ТАЛИГОЙСКИЕ ХРОНИКИ - V

****

– Чудесная смерть, – старческие пятна на лице фельпского посла собрались в карту диковинных островов, – дай Создатель нам всем покинуть юдоль земную подобным образом. Во сне – без мучений и лживых прощаний…

Посол отпил ледяной наливки и сосредоточенно примолк, наблюдая, как ягоды опускаются на дно кубка. На что намекает старикан? Многие скорбят по Франциску вполне искренне, но святой покровитель короля, если Адриан и впрямь проявил заботу, подарил подопечному лёгкую кончину. Кое-кто считает – незаслуженно лёгкую.

– Пожалуй, я не точно выразился, – спохватился фельпец, – прощание с монархом всегда окрашено лицемерием и ожиданием схватки за трон. Не сочтите меня назойливым, маршал, долго ли мы тут задержимся?

Уж не фельпцам рассуждать о монархах и их смертях! В Приморских герцогствах никто не правил дольше пары лет, счастливчика стаскивали с трона и отправляли на корм рыбам. Тело мужа Лючии не нашли вовсе, что ж, Померанцево море глубоко, и рыбы в нём прожорливые… хорошо бы ставленники Алвы удержали власть в Фельпе хотя б до конца войны на юге.

– Мы ждём Проэмперадора, ваше превосходительство, – со всей возможной вежливостью отозвался Ричард, – он вскоре догонит процессию. Советую вам пока осмотреть дворец Мечей, прекрасный пример старого зодчества.

Фельпец учтиво кивнул и попятился к столику с наливками. Любоваться дворцом он не спешил, и Ричард его не осуждал. Убранством дворца Мечей, соединённого со Старым Арсеналом крытыми галереями, мог усладить взор разве что квартирьер, которому позарез нужно распихать вояк на отдых. Да чтоб Рамиро пусто было! И четырежды пусто растяпе, сооружавшему траурную арку над входом в королевский дворец. В утро похорон арка рухнула, увлекая за собой несколько пролётов галереи, завалив подъезды камнями, брёвнами и мусором. Октавий предложил отложить процессию – бедняга, он не бывал на поле боя и не нюхал трупы. Ещё день, и Франциска придётся хоронить в закрытом гробу. Алва настроился упокоить отчима в указанные в церемониале сроки и потому велел брату и всем прощающимся перебраться во дворец Мечей. Отсюда до часовни ближе, но если они задержатся, то возвращаться будут в сумерках. Солнце вскарабкалось на верхушки церквей, ему нет дела до спешки и скорбных процессий. Колокола раскатисто и лениво ударили полдень, и Ричард выругался про себя. Он мог бы уехать с Шарлем и Колиньярами, уже, верно, отмахавшими по королевскому тракту сотню бье, а вместо этого пасёт кучку иноземцев и обморочно бледного Октавия.

Супруга хлопотала около молодого короля, подсовывая то наливки, то закуски. Октавий отказывался с терпеливой улыбкой, однако руку Отиллии не выпускал. Во дворце Мечей прилечь негде, во всяком случае, здешние покои для королей не годятся. В обычное время тут помещались писцы и чиновники, обслуживающие городской гарнизон и гарнизоны Кольца Эрнани, благо, казармы стражников совсем рядом. Карлион уже должен был привести своего престарелого командира, коменданта Торне, в детстве игравшего с Франциском в бирюльки. Комендант лет пять способен только воспоминания перебирать, но Оллар сохранял за ним место, а Брендон Карлион бегал по столице, высунув язык. Любопытно, кто явится раньше: комендант с помощником или неизвестно где застрявший Проэмперадор? Наверное, срочная депеша, иначе Рамиро не мучил бы брата ожиданием.

– Маршал, – в голосе короля дрожала слабость, – вы бывали во дворце Мечей прежде? При Раканах?

Ричард скосил глаза на новенькую маршальскую перевязь у себя на груди – было бы веселей, догадайся он позвать сюда штабных. Чего стоит один зубоскал Даниэль Дорак, он бы отвлёк короля от дурацких расспросов. К сожалению, штаб Южной армии маялся в дорожной пыли, как и прочие участники траурной процессии.

– Нет, ваше величество, – Ричард сдержал раздражение. Не иначе, Алва заразил его утренним бешенством, спасибо графине Мерсьер и её выходкам. – Здесь и в осаду располагался арсенал и казармы… кажется, наёмников-южан. Раньше во дворце жил брат деда Эрнани, очень давно… хронисты утверждают, то был весьма способный правитель.

– Принц Адобальди Ракан, – вставил обладатель звучного тембра, притулившийся у королевского кресла. Когда-то матушка нанимала им с Недом ритора, чтобы сыновей герцога сызмальства приучали говорить, как подобает Людям Чести. – Он правил от имени брата. При нём Гайи и Дриксен не смели бунтовать.

Артур Эган, приятель и подчинённый Карлиона, что он вообще потерял во дворце? Свалившаяся арка спутала церемониал, а Артуру, видно, неохота торчать с остальными на дороге, вот он и притёрся к Октавию и послам. Церемониймейстер Оскар Заль, должно быть, укладывает кудельки и на свои обязанности наплевал… впрочем, новый капитан Личной охраны короля облазил во дворце Мечей все закоулки, выдворив застрявших чинуш. Вон он, Антонио Боррачьеда, подпирает кирпичную колонну.

– Адобальди вроде бы издал указ, толкнувший на бунт ординаров? – со сладкой улыбочкой вопросил фельпский посол. – Мало проку от покорности соседей, коли в собственной стране недовольно дворянство. Принц Ракан запретил ординарам обращаться к нему напрямую и вернул земные поклоны эориям. Право же, ваше величество, Франциск Великий поступил куда разумней.

Глупая беседа, всем не терпится покончить с докучливым ожиданием, похоронить наконец Франциска и отдаться горю, попыткам его подавить или столичным развлечениям, особенно пикантным в дни траура. А фельпец явно обижен на Раканов, что неудивительно. Когда династия падает, обломками задевает многих.

За узкими мутными окнами загремели снаряжением, в лад затопали сапогами – звуки, что издаёт строящаяся на позициях пехота. Алва и его свита въехали бы во двор верхом… Ричард подошёл к высоким дверям тёмного дерева, велел гвардейцам распахнуть створки. Хлипкая древесина, затёртая до рыжих подпалин, дворец Мечей – попросту рухлядь, как и всё, уцелевшее от Кабитэлы. Полуденное солнце вклинилось в сумрак зала, королева Отиллия громко прошептала: «Скоро, уже скоро, дорогой!» Карлион, в отличие от Рамиро, не опаздывал. Приказал гарнизонным стражникам выровнять шеренги, кивнул своим капитанам и размашисто зашагал к дверям.

– Я уже собрался отправить кого-нибудь за господином Проэмперадором, – Ричард постарался припрятать желчь. – Нам тут до темноты наливки хлебать?

Карлион, не останавливаясь, вошёл в зал, капитаны гарнизона наступали ему на пятки. Локвуд, Хайнц, Гаррет, Уэсли, Корф – надорцы или уроженцы Придды; коменданта Торне с ними нет, нет и Маллистера, героя Глэнтайрта, по ранению оставленного в столице заведовать обучением новобранцев, и юного Одуэна, ставленника Шарля Эпинэ. Зато двое незнакомцев – усатый в потрёпанном камзоле, и бритый в цветастых тряпках, припорошенных пылью.

У столика с наливками Брендон Карлион обернулся. Яркие серые глаза чистопородного вассала Дома Скал невидяще смотрели на Ричарда.

– Господин Проэмперадор не явится, – медленно проговорил помощник коменданта Олларии, – ни сейчас, ни завтра, ни… Ричард Окделл, позвольте ваше оружие.

За спиной лязгнуло железо, Артур Эган заорал своим звучным, поставленным риторами голосом: «Именем короля!» – и приставил клинок к горлу Октавия. Верзила Локвуд махнул рукой, и пехотинцы хлынули в раскрытые настежь двери. Взлетел и захлебнулся вопль, треснуло рассохшееся дерево, и под ноги Ричарду упал ближайший гвардеец.

****

Измена! Так кричал убитый гвардеец. Измена, и в сговоре почти все капитаны гарнизона и, судя по движениям снаружи, не менее двухсот солдат.

