брак по доверенности осуществляется, когда из-за расстояния, норм этикета или политических сложностей настоящий жених не может присутствовать на свадьбе непосредственно и доверяет исполнение обязательств кому-то из вассалов или родичей. Смысл обычая заключается в защите репутации знатной девушки с одновременным соблюдением условий брачного контракта и не предполагает интимных отношений. Фактически функция «мужа по доверенности» сводится к доставке невесты в условленное место.