Нет, Аней, во время еды воинам пристало молчать. И не ты один,  Гней,  уверен, что Данет Ристан воистину огненный галей. Живая Любовь, дааа… насмотритесь ещё на его статуи в храмах, может, и его самого не  раз встретите – теперь вы будете жить в столице. Но я не советовал бы вам слишком на него заглядываться, мальчики, умерьте восторги. Всем известно: глава консистории смотрит лишь на одного человека, и человек сей – император Риер-Де.  Вы видели их сегодня вместе, императора Корина и его фламма аморе, так что…  Нет, что ты, Аней, Ристану, конечно, больше тридцати. Он старше меня лет на семь, а мне, с помощью богов, этой зимой исполнится тридцать восемь. Мне тоже жаль, что он так быстро отошел и вы не смогли его как следует рассмотреть. Зато вы не можете пожаловаться, что  император Всеобщей Меры не уделил вам внимания. Где я впервые увидел доминатора? Я ведь  служил в Сфеле. И Публий – твой отец, Гней, – так же как и я, не раз  вспоминал  о войне с Хат-Шет, а вы оба вечно старались улизнуть на речку, только бы не слушать россказни ветеранов. А пока малышами были, нам с Публием в рот смотрели, всё про бои выспрашивали, это потом вам отцы надоели, кажется теперь, что всё лучше нас понимаете. Да, Аней, это приятно, что император меня помнит, и я горд, что он счел тебя похожим на отца. Как он сказал?  Такие же широкие плечи, мальчишеская улыбка и конопатый нос...  не забыл…  Ну конечно!  Кто смеет сомневаться в словах императора?  Будьте достойны его доверия и своих отцов! И я тоже надеюсь: вы оба станете воевать не хуже нас, а то и лучше. Почему он меня так хорошо помнит?  Хорошо ли,  не знаю, но верно – это честь, и  я тоже рад.  Расскажу,  расскажу, давно обещал, и теперь уже можно, выросли вы, мальчики.  Доедайте скорей.

Садитесь возле огня. Пожалуй, вы достаточно взрослые, чтобы выпить со мной по  кубку тимранского.  Нет, гестийское вы пока не заслужили, вот окончите гимнасий…  Да,  сын, так и должен выглядеть император, ты прав: он очень величав, Донателл Корин всегда был видным мужчиной. И он почти не изменился. До ночи есть ещё время,  мы  успеем поговорить, а после – спать. Завтра вы переберётесь в дормиторий гимнасия, а  мне тоже нужно отдохнуть как следует перед обратной дорогой – до имения дня три ехать. В Риер-Де для вас начнётся новая жизнь, только письма слать не забывайте – матери всегда ждут.  Тихо будет без вас в обоих домах, твой брат, Гней, ещё мал, а девочки-то больше с матерью сидят.  Что делать, годы идут, вон вы свой первый Ка-Инсаар уже справили друг с другом. Гхм, жена мне жаловалась, что целых четыре дня в роще своей любимой гулять не могла. И зачем мы с Публием на ментора остерийского тратились? Явно не для того, чтоб вы варварские обычаи переняли. Ка-Инсаар  на полянах в лесу! То есть в роще и в шалаше. У них-то, у самих остеров,  так не справляют. Шалаш не развалился от ваших усилий?  Ну, то-то. Хороший шалаш вам отцы построили. Вы вообще новое поколение – всё по любви,  всё ради любви. Правда, Аней, это недостаточная причина, чтобы во весь голос декламировать великому Квинту Легию его же строки: «Любовь,  одна Любовь ту Башню взорвала, и солнце на развалинах пылало». По-моему, великий поэт не особо любит эти свои стихи «Башня в огне Любви». Да и господин Ристан как будто поморщился. Да, я знаю, это прекрасные слова о его любви к императору. Но не обо  всём нужно кричать на площадях.  О многом двое только друг другу на ложе шепчут, и третьему туда дороги нет.