Ричард отдал меч без сопротивления – остриё, елозившее под подбородком молодого короля, иного выбора не оставляло. Наверху грохотали по лестницам, там шла резня, там умирали подчинённые Антонио Боррачьеды, а сам капитан замер у колонны, рядом с Октавием и королевой. Кэналлиец ничего не успел сделать, как и все они. Слишком быстро, и Карлиона никто не подозревал, да побери Чужой, кто вообще мог подозревать такое? И что Карлион… эта скрытная гадина посмел сказать про Рамиро?!

– Ричард Окделл, – изрёк бывший вассал отца, – стойте смирно. Быть может, вы доживёте до вечерней молитвы, но только если не станете геройствовать.

Двое схватили его, заломили локти. Смутно знакомый сержант и мозгляк Уэсли. Пихнули к колоннам, посыпалась кирпичная крошка. У кэналлийца тоже отобрали оружие, теперь должны связать… Ричард откашлялся, чуть двинул Уэсли плечом:

– Ребята, не дурите. – Они простые парни, сражавшиеся с дриксами и погибавшие в болотах Надора. – Вы ни кошки не получите с этого безобразия.  Что бы вам ни обещали, сколько бы ни сулили, ничего не выйдет. Нас освободят, а вам грозит петля.

– Замолчите, Окделл, – рявкнул Карлион, – вы мастер по части предательства, но не судите опрометчиво! Освободят герцогиню Отиллию, её дам и, разумеется, послов. Именем короля!

Значит, герцогиню – не королеву. Отиллия метнулась к мужу, но Артур Эган заступил ей путь, не отнимая, впрочем, клинка. Октавий сидел, не шевелясь, худые пальцы перебирали складки траурного плаща.

– Что за короля вы поминаете, Карлион, – вкрадчиво осведомился Ричард, – неужели решили короновать Эммануила Придда?

Фельпский посол, которого никто не хватал и не разоружал, удивлённо задрал жиденькие брови, но Карлион-то понял. Прервись правящий род, и до указов Франциска каждый из четырёх герцогов мог возложить на себя венец Талигойи.

– У нас лишь один повелитель, пусть вы и забыли о нём, Окделл, – скрипнул зубами Брендон. – Именем короля Ракана я приговариваю вас к смерти! Вас – и это навозное величество. И не воображайте, что вас спасут. Ворон мёртв.    

– Вы лжёте! – Октавий дёрнулся, вдавливая лезвие в кожу. – Мой брат придёт за нами!

Эган отодвинул клинок, но с опозданием – кровь потекла на белый гофрированный воротник короля. Отиллия вскрикнула, а Октавий, будто не заметив пореза, откинулся на спинку кресла и повторил: «Он придёт. Рамиро всегда меня находил». Лихорадочная безнадёжная синева горела на белом мальчишеском лице, Октавий, как никогда раньше, походил на мать… Ричард прижал ладонь к перевязи из буйволовой кожи, стиснул шершавые складки, силясь прогнать внезапную пустоту. Там, где должно быть сердце, теперь провал, и это нехорошо, очень нехорошо, потому что драться без сердца нельзя.

– Сын Предателя ответил за злодеяния, – продолжал человек, расписавшийся под собственным приговором, – вы сами, Окделл, помогали ему в Эпинэ. Убивали тех, кто сражался за свободную от Олларов Талигойю. Вспомните замок Шеваль, где вырезали весь гарнизон, вспомните маршала Спадоса, изрубленного в куски, и всех, моливших о пощаде! Вы по пояс в крови мучеников, но приказы отдавал Ворон. И он уже получил своё, очередь за вами.

– Знакомые речи, – кивнул Ричард. Если что есть мочи врезать себе по груди, глупый кусок мяса начнёт снова биться? – Вы сострадаете имперцам, вторгшимся на наши земли с оружием, и наёмникам, сжигавшим сёла. К слову, Спадос помер вполне целым, поскольку утонул на мелководье Кайна. И Алва вернул тело родне.

Он старался поймать взгляд Боррачьеды, но тот, казалось, созерцал массивные балки под потолком. Будь Алва мёртв, Карлион не тратил бы время на обвинения и не взял бы Октавия в заложники. Мятежники собрались посадить на престол Эркюля Ракана, агарисского попрошайку, при эдаком раскладе наследник узурпатора им живым не нужен, почему не прикончить сразу?.. Яснее ясного, но пустота от уверенности не пропала.

– Бессмысленная болтовня, – отрезал Карлион, – эй, гоните всех сюда!

Толстый увалень в залитом вином камзоле; разнаряженный щёголь, размахивающий свитком; жилистый старик, укутанный в меха, несмотря на жару; завитой бойкий юнец, пара-тройка угрюмых служак в тёмных мантиях – послы Приморских герцогств, Рафиано, Бергмарк, Ноймара, Ардоры и Улаппа, тайный посредник Алата. Их выводили с вежливостью, показывающей, что разум мятежникам не отказал. Они готовились, а смерть Франциска дала толчок… и рухнувшая арка, загнавшая Октавия в древний сарай близ Арсенала! Карлиону осталось лишь поднять загодя настроенных солдат, перекрыть подъезды к дворцу Мечей и казармам – вот и оплот мятежа.

– Господа, вам не причинят вреда, – Брендон Карлион отвесил послам изысканный поклон, – вы сообщите своим государям о том, что власть узурпаторов пала. Вы слышите? С правлением Олларов и Алва покончено навсегда!

Дельный, способный и преданный, устроивший заговор под носом у опытных прознатчиков Франциска – и Ричард сам отстаивал и защищал графа Карлиона, спорил с Рамиро. Фельпский посол, шамкая беззубым ртом, выступил вперёд:

– Граф, вы намерены снестись с принцем Эркюлем и маршалом Туборосом? – Не тыкай Уэсли ему в бок кинжалом, Ричард расцеловал бы старика за вопрос. – Как скоро Туборос сможет дойти до Кольца Эрнани и занять столицу?

– Думаю, к осени король Ракан утвердится на троне, – уклонился от прямой лжи Карлион, и его капитаны хором загалдели. Вообразил, что Южная армия пропустит Тубороса, скотина благородная? Шарль Эпинэ и Первый маршал слопают ваши угрозы, бросят войска и побегут на поклон? Не бывать такому. Карлион не скрывает намерений, выходит, они с Октавием и впрямь не жильцы, не говоря уж о Боррачьеде. Граф из Дома Скал не учёл пустячка. Октавий Оллар вырос в теплице, устроенной для него отцом и братом, но Ричарда Окделла в восемь лет заперли в тюрьме и посулили плаху.

Входные двери разошлись с омерзительным скрипом, пропуская некоего господина в алом камзоле. Уже переоделся, ублюдок, сменил обязательный траур на торжественные тряпки! Будто король Ракан въедет в столицу прямо сейчас… Ариго воистину сдохнет дураком. Отставной маршал переступил через трупы гвардейцев, ожёг Ричарда ненавистью, уставился на заплаканную Отиллию. А Шроттер-ур-Приддхена где посеял? Спруты, как всегда, ушли в глубину?

– Прошу следовать во двор, господа, – Карлион опять поклонился, свесив густые каштановые пряди, – ваша светлость, герцогиня… позвольте вашу руку. Вас проводят в Старый Арсенал.

Почему не в королевские покои, ведь Ворона вы якобы убили? Ярость сцепилась с мертвящей пустотой, мешавшей соображать.

– Граф Брендон! – на верхнюю площадку выскочил запыхавшийся Локвуд. – Там женщины… они заперлись в хранилище свитков и не отворяют. Дверь обшита железом, понадобится таран!

– Моя племянница с ними? – Пьер Ариго положил руку на эфес, точно собрался драться с фрейлинами, осёл. – А Фредерика фок Варзов? Я поговорю с дамами. Пропустите!

Дерьмо Создателево… Фреда! Ричард приехал позже, когда дамы Отиллии уже поднялись наверх привести себя в порядок и отдохнуть перед процессией. Фреда в этой проклятой развалюхе, а заодно и Мадлен Креденьи, и Амалия Заль, и малышка Карлотта Колиньяр. Лючия со своими слезами как в воду глядела.

– Женщин, наверное, принудили, – выпалил Локвуд, – с ними кто-то есть! Они не смогли бы так сопротивляться без мужчин.

