ПУСТЯКОВАЯ УСЛУГА

– Мистер Леншер, позвольте продемонстрировать уровень нашей осведомленности. Исключительно затем, чтобы вы не приняли мое предложение за шутку.

Эндрю Джонс-Понс-Монс, или как его там,  не выглядел чиновником, скучно отрабатывающим жалованье. Спортивный пиджак, аккуратная прическа, нарочито сдержанные движения, в глазах – служебное рвение с чрезмерно страстным оттенком. В новый секретный отдел ФБР, созданный для отражения паранормальных угроз, понабрали шустрых мальчиков.

– Мистер Леншер? Или вы предпочитаете Магнето?

Слишком суетливый жест в сторону пухлого портфеля, легкая гримаса портит деловую благопристойность. Будто силуэт крысы, пробежавшейся по дорогому ковру.

– Мои предпочтения целиком зависят от ваших предложений.

Фраза двусмысленна, фэбээровец не расслабляется – многозначительно оглядывается на стенные панели, косится на массивный стол, запертую дверь. Интерьер из дерева, подтекст – «ни черта ты мне не страшен». Мальчик почти не дурак, потому они его и пригласили сюда – в уютную оборудованную квартирку в центре Нью-Йорка. Ну, во всяком случае, теперь они умнее, чем на Кубе. Плохо. Именно это Эрик пытался сказать дорогому профессору при последней встрече. Чарльз, разумеется, не проникся и предсказуемо влип.

– Начальное проявление преступной активности Ксавье, так называемого Профессора Икс, – нападение террористов на береговую охрану США. Вы, без сомнения, узнаете фотографии.

В пухлом портфеле – толстая папка, фэбээровец открывает ее, не глядя, сразу же вытряхивает нужные снимки. В перечеркнутом лучами прожектора небе уродливый и прекрасный изгиб якорной цепи. Искореженный металл – для людей, подчинившаяся мощь – для него самого. Служака подталкивает фотографии ближе, пальцы с короткими ногтями касаются прошлого. «Ты не один, Эрик!» Слабая хватка – так просто разорвать цепь очередного вранья. Но я верю-верю-верю, потому что никто не сиганул бы в кромешный ад взбаламученной грязной воды, если б не верил сам.

– Преступная активность? Вы быстро меняете акценты, мистер.

Ублюдок лезет туда, куда никому нет доступа, за одно это хочется стереть в труху его уверенность в безопасности. Фэбээровец кривится, мордашку чистенького и успешного служащего странное нечто режет, словно кривым ножом. Эрик умел видеть страсть под любыми личинами, иначе не выжил бы. Вопрос лишь в том, какого рода проявляемое резвым Эндрю Джонсом-Монсом чувство. Любит ли он деньги или ненавидит Чарльза?

– Ксавье негодяй, прикрывающийся либеральными воззваниями. Детишек он, видите ли, учит!

Значит, ненависть. Бедняга Чарльз, сколько ему потребуется разочарований, чтобы убедиться в бесполезности договоров с людьми? На следующем снимке – теплый виргинский вечер и Чарльз, юный, встрепанный, чем-то взбудораженный. Настоящий. Рядом с ним тот высокий, толстый чиновник из ЦРУ, которого профессор заморочил первым, еще какие-то типы… В тот вечер они бегали друг от друга по коридорам управления, и Чарльз все же поймал его у входа. «Я могу остановить тебя. Но не буду». Неужели? Ты знаешь, что творили со мной, знаешь, что творил я –  и тебя не тошнит? Веришь-веришь-веришь в свою идеальную модель, в человечность, а еще тебе очень хочется вынуть руки из карманов, тронуть за локоть и повести за собой. В пахнущие летом сумерки, в мгновенный порыв неуверенности и тоски, куда дальше, чем ты приглашал Мойру.

– Все эти люди убиты, мистер Леншер. Ксавье участвовал в их устранении, у нас есть оперативные данные…

Джонс-Понс жаждет заключить сделку, иначе б не намекал так откровенно на полное попрание закона в угоду загребущим аппетитам своего шефа Гувера. Мальчикам из ФБР на пользу и позор ЦРУ, проигравшего мутантам раунд, и неосторожность Чарльза, устроившего свою школу прямо на виду. Сделку с тем, чьи фото украшали газетные развороты под огромными красными надписями «убийца-террорист». Профессора в инвалидной коляске правительственная клика боится больше Магнето, не то б они обратились к Чарльзу… быть может, и обращались, но идеалист с негодованием отверг подобную низость. Не слишком лестная мысль.

– Что вы скажете по поводу его лживых лекций?

На следующей фотографии Чарльз объясняет что-то команде. Детки завороженно слушают, Рейвен даже рот приоткрыла. Нужны сторонники, последователи – Эрик никогда не накручивал мишуры вокруг желания сунуть детишек в пекло, чтобы они прикрывали спину, а Чарльз преуспел в демагогии. Ему важней всего увлечь, доказать правоту, зажечь стремление творить дурацкое добро, и, когда план летит к черту, у профессора открывается второе дыхание. На метко ухваченном снимке он вновь близок, подлинный Чарльз Ксавье, до безумия красивый без ухищрений. Блестят глаза, падает на лоб темная прядь, горячит пальцы вымечтанное прикосновение к пунцовой щеке. Эрик не попал в этот кадр, налету «щелкнутый» кем-то из разведки, но он стоял тогда чуть дальше – за Церебро – и думал о том, что случится, когда Чарльз, наконец, прекратит вещать на публику. Обернется к нему, безмолвно, сумасшедшими своими глазами спросит  «убедительно, а?», и Эрик кивнет, потому что и впрямь – убедил. Деток – бежать за подвигами, а его – представить, какой будет ночь. И Чарльз споткнется на полуслове, ответит между вдохом и выдохом, и спазм воображения швырнет Эрика к стене.