Что, обещал про императора? Да, сейчас. В мои времена, при последнем Мартиасе,  в гимнасии только родовитая аристократия шла, такой знати, как мы, ходу туда не было. У нас же с Публием на двоих семь завитков, мы из отцовских вилл и имений – сразу в армию. Там и учились.  Твой дед, Аней,  лошадей ещё не разводил, я первый начал. Мы тогда жили на доходы от овечьих отар. Ну и земля кормила – как положено: виноград, оливы, поля пшеницы. Не бедствовали никогда, но и до богатства было далеко. В менторы мне отец взял  ветерана из соседнего городка, чтоб научил писать, читать, ну и азы военной науки преподал. Стихи я вот от твоей матери, Аней, впервые услышал. Но мой Ка-Инсаар отметили как подобает, годовой доход от окота целой отары на это ушел. Лучшего процеда отец выписал из храма, на пир все соседи собрались. И настоящее боевое оружие мне тогда подарил, Инсаар-калье золотой, не хуже, чем у сына главного магистрата города,  и моего любимого Гнедка. Он теперь совсем старик. А тогда был лучшим двухлеткой в имении. Опять я про своих лошадей. Ну, что делать, лошадей я любил с младенчества и ездить верхом научился раньше, чем ходить. Сам обряд помню плохо: только, как процед мне всё пытался помочь дырку в темноте найти да как тело смуглое подо мной вздрагивало. А во время пира, Аней, я утянул твою мать в рощу и сказал, что люблю её и чтоб ждала. Вернусь, ценкул новый в отцовском доме отстрою, а то и свою виллу, и введу её туда хозяйкой. Ей тогда было всего тринадцать, но красивей её девушки в округе не сыскать. Да и теперь лучше нету. Будешь себе жену выбирать, сынок, ищи такую же – смелую, умную, сильную женщину. Я вот и сейчас не верю, как она за меня выйти согласилась... Утром, конечно, у меня голова трещала, но время торопило – я взгромоздился на Гнедка и уехал в город на сборы, а  оттуда – прямиком в армию. Вернулся через два года только, а мать твоя  расцвела ещё больше и слово держала, меня ждала. Свадьбу сыграли… если будешь всё время меня перебивать, Аней, вообще ничего не услышишь! Гней вон меня не подгоняет.  Ладно, дальше и впрямь вы всё знаете: долго дома прохлаждаться не пришлось – служба. Через пять декад меня обратно вызвали.

В армии на первых порах, конечно, нелегко пришлось. Последний Мартиас ничем не походил на Донателла Корина, вам и не представить. Я первое жалованье только при Везунчике увидел, а так жил на то, что отец присылал, и на добычу военную. А в коннице тогда какая добыча? Наше дело было фланги охранять – войска-то вспомогательные. В наступление обычно легионеры всегда первые шли, а конницу использовали редко, вот туда особо никто и не хотел. Это Везунчик потом новые порядки завёл, и то – на его реформы годы ушли.  А как я сам в конницу попал, вы уже не раз слышали. Отличился на сборах,  показал, как в полном вооружении с конём справляюсь, мало кто мог тогда со мной сравниться. Больше ничего и не пришлось – сразу в конницу записали, да  я и не противился. Кони,  они… Хорошо, не буду про лошадей. Воевал в Кадмии. Потом нашу конницу перебросили в Этрику к Квинту Ровеллию.  Вот это был командир! Молод, хорош собой, а уж лошадей любил! И все с идеями новых задач для конницы носился. У него я заработал свой первый дубовый венок и дослужился до звания  трибуна, командиром конницы меня назначили – Ровеллий выдвигал молодых. У меня тогда под началом сразу триста всадников оказалось, и счастливей меня человека не было. Потом Корин призвал Ровеллия в Сфелу  – помощником претора, – а тот забрал конницу с собой.

          В Сфеле...  поначалу страшно вспомнить. Ровеллий жизнью своей Везунчику поклялся остановить «тигров», не жалел ни себя, ни нас. Тогда-то империя уже на части раскалывалась, хоть мы об этом ещё не знали… но претор Сфелы Феликса поддержал. Донателл Корин в это время в Риер-Де свои порядки устанавливал, три легиона из провинции с собой забрал. А мы целый год всё с «тиграми» возились, думали: ещё немного, и бежать нам из Сфелы придётся, не удержим. Или все там поляжем. Вот я тогда конницу Бесса в бою увидел. Этот «тигриный» царевич  настоящий воин был.  Кони его со всадниками в тяжелых доспехах шли, как ветер траву сминает, кто спину врагу не показал,  все под копытами и остались.  Я тогда впервые подумал, что тяжёлая конница и нам бы пригодилась.  Счастье, что в Сфеле равнин немного, всё больше горы да ущелья с лесами, не развернуться там «тигриной» коннице. А через год мы «тигров» наконец отбросили и встретили возле Асар Бахр самого Везунчика. Тут же, на месте, и присягнули новому императору Всеобщей Меры, хотя знали: не вся Мера за ним пошла, и Кровавый Жнец гуляет по Тринолите. Там же Ровеллий  уговорил императора согласиться на конную охрану, как по обычаям Хат-Шет делалось, до того императорской конной когорты у Феликса не было. Ровеллий сам и людей для неё подбирал, троих Корину в командиры посоветовал, а среди них помощник претора и меня назвал.  Впереди была долгая дорога до Сирефы, где собирался император устроить ставку и куда стягивались легионы в зимний лагерь. А по дороге Везунчик пожелал посмотреть на всех троих в действии и выбрать достойного. Мы должны были командовать по очереди, по декаде – каждый. Жребий тянули. И мой выпал на третью декаду.