Рядом надрывно застонали, тяжесть придавила ноги, кинжал Уэсли вспорол камзол. Седой крепкий сержант, удерживающий Боррачьеду, мешком рухнул на затоптанный пол. Кэналлиец, расшвыривая гарнизонных, рванул к дверям. Пронзительный свист – чей-то брошенный нож вонзился в створку, но Антонио Боррачьеда уже был во дворе.

– Лови его!

– Дурачьё, не стой!

– К лошадям! К лошадям!

– Олухи! Упустили!

Ричард стряхнул брызнувшую на рукав кровь сержанта и засмеялся. Боррачьеда слышал то же, что и он сам, и сделал выводы. Капитан Личной охраны ничем не поможет королю, и ценным заложником его не назовёшь. Будет гораздо полезней, если кэналлиец доберётся до своего соберано.

– Господа мятежники, могу предложить помощь, – Ричард похлопал вспотевшего Уэсли по плечу. – Любезный, вы уже проткнули мне ребра, не стоит так волноваться… Хранилище свитков, несомненно, заперли для защиты, гхм, навозниц. Вам они не отопрут, а лишними таранами улицы не усеяны.

****

Тонкий серп плывёт в витражах, и нечем дышать. Преют парча и бархат, разнося острую вонь страха и пряный запах власти с мелкой щепоткой отчаянья. Мередит Карлион выпятил квадратную челюсть, его жена, величественная Кунигунда, щурит холодные глаза. Их сын Брендон вертится на скамье, корчит Ричарду рожицы – он ни слова не понимает из того, что говорят взрослые. Повезло кучерявчику… Ричард понимает, и ему страшно. Король Эрнани отрёкся. Отрёкся, и потому хмурится отец, и кричит герцог Эктор, и герцог Рамиро улыбается, как убийца, и графиня Кунигунда теребит мужа за рукав. Граф Мередит бросает с места: «Придд!» Придд – не Окделл. Вассал предал отца. Кучерявчик Брендон втискивает голову в плечи, потом робко оглядывается и шепчет: «Ну, ты же не перестанешь со мной играть, Дикон?»

Мы поиграем, кучерявчик. Ричард разорвал рубаху мёртвого сержанта на ровные полосы, кое-как перевязал рану на рёбрах. Уэсли топтался около, и Ричард сунул ему снятый камзол.

Лестница трещала под подошвами сапог – старый дворец не предназначен для мятежей. Огромная дверь хранилища наглухо забита железными пластинами, тут и со стенобитным тараном придётся повозиться.

– Сударыни! – Ричард ударил по покрытому коричневым налётом крошечному окошку. – Это маршал Окделл! Пусть графиня Фредерика подойдёт к двери.

Ариго и Карлион держались в отдалении, зато Локвуд и Уэсли пыхтели над ухом. Корф и Хайнц остались с Октавием, Гаррет отправился проверить двор, то есть проверить, надёжно ли перегорожены подступы к Старому Арсеналу. День перевалил за половину – сколько времени понадобится Рамиро, чтобы перебить гарнизонных? Алву подстерегли в королевских покоях, на пути к дворцу Мечей, на улице? Знать бы! У него по-прежнему не сердце – бездонная дырища, не докричаться.

– Пьер, Брендон, представьте себе размер выкупа за дочерей и жён навозников, – Ричард состроил гримасу, – я намерен жениться на Мадлен Креденьи и, знаете ли, не хочу терять приданное. А Колиньяры богаты несметно, да и за потаскушку Заль можно выручить немало. Королю Ракану потребуются средства, ну и вам они пригодятся – нанять всяческое отребье, согласное воевать. Вы ведь желаете удержать столицу до подхода Бенедикта Тубороса.

Его губы двигались, но слова произносил кто-то другой, отлично ему знакомый. Тот мальчик, разом потерявший отца, мать, дом и будущее, не попал к дяде Шарлю Эпинэ, не помчался в Лысое ущелье на выручку Рамиро Алве, сыну человека, сгубившего и Талигойю, и Окделлов. Они не говорили на осеннем ветру о котятах и «истинниках», не пили вместе вино, не смотрели друг другу в глаза. Мальчик вырос наедине с ненавистью и долгом. И теперь оказался в кругу своих.

– Вы рехнулись, Окделл! – растерялся Ариго. – Рассуждать о деньгах…

– Оллары вас купили, – презрительно фыркнул Карлион. – Повелитель Скал, продавшийся за перевязь и приданое грязной торговки!

– Добавьте плодородные земли, – подсказал Ричард. – Неужели все эти годы вы воображали, будто я служу узурпатору, казнившему моего отца, из любви и восхищения? Оллары оставили меня без гроша! Мой титул отдали проходимцу. В отличие от вас, Брендон, я мигом понял: следует склониться, чтобы вернуть утраченное.

Оба молчали. Пусть уразумеют: маршал Окделл – это вам не гарнизонный капитан, едва заучивший пароли и простейшие команды. Он может послать отсюда любое письмо, и сторонники Олларов ему поверят.

– Фредерика! – гаркнул Ричард, саданув по двери кулаком. – Открывайте немедленно!

Возились долго. Слабые женские руки, руки Фреды, с мягкими подушечками пальцев, покрытыми веснушками костяшками и короткими ноготками. Он так хотел её увидеть, что вздрогнул, когда в окошечке показались пепельные завитки и голубые глаза, подведённые сурьмой. Мадлен Креденьи уставилась на него в упор, а сзади заворчал Локвуд. Семья надорского ординара лишилась всего в осаду Кабитэлы, Локвуд тоже потерял отца.

– Ричард… кто с вами? – Мадлен, верно, привстала на цыпочки. Поверх корсажа на серебряной цепочке болтался приметный камень. Она надела Соль Разлуки на похороны короля. – Они изменники! Отойдите!

Храбрая дурочка. Куда правильней было б позвать к окошку Фредерику или племянницу Ариго. Локвуд с руганью обнажил клинок, но Карлион втиснулся между ним и дверью.

– Отставить, капитан! Окделл прав, нам нужны заложницы для переговоров с Колиньярами. Мадлен Креденьи, дайте пройти графине Ариго и графине Остен. Прочие посидят в хранилище под стражей.

– Они отпустили герцогиню Отиллию, – быстро сказал Ричард, – вас не тронут, обещаю.

Откуда у него уверенность в том, что мятежники не сотворят того, что учинил гарнизон оплаканного Карлионом замка Шеваль? Гайифские наёмники от души порезвились там, насилуя девушек не старше пищащей в углу Карлотты Колиньяр. Свитки сыпались на неё с полок, она закрывалась от них и рыдала.

Мадлен дёргала упрямую дверь, та не слушалась, и Ричард видел, как на лбу девушки выступили бисеринки пота. Кто-то помог ей, с визгом и скрипом железная громада поддалась – в проходе между полками, нелепо перебирая ногами в обмотках, лежал солдат.

– Он не умер, – с вызовом подтвердила очевидное дочка геренция, – я его только оглушила. Блюдом из-под сладостей. Дамы, выходите.

Мятежники не смели зарычать на неё, даже разъярённый Локвуд, пока она стояла в дверях – в траурном платье, с невиданным самоцветом на груди, в венце ума и гордости.

– Дик!

Фреда бросилась к нему, схватила за рукав. Широко распахнутые глаза говорили о том, что их лето в Придде всё-таки не закончилось, выстояло под натиском мороза и долгих лет.

– Кровь? Дай перевяжу! – маленькая женщина, привыкшая к войне, пыталась стащить с него рубашку. – Дикон, что здесь произошло?

Он отстранил её руки, ухитрившись погладить пухлую ладошку. Обернулся к гарнизонным капитанам и их бравым командирам-бунтовщикам:

– Поставьте сюда караул. Карлион, если с женщинами что-то случится, даже Создатель не убережёт вас от мести их мужей и братьев. Поверьте мне, навозники умеют мстить не хуже Людей Чести.

– Локвуд, пришлите человека понадёжней, – вместо ответа распорядился кучерявчик Брендон. – Окделл, заприте дверь.

Хорошенькая Розамунда Ариго, графиня Регвик в пышной вуали и Фреда топтались у перил, растерянно прижимая юбки к бокам. Малышка Карлотта, раскрасневшаяся от слёз Амалия Заль и Мадлен остались внутри – и останутся, пока всё не кончится. Узкое лицо Мадлен изуродовала боль – она открыла дверь другу, а он бросил её и назвал позорной кличкой. Ричард подавил порыв пнуть безвинные створки.