Лектор из Чарльза, и правда, великолепный. Фэбээровец шуршит компроматом, раскладывает снимки, бормочет, стрекочет… ворошит память, непотушенный костер, никогда не остывающие угли. Эрик и без помощи успешно подбрасывал топливо в то, что должно было сдохнуть на Кубе и сдохло бы, не будь он таким чудаком. Не можешь забыть – вдолби покрепче, затверди, как молитву, впитай в тело и мозг, обрати слабость в силу. С тех пор каждый скрученный в узел лист металла Чарльз Ксавье мог бы записать и на свой счет. Не откреститься респектабельному профессору от «убийцы и террориста», я в тебе, а ты – во мне, мы братья, на свой, извращенный, лад. Извращенный для двуногих уродцев.

Краешком торчит снимок: желтый песок распроклятого берега, вырванные из земли пальмы, чья-то кровь. Не чья-то – Чарльза. И он опять настоящий, без маски всеобщего спасителя, с прикушенной губой, отчаяньем, бьющим наотмашь. «Мы братья. Пойдем со мной» – так трудно произнести, что Эрик решился, когда уже стало поздно. Всегда было поздно – со встречи в мутных волнах залива, с первой улыбки, столкновения коленей в тесноте приватной выпивки, фантомного доверия и невыдуманной близости. Чарльз променял их общность на спасение трусливых задохликов, именуемых человечеством, что ж, не всем отвечать неблагодарностью. Профессор наверняка оценит услугу, по версии газет и ФБР, заклятого врага,  разумеется, если до компании «исусиков» дойдет сегодняшняя история.

– Послушайте, мистер Джонс, обвинять Ксавье в инциденте на Кубе уже чересчур. Вам так не кажется?

Понс-Монс щерится, как созревший для прыжка волкодав. Удивительно, где Чарльз исхитрился подцепить эдакого ярого поклонника? Наверняка помогло вечное профессорское лицемерие. Чарльз ничему не выучился в своей Школе, продолжая выдавать фантазии за реальность.

– Вы шутите, мистер Леншер? Именно этот авантюрист едва не начал третью мировую войну!

Я серьезен до смерти, до твоей смерти, болван, но еще чуточку рано. Они дважды схлестнулись с пригретым Ксавье лягушатником мутантов – в день измены Эммы и после явления среди «деточек» нового бойца, который оказался Школе не по зубам. Эрик погорел на Саладане[1], зато Чарльзу тот не достался. Аминь. Сейчас профессор в Париже, обрабатывает международную конференцию, пытается протолкнуть либерализм в традиционно податливой Европе, раз в Штатах не вышло. Значит, очередная драка неизбежна, и ФБР тут весьма пригодится, но без Понса-Монса. Шустрый типчик слишком уж лично воспринимает существование на белом свете Чарльза Ксавье.

Эрик наклонился вперед, и типчик дернулся, непроизвольно вцепился в портфель. До куриных умишек пока не доходит: все их способы защиты, настроенные на людей, против мутантов никуда не годятся.

– Что профессор Ксавье вам сделал? Учтите, от честности ответа на мой вопрос зависит… ну, скажем, наше сотрудничество.

Да служаку просто трясет. Вероятно, некоторых профессор раздражает самим фактом наличия. Эрик вполне мог понять подобный мотив.

– Это вас не касается. Важно то, что он сделал вам и готовы ли вы работать с нами, чтобы уравнять шансы?

Что Чарльз ему сделал? Научил любить, не страшась неравного обмена неконтролируемого глупого чувства на концентрацию готовой к бою машины? Чрезмерно пафосно, не объясняет и сотой доли. Если кто-то подарит тебе так много, а потом отберет, ты спятишь от ярости или от бессилия вернуть? Пройдя обе стадии, Эрик Леншер предпочитал ненавидеть или любить живого Чарльза Ксавье.

– Отлично. Убедили, мистер Джонс. Ксавье – враг рода людского, и я мечтаю увидеть его надгробный памятник. Предоставьте ваши координаты для связи, у меня есть ценная информация.

Понс-Монс вынул заблаговременно приготовленную визитку, белый прямоугольник улегся на стол. Хороший мальчик, предусмотрительный! Мистик заглянет ночью по данному адресу. Эрик улыбался, ощущая, как каменеет лицо и тихонько, на грани восприятия, начинает дрожать переплетение стальной арматуры в стенах. Беречь то, что принадлежит тебе – этому Чарльз его не учил, он вообще так не мыслит, любящий лишь абстракции гуманист. «Спасибо, что поделился, это прекрасное воспоминание». Я ничем с тобой не делился, кроме боли, радость ты разделить не позволил.

Фэбээровец отвернулся от стола – вовремя. Вырванный из деревянной панели штырь типчик, конечно же, встретил бы диким воплем. Поутру найдут труп, прошитый взбесившейся арматурой, примчатся репортеры, и никто ничего не поймет. Кроме Чарльза.