Не устали ещё? Я не дошёл до самого интересного? Ну, ладно. Выпьем ещё по кубку, а вы с водой смешайте, да разбавляйте побольше. Плохо, если завтра на первом занятии носом клевать станете.  Так вот… первые две декады другие себя показывали, я же с новым нашим императором не часто виделся. Везунчик то с Седьмым легионом вместе с Ровеллием сзади шёл, то  брал с собой конную стражу и вперед скакал – проверял, как армия движется. Шли мы растянуто, не торопясь, людей и коней берегли. Измотали нас «тигры», и Феликс старался дать отдых войскам после летних боев. А пока император свои когорты осматривал и приказы раздавал, я тоже к Донателлу Корину приглядывался. Бесстрашный Ровеллий считал его лучшим из лучших, и меня съедало любопытство – отвыкли мы от такого. Все знали: Кладий Мартиас был лишь по имени император, а последним в Риер-Де  Великий Диокт легионами сам командовал, это если о Гае Касте не вспоминать… хотя тот от венца отказался. Везунчик же воевать умел, при нём и дисциплина вернулась, и побеждать мы начали. Донателл Корин успел в Сфеле ещё до императорства своего покомандовать, и воины Корина его любили, такое сразу видно.  Свой он был, мальчики, император, доминатор – но свой, люди за ним шли. Ну и нам своим стал, декады не прошло, а мы уж преданы ему были до погребального костра.  Феликс не только требовал, он и похвалить умел. Мог и вечером присесть у костра рядом с простыми легионерами, и собрать командиров на веселый ужин. Умел и сам пошутить, и песню спеть непристойную, и хлопнуть по плечу – так, что отличившийся долго ещё ходил со счастливой улыбкой. Умел и лёгким движением бровей смирить любого спорщика на совете, вот как я умею тронуть коня тихонечко коленом, и конь становится как шёлковый. Да что долго расписывать… на него и просто смотреть было приятно. Ристан, конечно, красив, слов нет, но сам я всегда предпочитал сильных воинов с крепким телом, а чёрные волосы – огненной гриве, какой бы пышной та ни была. Вороные кони всегда выделяются – и  статью, и характером, так-то, мальчики!  Словом, через две декады, когда подошла наконец моя  очередь, все мы уже шли по дороге, горланя только что придуманный нами  марш: «Веди нас, Везунчик, удача с тобой. Барра!» А вокруг краснели скалы и ущелья Семи Долин.

          К своей службе при Корине я готовился, как не готовился к свадьбе. Отобрал двадцать лучших всадников и самых резвых лошадей. Коней накануне мы вычистили так, что в бока можно было смотреться, как в зеркало. Трижды в день гонял своих конников перепроверить упряжь. А меч и кинжал тёр так долго, что надо мной уж смеяться начали: «Остановись, Аней, дыру протрёшь». Рано утром я предстал пред моим императором, и тут  узнал, что через час мы выступаем в Шестнадцатый. Тот легион шёл прямо перед нами, примерно в двух днях пути; разведка доложила, что всё спокойно, и доминатор не потащил с собой лишних людей – он всегда любил быстроту. Из пяти командиров, назначенных Феликсом  сменить предшественников в Шестнадцатом, я видел раньше только двоих – пока служил в Кадмии.  Но на войне люди сходятся быстро, тем более что все они были не намного старше меня. Мы тут же перезнакомились и весело перебрасывались шутками по дороге. Я радовался поездке точно так же, как трое мальчишек-квесторов, что сопровождали императора и его свиту.  Мне самому-то тогда только двадцать два исполнилось, но, конечно, я  себя считал бывалым воином, много чего на свете повидавшим. И не скажу, чтоб ошибался. Это вы в свои четырнадцать в гимнасий идёте, а мы тогда уже воевали. 