– Господа, солнце садится. Предлагаю обсудить положение.

****

Солнце убегало стыдливо, оставляя город в золотистой полутьме. Внизу зажгли факелы, по окнам, немытым, видно, с кончины Адобальди Ракана, прыгали разномастные тени. Ряд бесформенных шишек – отряд торопится к выходу из ловушки, туда, где Старый Арсенал выдаётся на улицу Святого Робера. Негнущееся полотно – тащат щиты для постройки палисадов, должно быть, выломали из крепостных ограждений. Они перекрыли подступы, теперь во дворец Мечей можно пробраться лишь по крышам, ну, или взломать гарнизонную оборону.

Октавию дали полотенце, но тряпица, испятнанная красным, валялась у кресла. Кровь остановилась, впрочем, и молодой король будто спал. Его даже не сторожили – двое солдат чинили арбалеты у порога, взмыленный Гаррет кричал что-то людям у палисадов. Ричард подхватил с чудом уцелевшего в толчее столика недопитый кубок фельпского посла, жадно глотнул. Гаррет завопил нечто, понятное Карлиону и Ариго, а для Ричарда прозвучавшее, как клич холтийских дикарей, и оба вождя опрометью ринулись во двор. За спешно наляпанной преградой вспыхнуло далёкое зарево. Кажется, у Данара, гарью так и тянет.

Ричард тронул короля за плечо, не решаясь присесть на корточки, заглянул ему в лицо:

– Октавий! – Мальчишка не откликался, рот заклеила серая корка. – Тэви, очнись!

Господа вожди вот-вот приволокутся обратно. Ричард смахнул солёные капли пота с ресниц. Здесь не дриксенские городишки, пройденные до Глэнтайрта с огнём, и не истерзанная Эпинэ, где штурмовали каждый замок, выковыривая воинство святош. Это Оллария, и она горит. Проклиная себя за недогадливость, он пошарил по столу. Едва не перевернув кувшин, поднёс к сжатым губам короля и наклонил. Неудачно, Октавий захлебнулся, малиновая липкая наливка потекла по подбородку, попала в рану на шее. Ричард торопливо подсунул руку под встрёпанный затылок, насильно повернув голову. «Пей, вот так. Алва придёт, и не хватало, чтобы ты к его появлению окочурился».

– Рии… чард... маар…шаал… – заговорил, слава владыке хвостатых! – Делайте, что должны… не обращайте на меня внимания.

Он и брату, верно, эдак советовал. Мальчик, все свои двадцать лет дравшийся с болезнями, отменно понимал, что воина не отвлекают во время боя. Ну, если они протянут до рассвета, у Талига будет весьма неплохой правитель. Ради которого, уж точно, стоит немного поплавать в нечистотах.

Так и есть, возвращаются. Налюбовались на учинённый ими разгром и теперь ищут подмоги, хотя бы намёка на возможность уцелеть. Тёмные глаза Пьера Ариго впитали в себя буйную ночь, как похоже на дядю Шарля, но дядя никогда настолько не боялся. Брендон Карлион сейчас – точь-в-точь покойный граф Мередит, что подсыпал в кровавое варево изрядную ложку перца, и его самого окатило. Ричард махнул в сторону галереи, где темень рассеивал одинокий факел на стене. Разговоры лучше вести не при Октавии и чрезмерно резвых, не склонных к прочувствованным воспоминаниям ординарах.

Ариго привалился к кирпичной кладке, высоко задрал фамильный нос. Между прочим, дражайший граф принял вызов, поднял перчатку, в надлежащий момент уместно будет напомнить. Карлион сухо поклонился:

– Ричард, вы сын и наследник Алана Святого, – ну, спасибо, удивил, – и у вас огромный военный опыт.

– Серый Медведь, – со смешком вставил Ариго, – прозвища зря не дают.

Кучерявчик Брендон поморщился – он не терпел ёрничанья. Закатные твари, да они в отчаянье.

– Желаете ли вы отринуть прошлые измены и вновь встать под знамёна короля Ракана? Мы примем вашу присягу от имени его величества Эркюля.

Дался им этот Эркюль! По слухам, сын Эрнани не отличался крепостью ума и всю жизнь просидел на каминной полке около матушкиных юбок, какой король из него выйдет? К тому же Ракан прикатит в Талиг на мечах Бенедикта Тубороса и агарисской своры.

– Господа, вы отдаёте себе отчёт в том, что, прежде чем войти в Ол… Кабитэлу, принц Эркюль и его союзники сожгут и разорят полстраны? Эпинэ окажется в их власти, и мы никогда не избавимся от Агариса и Гайи. А там и дриксы воспрянут.

Он мог испортить всю партию, но, побери Чужой, у него тоже есть воспоминания! Их общие воспоминания о последнем Совете под арбалетами, об играх в каменных дворах Цитадели, о матерях, вместе вышивавших дурацкие платочки.

– И Ворон навязывает Талигойе чужаков, – оскалился Пьер Ариго, – трус Боррачьеда, Салина и Рафиано в Высоком Совете… они лишили нас заслуженного по праву.

Алва не выжимает из Талига серебро и золото, чтобы увезти в Кэналлоа, едва не заорал Ричард. Кэналлийцы не хозяйничают в провинциях, точно у себя дома, не принуждают дев к греху, не сжигают деревни и ненавидят Орден Истины. Какой толк от доводов? Уже отцы благородных эориев наплевали на мертвечину, расползавшуюся из Агариса, иначе бы не приняли сторону Эктора Придда.

– Ваша правда, сударь, – ухмыльнулся Ричард, – принц Эркюль восстановит Совет Великих Домов, и тогда мы повеселимся.

– Оставим бессмысленный спор, – беспокойно оглянувшись на распахнутые в пылающую ночь двери, скривился Брендон Карлион. – Вы желаете присоединиться к нам?

– Прежде всего, я желаю не оказаться в числе побеждённых. Второй раз мне этого не вынести, –  тут он даже не соврал. – Посмотрим, чем поманит меня Ракан, чем ещё не поманили Оллары. И доложите обстановку.

Шкура мстящего сына казнённого героя была чем-то… удобна, будто он носил её и прежде. Они ему верили, точнее, всей душой жаждали верить, потому что расплата стерегла их за порогом ветхого дворца.

– Герцог Окделл, мы рады вашей помощи, – раньше Карлион не был столь высокопарен, подумать только, честный, скромный служака, – а награды ждать себя не заставят. Лараки вернут вам титул, и вы вздёрнете выскочек на самых крепких верёвках…

– Что творится в городе? – оборвал его Ричард. – Сколько людей вы послали к… в королевские покои? Вам удалось застать Ворона врасплох…

– Да, – судорожно кивнул бывший помощник коменданта столицы, – мы устранили Торне, этого пса Маллистера и мальчишку Одуэна, остальные капитаны преданы Раканам. Разделили гарнизон – почти пятьсот человек отправили в жилище королей… как славно будет вышвырнуть оттуда вонючую шваль! Ворона перехватили у Данара, едва он выехал из дворца. Триста наших солдат остались защищать Старый Арсенал. Граф Пьер привёл ещё шестьдесят.

– Но от реки никто не вернулся! – Ариго рванул перевязь. – Слышите, Окделл? У Данара идёт бой, а мы никого не можем туда послать.

– Уповайте на смерть Ворона, – отозвался Ричард, остужая жаркую, будто костёр, веру, – укрепите палисады всем, что попадётся. Разломайте треклятый дворец, принц Адобальди не обидится! Я поднимусь на крышу, прикину диспозицию… в городе Клёйнсхаб, перед Глэнтайртом мы отбивались в сходных условиях и продержались до подхода Савиньяка. И вот ещё…

Он помедлил, изучая багровые отсветы на стенах. Алва уцелел, собрал способных сражаться – своих кэналлийцев, штаб Южной армии, людей Эпинэ и Колиньяра, задержавшихся в столице; солдат гарнизона, не купившихся на призывы изменников; королевских гвардейцев – и идёт к Старому Арсеналу. Сгребая по пути отступающих мятежников. К рассвету он прошибёт доморощенную оборону Карлиона, пусть тот хоть собственным дерьмом палисады склеивает и вдобавок посадит на крыши сотню лучников. Стрелы задержат, безусловно, но к вечеру или на следующий день в столицу вступят войска Чистого Ключа и Барсины… Рамиро наверняка немедленно за ними послал, свежие, отдохнувшие на харчах предместий солдаты разотрут Карлиона по камням. Только король Тэви едва ли продержится так долго.

– Прикажите отвести Оллара туда, где есть кровать, перевяжите его, позвольте выпить вина. Господа, если Ворон явится к нам, жизнь его брата станет единственным щитом.

****

Ну да, мальчик с котёнком куда ловчее лазил по крышам. Поплутав по пыльным, заставленным столами писцов галереям и залам, Ричард одолел винтовую лестницу и с немалым трудом перебрался на толстые балки под потолком. Над головой хлопал на ветру дощатый люк, видно, служащие коменданта частенько выбирались сюда – винца глотнуть или на солнышке подремать. Пустяковая рана, а рвёт при каждом движении… Сидя верхом на балке, он туже затянул повязку и толкнул люк.

Ночь встретила опрокинутыми звёздами, дымом с реки и неумолчным гомоном. Сосредоточившись, он различил слова команд, крики казнимых в пожарах людей, треск падающих брёвен. Настоящая война… в переулках у Данара горят деревянные дома горожан, таверны и лавки, и неотвратимо двигается к Старому Арсеналу широкая полоса огней. Они совсем близко. Угольная улица, Конюшенный переулок, Святая Клара, перекрёсток цветочниц, там светлее всего… до Святого Робера уже рукой подать.

Впереди вдруг вынырнула чья-то голова в криво нахлобученной шляпе, его схватили за плечо. Рискуя сверзиться в раскрытый люк, Ричард двинул нападавшему в зубы, но тот увернулся и просипел, обдавая касерным духом: «Дор Рикардо!» Мягко застучали смоченные вчерашним дождём доски, кто-то плюхнулся рядом, удержав его за камзол.

– Маршал, это я, Валмон! Поль Валмон, к вашим услугам!

Кошки драные, Боррачьеда и Валмон… а он-то размечтался, что кэналлиец добрался до своего герцога.

– Алва… вы его видели? Какого демона… проваливайте отсюда, меня караулят под лестницей.

– Посмотрите, сами увидите, – тихо хохотнул Валмон, – господин герцог знает толк в потехах. Теперь улицу Святого Робера переименуют в улицу Подстреленных Подлецов. Их там уже десятки. Ох и шустро они драпали!

– Нельзя было прорваться, дор маршал, – равнодушно добавил Антонио Боррачьеда и поправил шляпу. – Прыгал с седла на балки Арсенала, потом по крышам… Его величество?..

– Его величеству плохо… – выдохнул Ричард, рывками глотая горячий воздух. –  Алва должен поторопиться!

Огненный, вопящий на тысячи ладов вал катился от цветочного переулка, вот факелы замелькали на повороте к Святому Роберу, сбрызнув медную крышу храма рыжими каплями. Человек, одетый в чёрно-белый мундир гвардейца упал, вырвавшийся вперёд солдат с перевязанной головой подхватил с земли факел, но до стены не добрался, тоже хлопнулся на мостовую.

– Метко бьют, звери! А я, поверите ли, хотел передать записочку Лючии Мерсьер, вообразил, она присоединится к процессии, но её заперли… Алва собственник, сущее неприличие… Спрятался в амбаре, только костюм испортил… и тут эти сумасшедшие! На что они рассчитывали, маршал? Их передавят, как курят, – Поль Валмон, встряхивая надушенными кудрями, бормотал без умолку. – Глядите, лупят по нашим!

Их спихнули с постов, и они обезумели. Месть сама по себе ничто, а вот сдобренная уязвлённым самолюбием города берёт. Они боялись Франциска до смертной тоски, а Октавия нет, и не знали, что Алва переступит через любую кровь. И если я на ломаный тал соображаю в тактике, Рамиро сейчас пошлёт людей со штурмовыми лестницами в обход – сбивать лучников Карлиона.

– Уходите, – он толкнул Боррачьеду, – здесь засядут стрелки кучерявчика… уходите, ну!

Некогда проверять, подчинились ли Валмон и кэналлиец – ему орали из галереи, требуя спуститься. Ричард захлопнул люк и соскользнул вниз, в душную темень дворца.

****

Небо светлело неумолимо, обряжая дворец в розовые кружева. Октавия уложили на сдвинутые кресла, он дышал неглубоко и неровно, но в рассветных лучах даже умирающий выглядит почти здоровым. Ричард уселся на перевёрнутый стол, положив рядом кочергу – больше никакого оружия не достать. Когда в зал ворвутся потерпевшие поражение мятежники, между ними и его величеством окажется лишь эта кочерга и маршал без армии. М-да, не такую судьбу Франциск готовил для сына.

Бой заканчивался. Сколько бы Ричард ни вытягивал шею, стараясь разобрать, что происходит снаружи, он слышал одно и то же. Невнятные выкрики и непреложный, как похоронная служба, гул пламени. Солнце коснулось шпилей Святого Робера, Ричард привстал, ожидая утреннего звона колоколов, и выругал себя. Обыденный звук, но сегодня его никто не дождётся.

Ариго вошёл, шаркая ногами, царапая доски остриём меча. Ричард соскочил на пол, пряча за спину кочергу. Убитый граф Пьер Ариго – это шестьдесят молодцов, которые немедля разбегутся.

– Демонское отродье! Как и его проклятый папаша… гореть ему! – Ариго со всего размаху рубанул мечом по перилам, будто древняя деревяшка виновна в том, что Вороны не проигрывают битв. – Давайте сюда мальчишку, Окделл!

– Вы должны мне поединок, граф, – заявил Ричард, прикидывая, чем, кроме кочерги сможет отбиваться от одетого в кирасу и вооружённого противника, – смерть от чистой стали для вас наилучший выход.

– Мы поставим его обожаемого братца под стрелы морисских выродков, – Ариго запустил пятерню во всклоченные волосы, – поглядим, как он повертится…

– Он прикажет стрелять дальше, – сказал Ричард и сам поверил. Алве многое пришлось задавить в себе, прежде чем отважиться на штурм Арсенала и дворца Мечей. – Франциск не позволил бы ему отступить.

Ну, точно, бегут. Блестящая мысль прикрыться Октавием пришла не одному Ариго. И мятежные капитаны не станут размазывать слюни и выть о нечистой силе. Локвуд, Артур Эган, Уэсли, Хайнц – и у каждого клинки наголо. Король тихонько завозился за его спиной. Что ж, быть может, Октавий предпочтёт загнуться от стрелы, пущенной по приказу его брата, чем угасать от хворей.

– Заходи от окна, – рявкнул Локвуд. – Ты сраный предатель, Окделл, но твой отец… уноси ноги, пока я не передумал!

А вот Уэсли и Хайнц трепетные чувства к Святому Алану не разделяют. Они по бокам, Локвуд впереди, Ариго у лестницы и Эган у дверей. Ричард подставил кочергу под первый удар Локвуда, развернулся, врезав ему по коленям, и отскочил назад – к лежащему навзничь Октавию.  Ещё пару раз он провернёт этот трюк – и для них обоих запоёт безносая.

– Иии-эх!

Пронзительный визг – откуда? Балки падают… нет, человек, кубарем с лестницы и сразу поднялся, точно дикий зверь, которому не страшна высота. Ариго отшатнулся, взмахнул мечом и промазал.

– Господа, ну, право же! У меня в гербе борзые щенки, не у вас!

Мерзавцы, они, выходит, не ушли и ждали на крыше или в верхних галереях. Нынешний капитан Личной королевской охраны и его смещённый с позором предшественник. Явились выручать Оллара… заслуживает роскошной поэмы, если бы не дым в распахнутых дверях, не толпа мятежников у палисадов, и ещё бы Валмон драться умел.

Ричард вцепился в зазевавшегося Локвуда, саданул кочергой в грудь, заломил руку, держащую меч, и свалил верзилу на доски. Локвуд отбивался остервенело, норовил придушить, молотил кулаком по лопаткам, а Ричард выкручивал ему запястье. Хруст, и Локвуд орёт, оглушая –  приём показал ему Рамиро тысячи лет назад –  ну, помаши теперь оружием, со сломанной-то рукой. Он ударил надорца в челюсть, кроша зубы, и двинул растопыренными пальцами в зажмуренные веки. Кровь, слизь какая-то… он должен встать, обязан, потому что Боррачьеда один не справится.