          День прошел как обычно, а потом удача изменила своему Везунчику, и к вечеру мы    напоролись на большой отряд алупагов, к счастью, пеший. Я давно знал, что командир разведки Шестнадцатого Тит Руфус – бездельник и слабак; но даже я не мог представить, каким он окажется дураком. В  тот день я проклинал и его, и всю его родню до седьмого колена. Не заметить врага?! Да на такое желторотики не способны! Мы попали в ловушку, и только одно могло меня утешить: я не переживу императора и  мне не придётся держать ответ за то, что не смог его защитить. Но Везунчику опять повезло: он умудрился быстро развернуть отряд, и мы оторвались от варваров, только вот пути дальше не было – перед нами выросли плоские, как стол, вершины Таарик Санг. Такую позицию легко удержать, но всем нам казалось: чтобы добраться туда, нужны крылья. Горы выглядели неприступными, однако император направил нас прямо к «Тёмным скалам» – так их зовут «тигры», – и если люди ещё могли как-то вскарабкаться наверх, то я до сих пор не понимаю, как удалось втащить лошадей, так, что ни одна не сломала ногу. Феликс же вновь совершил невозможное. Мы спешились и волокли коней в поводу, но те пугались крутизны, и в самых опасных местах приходилось тянуть их чуть не на руках и закрывать им глаза, кутая морды в плащи. Обнаружив на вершине удобную ровную площадку, мы встали там лагерем. В горах всегда можно отсидеться, и ещё внизу Корин отправил гонцов в легионы, но достигнет ли послание императора ушей легатов, мы не знали. Ещё до рассвета варвары обнаружили упущенную добычу и засели у подножия Таарик Санг, не торопясь подставляться под наши стрелы, а нам оставалось надеяться на лучшее и ждать помощи.

          В тот год, как всегда в Земле Тигра,  стояла страшная сухая жара конца лета. За день скалы раскалялись, а вечером отдавали жар, и в горле першило от мелковатой красной пыли. Один неосторожный вдох, и лёгкие тут же забивались этой дрянью. Белесое небо давило на плечи, яркое солнце почти выжигало глаза, ношение доспехов превратилось в изощрённую пытку. А воды у нас было в обрез – обычный двухдневный рацион, рассчитанный только на людей. Алупаги не хуже нас понимали: первыми передохнут лошади, а следом и мы. Сражаться незачем, нужно просто набраться терпения и караулить врага. Но Сфела – не бесплодная пустыня, и в Семи Долинах всегда легко обнаружить источник. На нашей горе ручьи не текли, зато внизу, в ущельях, среди сухой травы виднелись-дразнили зеленые пятна, заросшие тростником и олеандром. Я достаточно прослужил в этих местах и знал:  там почти наверняка есть вода.  Красивый цветок олеандр, мальчики, жаль,  у нас в Риер-Де не растет. Листья сочные, зелёные, цветы красные, и цветут они в самую жару, да и запах от них медовый, надышишься им – голова так и плывёт. А вот разотри листок в пальцах и поднеси ко рту – хорошо, если у лекаря в палатке окажешься, а не на погребальном костре. Опять отвлёкся? Сейчас, будет вам про Везунчика.

          Лагерь мы разбили быстро, благо, работы было немного – ночевать собирались в Шестнадцатом, выходили налегке, только и взяли с собой, что пару запасных палаток на всякий случай. Теперь одна из них стала императорской, в другой устроились командиры, остальным пришлось спать на земле. Мы, как могли, успокоили лошадей, сбили их в кучу, стреножили.  Я поставил охрану возле палатки императора, ну и возле коней, конечно; на этих камнях – ни деревца, ни кустика,  коновязь не построишь. Лошади устали, мучились. А что я мог сделать?  Ни тени, ни воды, ни корма в достатке, рой насекомых над шкурой так и вьётся…  Ночью ещё ничего, а днём тяжко было. И под ногами ползали повсюду ядовитые сороконожки. Их тоже уничтожать пришлось, но всех не передавишь. В Сфеле полно этой мерзости, гадость невероятная. Жёлто-коричневые,  полосатые, большие – в ладонь величиной. Легионеры на привале частенько развлекались, стравливая их между собой, и любовались, как победитель жрёт побежденного. Человеку-то они не слишком опасны, ну, ожог будет, дня два-три поболит – пройдёт, а лошади их ненавидят и боятся. Я велел своим людям не забывать отгонять от коней этих тварей, сам без конца вскакивал, проверяя посты. И раз за разом обходил площадку, пытаясь разглядеть, что делается в долине. Алупаги днём не высовывались. Ну, так я не Руфус, чтоб поверить, будто они расположатся у нас на виду.