Поль Валмон лежал у подножия лестницы, половины головы у него не было. Беспечный красавчик в локонах, совсем как Люсьен… поперёк тела сгорбился Уэсли, у него тоже череп размозжен, верно, кэналлиец постарался. Хайнца не видать, а Артур Эган застыл на пороге, кровь хлещет из дыры в животе. Ариго навалился на перила, опустил меч и моргает осоловело. Ричард оглянулся через плечо – Антонио Боррачьеда склонился над Октавием, трясёт, трясёт, и всё бесполезно.

– Ариго, защищайся! – Нечего щеголять огрызками чести ради ничтожества, загнавшего мальчишку-короля в западню. – В позицию, чтоб тебя!..

Пьер не отозвался. Стоял и дрожал на пепельном ветру. Ричард взял меч Локвуда – весь в старых зазубринах, северянин хорошо воевал с гаунау в болотах, когда те напали на Надор и отчим Гвидо собрал ополчение. Скотство, какое же скотство! Клинок вошёл под рёбра Ариго, Ричард налёг всем весом, пришпилив тело к перилам. Он убил несопротивляющегося человека и разом шестьдесят его солдат – и не жалел об этом.

Брендон Карлион хромал, но шагал резво, даже увернулся от влетевшей в зал стрелы. Лучники Ворона одолели крыши и палят теперь во двор. С Карлионом ещё бодрый Хайнц, Гаррет с иссечённой мордой, несколько гарнизонных доходяг – тоже мне, глава подавленного мятежа. Кучерявчик Брендон огляделся, знаком велел поднять раненого Эгана и посмотрел на Ричарда, выморозив хреновой бездной погибели в расширенных зрачках. Раскрыл рот, кажется, позвал по имени, но все звуки пропали в оглушительном грохоте.

– Палисады прорваны! – Ричард не знал, кому он кричит. – Некуда возвращаться!

Брендон и не усомнился. Сделал шаг к Октавию, и Ричард загородил ему дорогу. Под сапогом хрустнул кубок, подмётки приклеивались на разлитой наливке, а рядом вырос Боррачьеда с обнажённой саблей в руке.

– Карлион, вы сочли меня тупым юнцом? – Солдаты закрыли болтающиеся в петлях двери, и пала тишина. По сравнению с воющим Закатом снаружи что угодно покажется безмолвием. – Ваша матушка, графиня Кунигунда, урождённая Придд… где вас ждут «лиловые», а? Почему они не явились на помощь? Удирайте немедленно! Ворон скоро будет здесь.

– Нет! Нельзя! – рыкнул Боррачьеда, видимо, решивший, что они вдвоём управятся с разгромленной солдатнёй Карлиона. – Соберано не позволит…

– Твоему соберано его брат нужен живым, – Ричард пихнул кэналлийца и направил остриё меча на Брендона. – Уходите, я покажу, куда. И передайте поклон госпоже Кунигунде. Она уничтожила вашу семью, как раньше её брат поступил с Раканами.

– Не трогай мою мать, сюзерен.

Карлион постоял, пошатываясь, потом плюнул ему под ноги и побрёл в глубину галерей. Он не нуждался в подсказках, должно быть, уже разведал, откуда можно удрать. Горстка бунтовщиков потянулась за своим вождём – никто не оглянулся на прощанье.

– Зачем вы отпустили их, дор маршал? – Антонио потёр отросшую щетину. – Это измена.

– Займитесь его величеством, капитан! – объясняться у него язык не ворочается. – И наведайтесь к женщинам наверху.

Добавить бы про обстрел, воду для короля и лошадей, но он свихнётся, если не убедится, что Алва уже во дворе Арсенала. Лошади, пропади всё пропадом! Он оставил Вихря в конюшне при казармах и ни разу о нём не вспомнил. И о Фреде тоже, едва её вывели из дворца, вообще ни о чём постороннем.

Огненный ураган едва не сбил его на землю, пригибаясь от стрел, Ричард помчался через двор к горящим казармам. С крыши Старого Арсенала падали охапки тлеющей соломы, у разрушенных палисадов дрались без пощады, и кружились в воздухе мириады кусачих мух с алыми крыльями. Добежав до ворот конюшни, он закрыл драной рубахой рот, врезался в створки, направляя своё тело, как таран.

– Ворон! – загремело у ограждений, брошенных Карлионом. – Оллария и Ворон!

Лошади носились в дыму, ржали неистово и жалобно. Ричард повис на доске, служившей засовом и, срывая горло, заорал в сизый раскалённый туман:  «Годо, ко мне!» Он ждал отклика, задыхаясь, не в силах двинуться с места и, когда чёрный круп мелькнул мимо, потерял сознание.

****

На обеденных столах в ряд укладывали тела. Старик комендант Торне, с доброй улыбкой и перерезанной глоткой; мальчишка Одуэн, светловолосая голова которого свёрнута набок; безногий калека Маллистер, теперь оставшийся и без руки. На соседнем столе лежал изуродованный Локвуд, обнимавший срубленную башку Корфа, туловище в суматохе потеряли… ничего, отыщут. Вчерашним утром капитаны столичного гарнизона завтракали за этими столами, теперь они вновь собрались вместе.

Ричард прогнал чернявого лекаря, сующего ему вонючий травяной настой, и, поправив на поясе меч бедолаги Локвуда, потащился к бывшим покоям коменданта. Парочка кэналлийцев тут же пристроилась следом – солдаты и горожане снуют по Старому Арсеналу, мало ли, куда нужно двоим в вороньих ливреях. Любопытно, где верный Мигелито?

Алва что-то писал за полированным бюро, брызгая чернилами, дёргая пергамент – он никогда не был в ладах с ремеслом чиновников. На траурном, выпачканном в пыли и кирпичной крошке камзоле сверкала цепь из сапфиров и крупных карасов, волосы слиплись сосульками, скула ободрана, будто герцога приложили о стену. В бреду Ричард видел Рамиро на золотом Маскара – жестокий силуэт в багряном пламени. Должно быть, почудилось, всё едино, картинка приятней, чем разложенные в трапезной трупы.

Пропустив его внутрь, кэналлийцы встали у дверей. Алва поднял голову и отложил письмо.

– Хосе, оставьте нас одних. Окделл, милости прошу.

Сухо, предельно сдержанно, и ходят желваки под челюстью. Ну, выкладывай – ведь не смолчишь, не сможешь, как бы хитрость морисского шада не велела затаиться, проследить, нащупать все нити сговора и оборвать их разом.

– Вы убеждали меня оставить Карлиона в должности. И кансилльера Килеана. Прямо-таки соловьём заливались. Кстати, Килеан-ур-Ломбах заперт в своём особняке. – Руки на столешнице неподвижны, губы сжаты, и ничто не дрогнет в измученном лице. – Вы отпустили Карлиона и его сообщников. Я погрешил против истины, эр Окделл?

Сейчас он скажет про Приддов, про второй, нет, третий отряд мятежников, попросту не успевший вступить в город, хотя Ричард поставил бы на трусость «лиловых». Проломит этот камень, выстроенный из шепотков за спиной, выкриков толпы, из неизбывного страха за брата, клейма отродья предателя и чужака, а оно саднит, как ни дерись, как ни старайся, – проломит, точно сам Рамиро проломил палисады. О, многое можно наговорить, язык узлом завяжется.

Ричард встал, вынул из ножен клинок, отведавший плоти Пьера Ариго, и положил перед Алвой на бюро – рукоятью вперёд. Неверие, впитанное с молоком матери, с первым наставлением отчима, со смрадом разлагавшихся в Лаик тел и гаденькими словами клирика-«истинника» сегодня пирует.

– «Верен», – Алва повёл плечами, по тёмным губам скользнула судорога, забилась жилка на виске. Ага, очухался, подлец. – Верен Талигу и его королю, так, что ли?

– Понимай, как угодно, – вызверился Ричард. – О чём ты думал, когда вышвырнул Ариго и Спрутов из Совета? Когда назначил Боррачьеду, для которого что Карлион, что Придд – без разницы! Твой наёмник ловко сигает по крышам, но талигойские тайны требуют знатока. И никогда, никогда не зови меня «эр»! Ясно?

– Придды…

– Соединятся с отрядом Карлиона где-нибудь под Олларией. Мы легко их выследим, ставлю свою маршальскую перевязь против дохлого Ариго, господин Проэмперадор. А вам померещилось, как я ползу на брюхе лобзать царственную длань Эркюля Ракана?

Хватит, – устало оборвал Рамиро, – мне нужно кое-что уточнить.

Герцога не было с полчаса, и Ричард почти умилённо вслушивался в далёкий бой колоколов. Полдень. В Олларии снова полдень – что же сочинят хронисты?

Он задремал и вздрогнул от стука двери. Алва набросил чистый плащ на заляпанный камзол и холодно осведомился: «В седле удержитесь?» Ричард кивнул, с усилием поднялся, а Рамиро вдруг сгрёб его за воротник, не грубо, но цепко, притянул к себе, прижался лбом ко лбу, смешивая пот и засохшую кровь. Отстранившись, буркнул:

– Ты по королевскому тракту, я – на Чистый Ключ. Едем, достанем их.

****

Каждый глава Великого Дома к зрелости должен заработать прозвище, иначе как отличить его от прочих достойных родичей? Довод блистательный, хотя иного от Арно Валмона и не ждали. Молодой вице-экстерриор привык уламывать строптивых послов и придворных на поминальном пиру отвлёк с той лёгкостью, с какой носил свою белокурую шевелюру. Арно Валмон после смерти брата стал наследником старого графа, королевская чета не явилась на пир, кардинал Эгидий оплакивает жертв резни, половина послов в ужасе, придворные прячут ужимки, а во главе длинного стола восседает герцог Рамиро Алва. Весь в чёрном, будто нарочно. Даже роскошную цепь куда-то задевал, пусть Франциска хоронили так долго, что траур утратил смысл. На стенах Старого Арсенала сутки назад отмучился кучерявчик Брендон, он дольше всех продержался. Дольше раненого Артура Эгана, вздёрнутого первым – за клинок, приставленный к горлу короля; дольше Гаррета, на которого перед казнью напал молитвенный стих; дольше Хайнца и прочих, кого они настигли у бродов вертлявой речушки, кормившей столицу рыбой.

«Вешатель!» Начал именно Брендон. Извиваясь, гримасничая налитым кровью лицом, раззявил рот и заорал. Потом взвыл какой-то ординар, отдавший приказ убить коменданта Торне.  Связанный, сучащий ступнями, перетянутыми толстой верёвкой, ординар походил на дриксенскую сардельку, и Ричард его не узнал. Только на пиру вспомнил, что дед казнённого когда-то командовал большим отрядом герцога Окделла. После завизжал один из прощённых солдат гарнизона – если повешенье вверх ногами тебе заменили на каторгу, можно считать себя помилованным. «Вешатель!» Солдат протянул руку к корчащимся телам на перекладине и рухнул на колени. Его увели прочь, а крик ещё метался между обожженной кладкой Святого Робера, разорённым дворцом Мечей и унылыми стенами Арсенала.

Ну, думал Ричард, глядя в прямую спину Рамиро, наречённый Вешателем едва ли печалится о прозвище, без сомнения, весьма выгодном Агарису. Спрутов они не нашли, отряд, спешивший на подмогу мятежникам, растаял где-то в перелесках и лугах предместий. К тому же женщин не казнят. Графиня Кунигунда не попадёт на перекладину рядом с сыном. Лиловое племя следует выдирать под корень, иначе из заговоров не выбраться – так очевидно, что Алва даже не стал пояснять своё решение. Приддов слишком много, их всегда чересчур много, ибо глубины хранят и изменников, и преступников, лишь бы нырнуть вовремя успели… А ещё Ричард думал о Фреде, её мягких ладошках на своём ноющем боку, её тётке, вдове младшего брата герцога Эммануила, и о том, что негоже перевешать родственников женщины, которую ты сам толкнул в постель другого мужчины. «Надо было им рты заткнуть», – тяжело брякнул Боррачьеда, явившийся на казнь от имени короля, но Рамиро только знакомо склонил голову к плечу. Он рассматривал проклявшего его Карлиона, точно неведомую диковину, и дал приказ возвращаться во дворец, когда тот перестал рвать верёвки.

Что ж оно никак не сдохнет? Оллария наконец похоронила Франциска, клирики отпели казнённых, поминальный пир вот-вот отшумит, а нечто в самом себе не желает отправиться в глухую яму, так и кружит около на цыпочках. Кучерявчик Брендон, помилуй его Закат, назвал Ричарда Окделла своим сюзереном…

– Господа, наш вице-экстерриор прославит Талиг эпиграммами. В самом деле, моего прадеда звали Карлом, отца Карлом, и меня нарекли в честь них. Знаете, как говорит моя жена, распоряжаясь слугами? «Приберите прежние покои Пятнистого графа, вымойте приёмную Охотника, ну и у его светлости заодно подметите».

– Во всех Великих Домах встречаются чудные прозвания. Вашего прапрадеда, маршал, в Надоре нарекли Смерть болтунам за то, что он приказал отрезать язык какому-то копейщику, передавшему сведения дриксам. Помнится, деда вашего, герцога Джона звали Ржавым Когтем, думается мне, не за смирный нрав… да и вы, господин Серый Медведь, гаунау долго не забудут…

Они что, пытаются утешить Рамиро? Смех и только. Казнь напугала столицу не меньше мятежа, но самого Алву пугают лишь упущенные Спруты и то неясное, что стоит за Агарисом, за растёкшимися пакостной слизью телами в Лаик. Ричард взболтал рубиновую жидкость в высоком кубке. Пить не хотелось, говорить и подавно. Он бы удрал к Фреде, но та во дворце, не отходит от королевы Отиллии, хлопочущей подле мужа, и от Мадлен Креденьи, свалившейся с горячкой. И Лючия не приехала на пир. Видно, сочиняет предсказания новых несчастий.

– Вешатель, сын Предателя… – шёпотом пробормотал фельпский посол, по слухам, весь мятеж просидевший в Старом Арсенале, – страшная семья, не находите, маршал?

Ричарда окатило внезапной злобой. Этот сморчок, как и его собратья в посольских перевязях, торчал рядом с бунтовщиками, прикидывая, чем обернётся безумие Карлиона. Нужно ли донести своему правителю о срочной смене союзников, поклонах Агарису и маршалу Туборосу или подождать? Тля! Король Тэви, спору нет, отдаёт все силы из отпущенного ему природой жалкого запаса, но не он вытащил их из передряги, не он вёл бои на улицах, хоронил Франциска, вешал изменников, и не он решал, штурмовать ли укрепления, за которыми в заложниках сидит любимый брат. И распроклятый пир возглавил тоже не король – попробуй-ка поулыбайся любопытствующей сволочи, ещё не ту кличку заработаешь.

– Моя семья, как известно, принадлежит к Великим Домам только благодаря древнему обычаю. Довольно глупому, должен признаться, – Алва растянул губы в улыбке шада, от которой Ричарда начинало подташнивать. – Мы – южане и язычники, даже святые у кэналлийцев с подмоченной репутацией. Был у меня дядюшка… на Марикьяре до сих пор уверены, что Рокэ Молния ещё жив. Так вот, бастард соберано Гонзало в пятнадцать лет схлопотал прозвище Душегубец за то, что задушил дворовую девчонку, скоротавшую с ним ночь. Рокэ, правда, утверждал, что девчонка обернулась чем-то чудовищным и напала на него, но, разумеется, ему никто не поверил. Душегубца изгнали на Марикьяру, у соберано родился наследник, и об убийце благополучно забыли. Зато когда на остров пиратов явились орденские проповедники с их манией палить на кострах почитающих демонов, Рокэ оказался полезен. Он собрал моряков и крестьян, «истинников» перетопили в море… епископ Марикьяры объявил Рокэ святым избавителем.

– В список священных имён ваш дядюшка попал как Рокэ Молния, – надтреснутым тенорком вставил фельпец, – то ли за алый плащ, то ли за умение якобы вызвать гром небесный.

– Скорее, закатный, – любезно откликнулся Ворон, – читая в юности легенду, я считал, что моя бабка, Альшатин Чёрная, оклеветала Рокэ, расчищая путь своему сыну, моему отцу. Свойственное юнцам упрощение. Есть то, чего мы не можем ни изменить, ни понять, остаётся делать положенное и не жалеть после.

Рамиро встал, высоко подняв кубок. Делать положенное иногда невыносимо трудно, особенно если прошлое выскакивает из-за угла и бьёт тебя по зубам.