          К полудню Везунчик собрал совет. Я шёл туда, уже хорошо понимая, какой приказ меня ждёт. Вода нужна воинам, а лошади без воды  долго не протянут, ещё и взбеситься могут, кого-нибудь покалечат. Правильней – да и великодушней – прирезать их, пока не поздно. Иду – а в горле ком стоит,  плакать хочется, будто я не трибун, а мальчишка, который коленку разбил и отцу бежит жаловаться. Ни себя в порядок привести, ни пыль с доспехов отряхнуть я и не подумал – хорошо,  квестор императорский по дороге попался, напомнил. Зашёл в палатку, а там уже совет начался. Карты разбросаны, командиры все красные, будто распаренные. А император свеж и выбрит. Голос спокойный, уверенный, точно он во дворце своём приём ведет. Доложи, говорит, мне,  Аней, состояние лагеря и конницы.  Отвечаю как положено, а в горле ком не проходит. В словах путаюсь, голос сел, и одна только мысль: неужели всех коней?  А Феликс –  спокойно так, тона не повышая:  «Ты в палатке императору докладываешь или у мамки разрешенье рабынь её щупать просишь? Подберись, командир конницы». Голос сразу и вернулся. Закончил  доклад, сказал всё, как есть. Но не выдержал и под конец добавил: «Лошадей зарезать недолго.  Легионеры того не знают, но ты, император,  это знать должен. Конь – тоже воин обученный,  боевой товарищ. Нельзя  своих товарищей в беде бросать».  Думал я:  Донателл Корин  меня сейчас осадит. А он улыбнулся и говорит: «Люди – дороже коней. Но лошадей перебьём, только если иначе нельзя будет. Прав ты, Аней, выход искать нужно. До прихода Ровеллия мы все здесь живыми дотянуть должны. И люди, и лошади. Я своих не бросаю». И мне так легко стало, даже пить расхотелось.

          Попросил я разрешение продолжить и сообщил то, о чём всю ночь и всё утро думал: «С северной стороны за лагерем, напротив того места, где мы лошадей поставили, отвесная скала. Обрыв там – астов четыреста высотой. Внизу закрытая горами долина видна, я вчера и сегодня  весь день смотрел, похоже,  есть там вход,  через подземные пещеры ведёт. Варвары с другой стороны горы засели, и, думаю, на севере их нет – в ущелье  пройти не так просто, да и незачем: с лошадьми нам на ту сторону не спуститься. А хоть бы и слезли пешие, идти нам всё равно некуда. Дальше на севере ривов не встретишь, через пару долин отсюда как раз на поселения алупагов сами и наткнёмся, а людей у нас мало, боя не выдержать. Дикари не глупее нас, не верю, что на север сунутся. Я долго следил, доминатор, зверье там есть, а людей не видно. Зато зелени сразу под скалой много, значит, источник там, и большой. Оттуда можно, если проход найти, воду взять и до прихода своих продержаться. Позволь, божественный, ночью на  разведку с тремя товарищами пойти. Мы вниз на веревках спустимся».

Свита императорская зашумела, а Феликс так рукой по столу тихонько провел, и все тут же замолчали. «Хорошо, – говорит, – задумка толковая. Только сам не ходи – нечего командиру в разведку бегать. Да разведчики лучше тебя справятся». Я же в ответ: «Плох тот командир, кто хуже подчинённых дело своё знает. Я сам своих воинов учил, и нужно это мне больше всех. Я тут за каждого человека и за каждого коня отвечаю. Разреши, божественный, мне пойти». Император подумал и снова улыбнулся: «Тебе, Аней, просто выкупаться охота и побриться, как человеку. А насчёт умения ты прав. Иди, – говорит – подбери троих опытных разведчиков и ещё кого-нибудь для страховки сверху. Верёвки проверь, оружие. И дротики не забудь – где  вода, там и звери. На закате встретимся у северной площадки. Я сам за спуском твоим наблюдать буду. Свободен, трибун!»  Шёл я по лагерю, чуть не подпрыгивая, к лошадям заглянул, с Гнедком моим водой поделился. Прижался к его боку. «Ну, парень, – говорю, – мы ещё повоюем». К вечеру приготовил всё,  людей собрал надёжных.  Доспехи мы сняли заранее, нечего по скалам эту тяжесть таскать, и –  на северную площадку. А там уже император. С одним квестором стоит, без свиты. Смотрю, а он тоже без доспехов, в одной тунике тёмной. Я всё сразу и понял, опешил на мгновенье и ему: «Божественный, не дело Львам по скалам лазить». А Везунчик хохочет: «Это тебе, благородный Аней, купальней делиться не хочется. Я здесь за всех отвечаю. Да и нужно мне это больше всех. Как ты там сказал: плох тот командир... Пошли».

ОКОНЧАНИЕ