– Господа, все устали, – Алва в своём чёрном бархате и впрямь походил на порождение Бездны, и Ричард бы поклялся, что в день разгрома мятежа видел в синих глазах ту самую разящую молнию, сумасшедшую и беспощадную. – Последний кубок за государя нашего Франциска! Да покоится он с миром.

****

Дождь зарядил с утра похорон, вдосталь вымочил процессию и всё ещё хлюпал по крышам, смывая гарь пожарища. Ричард принял поводья от конюха, державшего Вихря, с усилием влез в седло. Мориск сам сменил себе имя, когда откликнулся на зов в дыму и пламени… быть посему.

– Годо, мы поедем домой, – Ричард потрепал коня по мокрой холке, – сено тебя устроит? Меня бы устроило. Развалиться на нём – и лежать. Желательно, до возвращения Создателя.

Годо согласно всхрапнул, но надеждам на постель и спокойный ужин не суждено было сбыться. Кто-то тронул Ричарда за колено – кэналлиец, только они настолько бесцеремонны.

– Дор маршал, – а этот, к тому же, не пообтесался в столице, слова еле выговаривает, – соберано… зовёт вас к… деревьев много, кустов… там положили короля Франциска.

За какими демонами Рамиро понадобилось возвращаться туда, куда доставила усопшего Оллара похоронная свита? Соскучился по отчиму? Дня не прошло, как расстались!

– Много деревьев и кустов называется парк, – назидательно заметил Ричард, – и храм Святой Октавии.

Язви-не язви, а ехать придётся. Бдительный кэналлиец на своём гнедом наступал Годо на пятки, у Фабиановой колонны и вовсе поравнялся. Скромный ментор из Лаик, закрывший принца от тех зелёных чудищ, удостоился высшей награды, каждый юный дворянин в Талиге клянётся служить на площади, носящей его имя. Франциск никогда не забывал о мелочах, потому его так любили и так ненавидели.

– Здесь напали на соберано Алва? – Ричард оглядел стройные тополя, сторожившие площадь. При дневном свете они кажутся серебряными, но теперь наверняка покрыты жирным серым пеплом. – Как вам удалось уйти?

– Нет. Туда… вон там, – кэналлиец махнул хлыстом в сторону проулка, уже подготовленного к превращению в улицу. Выворочены камни из мостовой, на обочинах горы щебёнки, даже плиты облицовки в русле жиденького ручья стронули с места. – Соберано задержался… они выскочили от родника, сразу кучей, и стреляли… дор Мигель, он впереди ехал, лошадь… на дыбы. Сам упал и коня соберано свалил. Стрелы верхом прошли.

Значит, здесь погиб верный волчище, счастливо выкрутившийся из сотен напастей, в кои его господин имел обыкновение влезать. Мигелито защищал эту молодую бестолочь, как никто.

– Как тебя зовут? – хмуро осведомился Ричард.

– Адриано, дор маршал, – ответил кэналлиец и замолчал. Тёзка бедового Чезаре, выходит. Хорошо бы Рамиро приблизил его к себе.

Алва ждал у входа в храм. Незатейливый высокий портик, от дождя прикрывает, и ладно. Ничего величественного не было в усыпальнице короля и его королевы, хотя Франциск и скульптора сыскал, при дворе толковали, настоящего кудесника. Не успел подготовить последнее пристанище, взвалил на пасынка. Впрочем, украшением гробницы и Октавий в состоянии заняться. Явившаяся из ниоткуда догадка заставила спешиться чрезмерно быстро, Ричард аж закряхтел от боли. Хренов Уэсли, да спасут его демоны и боги!

– А я-то голову ломал… – Ричард увидел ввалившиеся глаза, трещинку меж бровей и умерил голос, – ты уговорил Октавия на соправительство, пообещав ему… хм, разгул милосердия и триумф искусств. И тут же обманул.

– Ну, не совсем обманул, – если Алва и опешил, то виду не подал, – солдат гарнизона помиловали. И дряхлую каргу Кунигунду со всем её «лиловым» выводком. Колиньяры мне спасибо не скажут.

Господин Проэмперадор Талига оставил в живых противовес новой знати – умно, если подозревать Колиньяров. Ричард пожал плечами. Сам Леворукий, возникни он пред ними в пузырящихся лужах, не внушил бы Алве доверия к окружающим. Ворон всегда держит нож про запас.

– Я рассказывал Тэви о королях, снискавших славу щедростью и заботой о красоте, с тех пор, как узнал о завещании его отца, – тон Рамиро был странно мягок, – пусть нянчится со своими идеями добра и справедливости, иногда они очень выручают. Но не у подножия виселиц. Пойдём, Дикон, я с ног валюсь. Надо покончить с этим немедленно.

Два каменных гроба, круглый колодец в середине, грубые, толстые колонны. Кудесник Франциска должен быть воистину гением, чтоб превратить усыпальницу Олларов в нечто примечательное. Храм стар, точно Зверь Раканов, и так же уродлив.

Четверо кэналлийцев топтались у гробницы – иссеченные морщинами смуглые лица, оружия нет – не охрана, комнатные слуги. Адриано, высоко подняв факел, сунулся было внутрь, но Рамиро велел ему уйти.

– Я хотел, чтобы Октавий и Шарль-старший тоже видели… – Алва досадливо сморщился, – остались мы с тобой.

Только сейчас Ричард заметил суму из потёртой кожи, что болталась поверх чёрного камзола, точно рыцарская цепь. Алва снял суму, вытащил два свёрнутых пергамента, тряхнул печатями на шнурках и резко бросил: «Открывайте!» Слуги замешкались, и он повторил приказ по-кэналлийски. Натужно скрипя, каменная крышка гроба Франциска поехала в сторону, и Ричард приготовился втянуть воздух, спасаясь от неизбежного запаха. И выдохнул удивлённо. Пахло сухими травами, такими пряными, что отступили прах и тлен.

Дожидаясь, пока слуги справятся с неподъёмной крышкой, Рамиро отошёл к гробнице матери. Усыпальница королевы, запечатанная двадцать лет назад, отмеченная непритязательным вензелем и гербом… говорят, будто Франциск просиживал здесь долгие часы.

– Ей было бы всё равно, – пробормотал Рамиро, слегка коснувшись каменных плит, – её ничто не трогало.

Слуга произнёс что-то на гортанном наречии, в котором не доставало певучих кэналлийских переборов. Невольные свидетели не проболтаются, они скоро умрут. От старости и на тёплых берегах Клинка Заллаха.

Два свитка улеглись в складках холстины, словно предназначенные для вечного сна, для забвения. Два маленьких письма – и столько горя. Под языком по-дурацки заскребло, он слишком вымотался, побери Чужой… Никто и никогда не узнает, чья рука убила короля Эрнани Последнего, не узнает, что отец отомстил невинному. Алва не наденет корону, и дети его, и правнуки будут служить Олларам. Уйдёт Круг, уйдёт память, и наконец, быть может, они освободятся. Разглядывая тело отчима, завёрнутое в тусклые ткани, Рамиро откашлялся. Горло першит от дыма, от запаха трав, только и всего.

– Он бы назвал мой поступок слабостью, недостойной правителя, – громко заговорил Алва, – но я не Оллар, у меня своя сила. Я ненавидел Франциска куда больше, чем ты, признаю… за то, что он женился на моей матери и сделал меня тем, кем я не должен был стать. Он заставлял меня прикидываться балаганной клячей, тяжеловозом или мориском-убийцей – по надобности. Великий человек!

Глаза Рамиро блестели. Они оба слепнут от едких испарений, пропитавших гробницу, и тянет потереть опухшие веки. Звонкий приказ взлетел к кирпичным сводам, слуги налегли на крышку.

– К утру гроб запечатают, – буднично сказал пасынок Марагонца и брат короля, – потом привезут барельефы. Водные девы, их нашли в подземельях. Ради матери, Франциск твердил, что для неё любой красоты будет мало, а его никакое древнее очарование не украсит.

– Спасибо, – корявое признание, но иначе он не объяснит. Что подумал бы Алан Окделл, если б знал, что нимб святого ему сохранил сын убитого врага? – Ты похоронил… всё похоронил.

– Не благодари, – Алва стряхнул пыль с рукава, – я возьму за похороны плату, как исправный могильщик. «Верен» – помнишь?

Департамент ничегонеделания Смолки©